Статья создана на основе исследования А. В. Сиренова.
В статье, посвящённой прозвищам древнерусских князей, А. В. Сиренов обращает внимание на то, что большинство общеизвестных нам прозваний правителей не использовались их современниками. Прозвища были связаны с их именами порой через весьма значительный промежуток времени. Хотя из этого правила могли быть и исключения, например Владимир Мономах и Андрей Боголюбский.
При этом автор предлагает учитывать тот факт, что осмысления прозвищ могли быть различными. Это порой затемняет тот смысл, который вкладывали в него непосредственные создатели.
Подобное явление нельзя назвать специфической чертой российской истории. Сиренов указывал на то, что в большинстве европейских стран прозвища правителей также не появлялись сами собой в среде современников, а придумывались позднее. Причём речь шла не о стихийном процессе, а о целенаправленном изобретении, которое должно было соответствовать определённой историографической концепции. В качестве примера Сиреновым приведены сведения из истории австрийской династии Бабенбергов, которые получили общеизвестные прозвища благодаря труду историка Ладислава Сунтхайма.
В России подобный опыт наделения русских князей прозвищами нашёл отражение в труде российского историка конца XVIII в. Т. С. Мальгина. В его произведении «Зерцало российских государей» была дана краткая характеристика всех правителей России, начиная с Рюрика. Многие прозвища давались князьям впервые, до того были неизвестны. Книга Мальгина несколько раз переиздавалась, и в новых изданиях могли появляться новые варианты прозвищ. Например, если изначально автор предлагал называть князя Рюрика Родообновительным, то затем остановился на варианте Дерзосердый. В некоторых Мальгин считал возможным использовать несколько прозвищ одновременно. Так Иван III мог именоваться Угрюмым и Важным.
Сиренов обращал внимание, что придуманные Мальгиным прозвища оказались к нашему времени основательно забыты, не прижились в обществе. Это должно свидетельствовать о том, что процесс наделения прозвищами не может быть произвольным.
Исследователь обращал внимание на то, что ряд прозвищ устоялись ещё в средневековой традиции. При этом прозвища, которые давались русским книжниками, практически всегда были связаны с теми князьями, которые имели отношение к истории Москвы и Московского княжества. Соответственно, первым в ряду князей, которых наделяли прозвищами, стоит Юрий Долгорукий, чьё правление связывают с основанием Москвы или, как минимум, первым упоминанием города в летописях.
Наиболее ранним произведением, где русские князья названы по прозвищам, является текст «А се князи русьстии», который входит в некоторые летописи и сборники XV–XVII вв. Самым ранним является Комиссионный список Новгородской летописи, примерная датировка которого относится к середине XV столетия.
Сиренов обращал внимание на то, что в данном произведении события русской истории начинают излагаться с момента основания Владимиром Мономахом города Владимира на реке Клязьма. То есть, к предшествующему киевскому периоду истории автор источника интереса не проявлял. Именно в этом тексте впервые появляется прозвище князя Юрия Долгорукого, причём сразу в трёх вариантах. Это, по мнению Сиренова, должно было свидетельствовать о недавнем появлении прозвища.
Прозвище , таким образом, могло иметь книжное происхождение, при этом его создатель мог опираться как на бытовые прозвания, так и аналогию с персидским царём Артаксерксом. Сиренов полагает, что при составлении прозвища планировалось подчеркнуть, что князь обладал значительной властью, не меньшей чем его отец Владимир Мономах. Исследователь считал, что для автора источника важно было подчеркнуть значительность тех правителей, которые могли считаться основателями династии московских князей.
В качестве доказательства того, что книжника интересовало именно возвеличивание московской династии, Сиренов приводит пример сына Всеволода Великое Гнездо – Ярослава. Этот князь никакого прозвища не удостоился. Сиренов объяснял это тем, что данный правитель стал родоначальником тверских князей, а отношения Москвы и Твери к XV в. продолжали оставаться враждебными.
В тексте «А се князи русьстии» впервые фиксируется прозвище Невский. Впрочем, оно ещё не было устоявшимся, наряду с ним употреблялось прозвание Храбрый. После Ивана Калиты князья по прозвищам уже не именовались. Возможно это было связано с тем, что они для автора источника относились уже к современникам, а не историческим личностям.
Сиренов полагает, что именно в «А се князи русьстии» единовременно появились прозвища трёх князей: Калиты, Долгорукого и Большое Гнездо. То есть, они были изобретены автором источника. Придумывание прозвищ должно было помочь в решении важной идеологической задачи. Династии московских князей необходимо было утвердить своё преимущественное право на власть в русских землях.
Прозвище Донской применительно к князю Дмитрию Ивановичу впервые употребляется в Никоновской летописи, которая была составлена в начале XVI века. Впрочем, в данном случае Сиренов считает, что прозвище не было изобретено летописцем, а существовало ранее. События Куликовской битвы нашли отражение в произведениях XV столетия. Исследователь считает неслучайным тот факт, что к XVI в лишь 2 правителя носили прозвища по названиям соответствующим рекам и одноимённым битвам. Невский и Донской выступали как защитники русских земель от угрозы с Запада и Востока, их действия могли восприниматься в «едином историософском контексте». Именно поэтому их прозвища прочно закрепились в исторической традиции.
Прозвище князя Симеона Ивановича – Гордый, упоминается впервые в Степенной книге середины XVI века. При этом Сиренов полагает, что в данном случае речь идёт об употреблении ранее бытовавшего прозвища, а не об изобретении. При составлении Степенной книги использовались уже известные прозвища, но к сочинению новых стремления не было.
К числу наиболее поздних прозвищ относится Ярослав Мудрый. В Степенной книге он назывался богомудрым, в произведении Н. М. Карамзина его именовали «мудрый Ярослав», что в более поздней традиции переросло в привычный нам сегодня вариант.
Можно сказать, что процесс присвоения русским князьям прозвищ был не просто попыткой подчеркнуть величие правителей московской династии, но и являлся частью концепции «Москва - третий Рим». Москва мыслилась как наследница Византии, государство, чья миссия заключается в защите православия в масштабах всего мира. Соответственно, русские князья должны были получить необходимые характеристики, закреплённые в прозвищах.