Спасибо, Жизнь -
За всё в моей Судьбе,
За то, что Ждёшь
Всегда твою весну и осень.
За всех друзей,
И даже за врагов.
Спасибо, Жизнь -
За всё тебе спасибо!
(стихи песни из х/ф "Карнавал" Мосфильм. 1981г.)
Однажды мне приснился сон. Мне снилось, как я брожу по городу, моросил дождь. Я увидел многоэтажный дом, я захожу туда и в подъезде я вижу девушку. Она говорит мне: - "Почему ты преследуешь меня?" - Спрашивает это она строго, даже с некоторой неприязнью. - "Больше не ходи за мной", - говорит она и отворачиваясь, направляется вверх по лестнице подъезда. Я отвечаю ей расстроенно вдогонку: - "Потому, что я люблю тебя!". - "Ага!", - с недоверием говорит девушка, снова отворачивается, и я слышу ее удаляющиеся шаги, она уходит, я вижу ее удаляющийся силуэт. Мне становится грустно, я смотрю ей вслед, она внезапно останавливается, поворачивает голову ко мне, и, глядя на меня, лукаво мягко улыбается мне...
Имело ли это начало вообще? Иногда мне кажется, что мы любили друг друга вечно. Вот я сижу за партой, лектор что-то говорит, но я его не слушаю. Я думаю: какая бы из этих девушек подошла мне, вернее, какую из наших студенток я смог бы полюбить. И вдруг обнаруживаю, что все они - разные. Вот сидит девушка - Валентина Деревягина - зрелая, в любовных делах явно опытная. Сидит, смотрит на преподавателя. В ее жизни уже многое пройдено, и взгляд ее равнодушен. Вот еще девушка - Ирина Белякова - взгляд ее острый, она смотрит на преподавателя с невинной но страстной прямотой. Я думаю: "а ведь она как я". А вот девушка - Алёна Дианина - повернулась к соседке с тетрадкой и что-то записывает, не обращая внимания на преподавателя. Девушка-красавица, девушка-мечта. Я думаю: "но она слишком хороша, она мне недоступна".
Когда эта девушка позже шла со мной рядом под руку, сказав: - "Вот так встречаем своих мужей" и, уходя из моей квартиры, сказала мне, в ответ на моё предложение её проводить до остановки автобуса №7 (который ездил тогда до магазина "Цветы"): "Я могу и на №25 доехать" (который ездил "по кольцу") я понял, улыбнувшись, что возможно мои мечты сбылись. Разве можно, чтобы вот так, быстро, все мои желания и мечты исполнялись? Да, я с моей невестой Алёной Сергеевной помолвлен с осени 2002 года (и в этом, 2025 году, улыбнулся при нашей счастливой встречи "серебряную свадьбу").
Логику мы сдавали с ней вместе. В этот день я забыл дома зачетную книжку, и отпросился у преподавателя. Как же ярко светило в этот день солнце! Такого огромного солнца я еще никогда не видел. И вот, когда я пришел с зачеткой обратно, и уселся подготавливаться, она подошла ко мне, посмотрела мои вопросники, и улыбнувшись сказала: "ерунда, сдашь"; потом подошла отвечать к доске, и ответила на пятерку. Я по-доброму улыбнулся ей, а она вся светилась от счастья!
А потом... Потом я должен был отслужить в армии. У меня началась весенняя депрессия, из-за алкогольной интоксикации от впервые выпитых мной, юным спортсменом-каратистом (карточки учебного центра УВД), двух бокалов шампанского (анализы медсестры, приехавшей в посёлок Снежный аж из посёлка Простоквашино, подтвердили наличие алкоголя в моей крови), и постгриппозного состояния. Я начал задумываться о самоубийстве и казни властей надо мной, потому что жизнь для меня после внезапно перенесенного гриппа, когда я лежал с температурой, обесцветилась; а мой кандидат на президентских выборах опять проиграл. Я отлежал в больнице два месяца, вместе с наркоманом-дезертиром из посёлка Олы, и находящимися на принудительном лечении по судебному решению; а спустя год жизнь стала цветной, но это была уже ненормальная яркость, разбитая на шизофренические образы и бредовые умозаключения - я не лечился лекарствами, а внутримышечно и внутривенно по назначению врача принимал витамины и минералы.
