Месяц май. Жаркий, безветренный день. Колыбель башкира – живописные Уральские горы, – своими отрогами входя в объятия холодного неба, смешивались наверху с замершим мягким воздухом. На просторном поле у подножия живописной горы молодая невеста волной расстелила свой зеленый ковер, подобный бархату… Все вокруг окутал зеленый лес. Протекая по самой середине поля, то и дело поворачивая в разные стороны, прекрасная речка с прозрачной и холодной водой блестит подобно серебряному позументу на зеленом зиляне башкирки…
Пестрые цветы, украшающие поле, умытые утренней росой, повернув лица к своей Каабе – солнцу, молитвенно преклонили головы…
Это поле – башкирский яйляу.
Хотя для башкир майская пора – благодатное время доения кобыл, приготовления и обильного пития кумыса, устраивания сходок, звучания курая, оглашения яйляу протяжными башкирскими песнями, – теперь яйляу пуст, тосклив и уныл без хозяина. Потому что в тот год башкиры не о еде думали, а о собственной голове. Это был 1774 год – год знаменитого пугачевского бунта.
С прошлой зимы волны пугачевской смуты бередили башкир, утративших свое счастье. Горькие воспоминания о войне, бывшей за 34 года до этого, не выходили из памяти башкир, и с каждым днем все больше их переходило на сторону Пугачева. Они с нетерпением ждали, когда же Пугач придет сюда.
Некоторые аймаки[1], наслышавшись об окрашенных кровью, сожженных землях, по которым прошел Пугачев, и о мощи и усердии правительственных войск, подавлявших мятеж, не зная, к какой стороне примкнуть, боясь оказаться меж двух огней, бежали в горные расщелины и леса. Некоторые баи, владевшие тысячными табунами, лишившись скота, остались лишь с мешочками медных денег. В голодное время они питались лебедой, горестно приговаривая: «Медные деньги – камни, а лебеда – еда». Вот поэтому в тот год яйляу был пуст.
* * *
На поляну яйляу верхом на Акбузе выехал старик-аксакал. На тороке украшенного серебром седла виднелись большие бурдюки. Выйдя на открытое место яйляу и остановившись, вытянув шею, он осмотрел местность и, ничего не увидев, успокоившись, повел коня шагом. Вот он пошел по поляне яйляу, топча благоухающие различными ароматами цветы и травы и глядя на сверкающую реку.
Это был старик из катайского аймака, бежавшего от пугачевского нашествия. Из леса он вышел за водой. Увидев зеленые бархатные травы, колыхающиеся вровень с лошадиной спиной, места прошлогодней стоянки юрт, чурбан, где его старуха готовила корот (вольные времена!), старик тяжело вздохнул и слез с лошади. Речка журчит холодной водою, серебристая рыба-плотва, радуясь ясному дню, играет, переливаясь. Сняв с лошади черные бурдюки, старик начал заполнять их холодной речной водой. Конь Акбуз, зайдя по брюхо в воду, тряся ушами, со вкусом начал пить…
Вдруг послышалось фырканье лошадей, крики людей. Акбуз стал прядать ушами. Старик тоже, подняв голову, увидел несколько человек, окруживших его: все с оружием, один-два башкира, остальные русские.
– Здравствуй, старина! – поприветствовал его башкир. – Вот мы сражаемся ради спасения родины. Скажи: где находится ваш аймак? Есть ли у вас меткие парни, способные натянуть колчан?
Старик, не растерявшись, ответил:
– Ты, браток, своим башкирам про войну не рассказывай! Как говорится, у заблудившегося нет будущего, сам заблудился – блуждай! Наш аймак не втягивай в беду, браток!
Башкир не ответил. Тут вмешался яицкий казак:
– Старик, где твои люди? Солдат не видно?
Башкир перевел. Старик гневно, вытаращив глаза, взглянул на побледневшего, с недобро горевшими глазами яицкого казака и сказал:
– Языка не знаешь!
Яицкий казак, разозлившись, закричал:
– Вот ведь переводчик. Говори по-башкирски!
Башкир перевел:
– Мне говори, старина!
Старик повторил те же слова:
– Ты, браток, не воюй со своими башкирами! Наши предки так не делали. Про Пугачева говорят, что он обманщик…
То, что эти два башкира разговаривали по-дружески, разозлило казака, и он принялся ругаться со своим приятелем-башкиром. Наконец, когда башкир перевел слова старика, люди Пугачева, разозлившись, накинули на шею старика веревку и повесили его на одинокой березе. Потом увели Акбуза – любимого друга старика. Старик остался висеть на дереве.
* * *
Пугачевское нашествие, топча Урал, истребляя многих башкир, некоторых забирая с собой, двинулось в Казань. Сбежавшие и прятавшиеся в горных расщелинах аймаки начали выходить на яйляу. Найдя болтавшееся на дереве бездыханное тело погибшего за родину старика, его с большими почестями похоронили на яйляу «Снежная гора». На кладбище отдавших за родину жизнь в русской, калмыцкой, казахской войнах добавилась еще одна могила почившего батыра.
Прошло много времени. На свете многое изменилось: родились молодые, родившиеся умерли, умершие забылись. Но наш погибший за родину старик не забыт. В застольях, распивая кумыс, пенную бузу, на больших народных сходках, хороших свадьбах кураисты играют песни в память о старике. Белобородый старик рассказывает, что, когда он был маленьким, его отец был беззаветным батыром, сложившим голову за родину. А веревка, на которой он был повешен, передается из поколения в поколение. Говорят, даже лечит от разных болезней.
[1] Аймак – родовое подразделение племени.
Автор: Абдулкадир Инан
Оригинал публикации находится на сайте журнала "Бельские просторы"