И тогда я сказал Алёне в Академии после своей выписки из больницы (я сдал весеннюю сессию одновременно с осенней), что перешёл в другую группу - не хотел сообщать одногруппникам о своём диагнозе (группы расформировали, потому что стало много исключённых студентов, и остались только отслужившие в армии, либо негодные к службе - учились тогда заочно), потому, что в той, где я был, "одни умники". Она зло посмотрела на меня, и в ее взгляде была боль (исключали военнообязанных, и возможно, её школьных товарищей тоже забрали в армию). И она тогда сказала: - "Ну, значит, ему нужно в школу для умственно отсталых". Она давала девчонкам жевательные резинки, ну и мне заодно. И я подумал: - "Нужно обязательно ее угостить шоколадкой". Я купил тёмный шоколад с изюмом, и первоначально хотел его весь ей отдать. Но подумав, что будет лучше, если я при всех угощу ее кусочком, я отломал, подошел и угостил ее. Она спросила: - "Зачем?" - и покраснела.
После этой сцены наши отношения стали еще более интимны, так, что иногда она смотрела на меня даже с тревогой, даже огорчаясь моей робости, эта моя робость и нерешительность иногда её так злила, что она старалась вообще на меня не обращать никакого внимания. А на самом деле это была не робость, а страх перед болезнью.
Но иногда эта интимность (мы оба тогда были девственники) наших отношений приводила к той душевной близости (целомудренной Любви), которую позже я открыто описал в своей заметке в газете "Магаданская Правда". Я написал там так: - "Когда я думаю о любимой, то представляю ее облик. У нее русые, вьющиеся волосы, и в моем воображении она является светлой, солнечной, улыбающейся. У нее мягкая, едва уловимая улыбка, ни одного грубого слова не сорвалось с ее уст. Взгляд прямой, когда она смотрит на меня, ее левая бровь слегка изгибается, поднимается. Брови ее тонкие, длинные."
Это было не только в моем воображении, но и наяву, когда я подсел к ней за одну парту и любовался ее нежным обликом, не обращая внимания на усмешки (а то и "ржание") некоторых посторонних, и вообще - я просто влюблен был, и всё тут. Она сделала тогда красивую прическу, ей вообще идут ее светлые вьющиеся, волнистые волосы.
Статью опубликовали позже в той же газете (в газете "Магаданская Правда", в рубрике "Про любовь" за лето 2005г.: "Жёлтые цветы пламенеют"), где я публиковал свои статьи с моими патриотическими призывами организовать в Магадане молодежное движение . - "Молодой человек может полюбить девушку не-коммунистку. Но только в том случае, если она тоже станет коммунисткой", - отвечал Геннадий Андреевич Зюганов на вопрос радиоведущего, добавив, что: - "Дети их станут пионерами".
В это же время состоялись "Дни комсомольского братства". Она откинула голову, закатила глаза, и тогда я на виду у всех поцеловал её губы. А на прощание, спросив: - "Руслан, у тебя есть часы?"- и услышав моё: - "Нет", сказала мне, опустив глаза: - "Счастливый". Так мы с ней в Академии расстались, но встретились по дороге, которой я её провожал - через запрещённый ГАИ переход, но о которой я знал, поскольку постоянно там ходил: -"Ты меня ведёшь", - говорила мне тогда она. И, встретившись случайно там же с ней опять, оставила мне свой домашний и рабочий телефон.
Алёна улыбнулась мне тогда в трубку домашнего телефона: -"Ты - добрый", и на прощание попросила: -"Ну ты звони..."
У меня дома мы, молодые люди, организовали встречу, а я использовал это как предлог, чтобы встретиться с ней. Я звонил ей, чтобы пригласить ее ко мне и представить как мою девушку.
Вечер состоялся, но я чувствовал себя неуютно. И не потому, что "она не пришла", а потому что она никогда и не была моей девушкой, а я много о себе возомнил. Я хотел показать Комсомолу, что у меня есть девушка, хотя никогда и ни с кем не встречался так, как с ней.
Когда я звонил ей, в телефоне слышался голос, не похожий на ее. Поэтому, когда я сказал: - "Здравствуйте, позовите пожалуйста Алёну", - и она ответила: -"Привет. Как дела?", я не расслышал, я подумал, что, наверно, это ее брат балуется, потому что у неё был брат... Но это была её сестра. -"Позовите Алёну", - звоню ей второй раз. Она, наверно тогда рассердилась на меня и обиделась, что я второй раз к ней обращаюсь позвать ее же, и она бросила трубку.
Я подумал: - "Наверное, это была Алёна у телефона, ведь сегодня не выходной, а она работает, нужно извиниться".
И я перезвонил вечером, когда она должна прийти с работы, потому что не знал точно, работает ли она сегодня на дежурстве (она медсестра), а она написала мне в своей записке время, когда ей можно звонить. -"Алёну можно?" - спросил я. Голос (её матери) ответил: - "Конечно можно." Послышались уходящие шаги мамы. И вдруг я услышал в своей телефонной трубке, как издалека внезапно разразились и прорвались рыдания... Мне становится не по себе, а в это время телефонная связь оборвалась.
Я звоню ей через каждые пять минут, до девяти вечера (я не знал, что короткие гудки означают, что телефон отключен, я думал, что она слышит звонки, но не берет трубку). Потом я прекращаю тупо звонить, чтобы не мешать ей спать, и иду в ванну. Там я сижу в теплой воде, но расслабиться никак не получается, и голова у меня становится тяжелой и пустой. Нет, у меня не было никаких мыслей о самоубийстве (упаси Боже!), но мне не хватало молитвы, для душевного равновесия. А тогда я не молился и не ходил в храм, хотя и крещёный.
После этого я раза четыре видел Алёну на улице, и она смотрела на меня. Мне казалось, например, что она несёт ребенка на руках, хотя я не могу утверждать, что это было точно она, поскольку так задурил себе голову ее образами, что в любой девушке видел её (даже незнакомой). Другой раз она шла с подругой, а я - с пожилым коммунистом полковником Валерием Михайловичем Садчиковым в партию, и я помахал рукой. Когда же она отвернулась и ушла, я видел, что она показала подруге взмах руки. Я же, проводив до горкома коммуниста, не стал ее искать, чтобы не расстраивать её лишний раз (была ещё одна - политическая - причина, но о сём умолчу). Третья наша встреча произошла, когда я увидел ее на перекрестке улицы Пролетарской-Якутской, близ моего дома. Я наверно взглянул как-то дико, потому что, хотя она и улыбнулась мне, но тут же изменилась в лице и выглядела расстроенно. Мне она показалась нелепой с стильным зонтиком, в своей ярко-красной куртке, вся напомаженная и намалеванная (возможно, это сестра). Не менее нелепо выглядел и я в такого же ярко-красного цвета бросающейся в глаза куртке (маскировочный от собак камуфляж), с выпученными, как это я себе теперь представляю, глазами (от магнитных бурь, перепадов атмосферного давления, и приёма рыбьего жира на работе - для витаминизации и лечения).
Последняя наша встреча произошла через пять лет после того "комсомольского вечера".
Данара Викторовна Наранова, коммунистка из Москвы, сказала мне: - "Надо вступать в партию". В Магадане же, когда я вернулся, футбольный тренер Игорь Рубенович, со "двора №1", надоумил меня вступать в партию вместе с ним, а сам спустя месяц (или чуть больше) отдал партбилет обратно. Но если русскую калмычку Данару я после того не видел ни разу, и на мои письма она не отвечала, лишь изредка поздравляя меня в ответ на мои поздравления, то к русскому грузину Игорю Рубеновичу я ходил каждый вечер, чаепитие и общение с ним и "ребятами нашего двора" занимало все моё свободное время (в это время я стал дружить и с рокерами-анархистами, и с рэперами-панками, и с другой нашей молодёжью).
21 января, в день приёма меня в Коммунистическую партию, я читал стихи Назыма Хикмета, на площади возле улицы Болдырева, перед собравшимися юными анархистами, в переводе Маргариты Алигер о Зое Космодемьянской:
-"Что вспоминает она? Горком комсомола?: -"Возьмите меня туда, я готова на все". - Она так ненавидела... Но умереть, или быть убитой, не все ли равно для того, кто так ненавидит. -"Всех не перевешаете!" - Чей-то сдавленный плачь, чей-то стон... -"Нас много, нас двести миллионов!" - Содрогнулась толпа. Тяжелый солдатский сапог выбил ящик из-под её ног. Взлетело могучее девичье тело. Как сигнал к наступленью, как весть о грядущей победе, как символ бессмертия оно над Землею взлетело!". - Я думаю, что Елена Сергеевна (Алёна) для меня такой же светлый образ, как и Зоя Космодемьянская.
Почему за все время работы в партии я не разу не позвонил Алёне? Но ведь я позвонил ей тогда, и вот что из этого вышло. Почему я позвонил Алёне через пять лет после той ее истерики? Почему я ей вообще позвонил? Перед звонком Алёне меня на улице крутые пацаны, одного из которых я лично знал по Пригородному (он был из моей дворовой команды "Трёх"; а были конфликтующие с нами ещё, из команды "Четырёх"), чуть не побили за моё глупое поведение, из-за моего дурачества - "сам нарвался" - сделал когда-то ему замечание, что курить "бычки" (подобранные выкуренные сигареты) - плохо. Проснувшись на следующее утро, я решил найти Алёну, взял сотовый и вышел без спросу своей мамы на улицу звонить, чтобы моя мама не мешала говорить. Но и мама Алёны ответила мне в трубку, что "я ошибся", и свадьба мне "не светит", - вот как меняется взрослый человек в своём мнении всего за какие-то три-четыре года!
- "Вы ошиблись"
- "Значит, она уехала?"
Молчание, и вопрос мамы:
- "А как её фамилия?"
Как её фамилия? Да разве это так важно, какая у человека фамилия?
Я не знаю. Короткий росчерк авторучки, несколько цифр телефонного номера, и имя - "Алёна Д." - вот и всё, что мне тогда было известно. Как же так вышло, что я не знаю её фамилии? А она мне её и не называла. Я запутался.
Я думал, что тогда, когда она сказала в Академии, читая в списке фамилий: "Деревягина В.", что это и есть её фамилия. Будучи в СИЗО (усиленного наблюдения) психиатрической больницы, куда попал уже второй раз в 2001г., как дезертир от армии, я произносил в бреду, громко прося открыть на ночь форточку (потому что я не переношу запаха табачного дыма, у меня тогда становится учащённом сердцебиение - а курили там заключённые "Беломор"), а эту фамилию - Деревягина - а имени "Алёна" я вообще не знал. Сам главный врач областной психоневрологической больницы тогда посетил нашу наблюдательную палату на медицинском обходе, спросив меня:
-"Ты учишься?"
-"Да".
-"Факультет какой?"
-"Правоведение".
Один из больной (Зайцев) тут же спросил:
-"Что у него?"
Врач улыбнулся, но промолчал. Затем, подтвердив кивком, изменился в лице, и сказал:
-"Но по сравнению с тем, что вы все здесь вытворяете..."
Расстроенный, врач ушёл, выговорив в огорчении всё, что о нём думает, одному из пациентов, "попавшемуся ему под горячую руку". А того больного Зайцева на следующий день мед.брат выдворил за дверь нашего отделения больницы, вместе с бумажной выпиской и справкой, о том, что тот лечился.
После посещения главного врача, нам впервые разрешили здесь прогулки на улице, затем поставили новый вентилятор в туалет, но он стал резонировать, отчего стена больницы дала трещину, и тогда стали делать бетонный забор вокруг больницы, и началась стройка двух новых зданий на её лесной зоны, на свободной земельной территории, затем больных заключённых из аварийного тюремного здания переселили в здание Администрации больницы, а саму Администрацию больницы переселили в новое, только что построенное многоэтажное здание. Затем пытались придать больнице статус усиленного режима, но начались лёгкие побеги прилетавших на самолётах заключённых (из ЦРС), и статус отделению вернули прежний - профилакторий (ЛТП).
И вот, когда мы шли с Леной ко мне домой спустя год (это произошло после второго курса), я не знал, как её фамилия (она из другой, параллельной, группы). Мы шли с ней ко мне домой за тетрадкой с моей контрольной, и она у меня спрашивала о романе Булгакова "Мастер и Маргарита", что в романе мне понравилось, и чем там все закончилось (на что я обратил внимание). И я в это время смотрел на неё, когда она шла рядом, и хотел вернуть то волнующее, что было в ней, когда я влюбленно глядел на нее в Академии. Но вместо этого ощутил холод ее разума. Она шла и думала, всё время думала, а мне хотелось просто поговорить о пустяках. Наконец, недалеко от дома, я, наконец, чем-то развеселил ее, когда мы говорили об одной нашей преподавательнице из Мф МГЮА (Антонине Соловьёвой).
И вдруг, недалеко от моего дома, Алёна мне и говорит: - "А!, значит ты живешь возле дома, где Деревягина Валя живет?" Меня это тогда совсем расстроило, потому что это имя было для меня интимно, и обращено именно к ней, к Алёне Дианиной. Но вся петрушка в том, что я думал, что Алёна и есть Деревягина В., я думал, что она подшучивает надо мной. И я тогда еще сказал: - "Да это же моя соседка Валентина Югова", - специально чтобы проверить ее реакцию. И Алёна рассмеялась!
Когда-то, давно, вот так же, она провожала меня, и я так хотел спросить, как её зовут. Но тут какой-то парень прохожий, шёл и тупо смотрел на меня, и я сбился, и вместо этого спросил другое: - "Ты придёшь завтра на лекцию?" Она сказала: - "Да", - и, улыбнувшись, ушла. Потом, когда я увидел её опять, это было уже на экзамене, она так весело мне улыбалась!
Но я не стал узнавать про неё от однокурсников, как её зовут, как её фамилия. Почему? Из робости, я тогда вообще был застенчив. Мой папа встретил нас с Алёной у порога моей комнаты, я сказал тогда родителям, что, кажется, нашёл себе девушку. Но мне тогда сделали замечание, что я, если буду и дальше менять подругу, то нарвусь когда-нибудь, что меня побьют ее женихи. А ведь я Алёну полюбил ещё на подготовительных курсах, до того как появились мои "подруги", которые меня на дне рождения споили своим шампанским, после чего я попал в СИЗО (статус "усиленного режима" здесь был отменён только после правительственной проверки, нашедшей нарушения требований содержания заключённых под стражей - при переезде в новое здание) психиатрической больницы с "белой горячкой". Что действительно было реально - это мои внутренние образы и представления. На самом деле, свалив камень с плеч, должен признаться, облегчая сердце, что меня влекло к ней физически - я хотел её поцеловать. Но всяческих бесстыдных поступков, какими нынче только и рада похвалиться молодежь, чему я с прискорбием огорчаюсь, читая газеты с рубрикой про любовь, я и помыслить в отношении ее не мог. Однако, будучи человеком грешным, скажу, что мои внутренние переживания были сложными (см. художественный фильм: "Нюрнбергский процесс" / "Judgment at Nuremberg". 1961).
Я часто сидел на диване, слушая музыку группы "Nautilus"; или бродил по лесной дороге загородом - и мечтал, представляя её образ. Сейчас-то я знаю, что этим грешил - нельзя жить одними мечтами, но тогда находился в счастливом блаженстве.
"На букву "Д", - вот что я сказал в ответ на вопрос ее матери . - "Вы ошиблись", - урезонила меня она и повесила трубку. Я тут-же позвонил снова. Странно, что мама вообще взяла трубку. И я говорю: - "Дерюгина ее зовут", - и сразу выключаю сотовый. Почему Дерюгина? Это было глупо, но Дерюгина - из романа Петра Проскурина "Судьба" - переиначенное Деревягина в устах моей матери, когда она узнала о том, что мою девушку так зовут. До смешного нелепо.
На следующее утро, как я позвонил маме Алёны, назвав ее дочь непонятно зачем Дерюгиной, решив для себя уйти из Магадана, я ушел пешком из города, по пути сбросив в моем воображении на город атомную бомбу, ведь на 23-м - сильная радиация (там в горах - залежи урана, это давно известно от японцев, приезжавших туда на машине с дозиметрами измерителями - снег бывает очень радиоактивен). У меня не было плана дальнейших действий, но меня так и подмывало свернуть в горы и пойти по лесам, став монахом-отшельником. Но потом, я подумал, что будет лучше добраться по трассе автостопом до Якутска, а там и до Москвы - анархисты говорили мне, что это возможно, они сами путешествовали автостопом, да я и сам уже туда ездил.
На 23-м стоит такой маленький деревянный православный храм. Я зашел, и сказал, что я бомж. У меня спрашивает матушка, седая старушка: - "Ты крещеный?". - "Да", - говорю я. - "А почему крестик не носишь?" - "Потому, - отвечаю я, - что цепочки рвутся". - "Надо носить.". Я говорил ей, что не понимаю распятия. Она сказала: "Кто человек, изображенный на распятии?" Я ответил: "Иисус Навин" (это который по молитвам Богу остановил на три часа движение солнца во время сражения израильтян в Ханаанеи). Она говорит: "Что кричали эти люди, когда его распяли?" Я отвечаю: "Распни его, распни!" - "Ну вот, ты все сам понимаешь", - говорила она.
Я сказал, что впервые задумался о смысле жизни, когда девочка-одноклассница из школы призналась мне, что не знает, "зачем человек живёт?" (у неё эпилепсия). - "Это значит, что душа у нее пустая", - сказала матушка. - "Ты должен знать, что христианин так поступать не может".
Старушка отрезала мне бечёвку и дала крестик. У меня в кармане только два рубля. Я положил эти два рубля ей на стол, и надел крестик. После этого разговора я оставил мысль пуститься в горы - это было бы самоубийственно.
И я испытал себя с Гулей Жемалетдинова.
Гуля Жемалетдинова была та самая девочка из детства, о которой я разговаривал со старушкой из православного храма. Я после того случая, когда съездил автостопом, стал искать встречи с Гулей; я поговорил с ее мамой (приблизительный адрес я её знал с детства), которая дала мне её номер сотового, и я позвонил по этому сотовому номеру ей в Ленинград, и она сказала, что "подумает". В это же время я устроился на работу, собираясь скопить денег на поездку в Ленинград. А пока копил, весь наш второй разговор с Гулей (после встречи с Алёной) я молчал, и только вздыхал:
- "А как её крещёное имя?" - спрашиваю.
- "Не крещёная" - отвечает её мама.
Когда же, выслушав то, что мне она высказала, я исповедался у православного священника то, в конце службы, тот сказал пастве:- - "Кто не работает, тот не ест", а мне сказал: - "Ограждаю тебя крестом от дурных образов и представлений", и тогда я стал путаться, кого же по-настоящему любить - Гулю или Алёну (у них к тому-же отцы - милиционеры).
И вот, когда я уже стал забывать Алёну, она появилась, напомнила мне о себе, и о том, что по-прежнему любит меня, потому что я тогда в домашний телефон намекнул ей о желании её материнства, намекнув ей при чтении списка законов для электронной почты - своего двоюродного брата - о "Международной Конвенции о защите прав ребёнка" (что привело меня в замешательство, потому что я думал, что полюбил Гулю):
Я ехал в автобусе по утреннему Магадану на мою новую работу. Вдруг в окно я увидел, как на улице появилась Алёнка и остановилась на светофоре. Потом она посмотрела на меня, и слегка улыбнулась, а я смотрел на нее. Я захотел помахать ей рукой, но побоялся напомнить ей о том, как я в тот раз ей махал, отчего её разозлил. И я вспомнил сон, где в такую же погоду встретил ее, а она от меня отвернулась и ушла. А пока я его вспоминал, выражение ее лица изменилось, стало грустным. Она, наверно, тоже что-то вспомнила, потому что отвела глаза вверх, ее улыбка исчезла, она вздрогнула, словно воспарила, выпрямилась, одернув руку от ремешка сумки на груди, и вдруг... Ее глаза вдруг наполнились слезами она взглянула ими прямо на меня, глаза в глаза. В этот момент, момент воспоминания, она смотрела на меня не весело и нежно, как было раньше, она смотрела на меня сквозь слезы.
Вопреки приснившемуся мне, она не ушла, а так и осталась стоять на светофорном перекрёстке, растворяясь в моросящей, утренней туманной дымке; а я так и не сказал ей теперь вслух то, как сильно я ее люблю, девушку с фамилией на букву Д., уехав на служебном автобусе на свою Птицефабрику "Дукчинская". Но все уже по-глазам и так уже всё, я думаю, поняли.