Сначала хотел дать этой статье другое название: «Непонятый и неоценённый интеллектуальный писательский подвиг братьев Стругацких». Но так было бы неправильно. Ведь подвиг, совершённый братьями Стругацкими как писателями, очень даже был и понят, и оценён. Причём как читателями, каковыми были практически всё сколько-нибудь интеллектуально активное население СССР, так и властями того же СССР. Оценка эта содержалась в «Записке отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС о недостатках в издании научно-фантастической литературы» от 5 марта 1966 года, а результатом стало резкое сокращение изданий творчества братьев Стругацких в Советском Союзе.
Братья Стругацкие были одними из тех энтузиастов светлого будущего, которым СССР обязан буквально космическим взлётом 1950-60-х годов. Этот энтузиазм они великолепно отразили в повести «Понедельник начинается в субботу», ставшей культовой среди советских учёных и инженеров. Впрочем, среди гуманитариев тоже. Тем же энтузиазмом насыщены их ранние произведения. Но уже в начале 1960-х что-то происходит, и в книгах братьев Стругацких появляются сперва тревожные и диссонирующие ноты, а затем в них и вовсе воцаряется мрак и пессимизм. Что-то произошло со Стругацкими? Да, произошло, но не с ними, а с миром вокруг них.
1960-е стали не только триумфом, но и финалом безудержного оптимизма и нескончаемого прогресса. Книга «Пределы роста» была опубликована «Римским клубом» только в 1972 году, но само понимание ограниченности чисто технического развития появилось десятилетием раньше. Стало понятно, что в обозримом будущем (в ближайшие сто лет минимум) космическая экспансия, на которую так надеялись энтузиасты, технически неосуществима. А земные ресурсы заведомо конечны. Более того, сам по себе прогресс не только решает старые проблемы, но и порождает новые. Всё это привело к изменению не только структуры мирового прогресса, но и коренной ломке психологии. Во всяком случае, это относилось к населению наиболее развитых стран, в том числе и Советского Союза.
Количественный рост стал не так актуален, теперь больше смотрели на цену и издержки этого роста. Хотя формально в СССР продолжал господствовать «план по валу», но сама структура хозяйства страны неудержимо менялась. На это наложился и социальный кризис. Огромная махина технических ВУЗов, созданных в начале 1930-х для обслуживания потребностей индустриализации, выпускала сотни тысяч инженеров и учёных, для которых уже не было задач соответствующего масштаба. Теперь требовались не столько новые открытия, сколько внедрение уже существующих технических решений, то есть доводка гениального изобретения до рыночного продукта, которая отнимает 90 % времени и сил.
В масштабе не только советского государства, но и всего мира стала востребованной кропотливая методичная работа без особых «взлётов». Один советский учёный в стихотворении, посвящённом гениальным коллегам, выразил этот феномен словами: «Ваших помыслов лезвие портит гладкость бумаг…» Он был совершенно прав. В любом бизнесе есть две основные стадии: взрывного роста, когда на издержки не обращают большого внимания, и последующей за ним оптимизации всего и вся, когда рост уже невелик, ведь основные возможности экспансии исчерпаны, и упор делается на сокращение расходов. В частности — урезание как зарплат персонала (в СССР это в первую очередь относилось к инженерно-техническим работникам и младшим научным сотрудникам), так и расходов на новые масштабные эксперименты любого вида.
Общество развитых стран, включая и Советский Союз, внезапно оказалось в совсем иной реальности. Институтский диплом уже не гарантировал ни кресла руководителя, ни высокой зарплаты, ни участия в интересном деле. Точнее, гарантировал прямо противоположное — вечное прозябание в каком-нибудь отраслевом НИИ на фиксированной (очень невысокой) ставке без всяких перспектив и возможностей. Были, конечно, исключения, но в целом места для нового образованного класса (который именно тогда стал по-настоящему массовыми) закончились. Соответствующим образом изменились и жизненные приоритеты людей, и настроения среди этого самого образованного класса.
Лучше всего эти изменения отразили братья Стругацкие в своих текстах. Советский инженер читал купленный у спекулянта самиздатовский «Град обречённый» или «Улитку на склоне» и понимал — да это же про него, и про всё, что творится вокруг! Разумеется, власть имущих такой взгляд на возглавляемое ими государство отнюдь не радовал, поэтому именно эти книги в СССР не печатали. Стоит заметить, что другие тексты тех же авторов, в которых действие происходило в далёком будущем («Парень из преисподней», «Жук в муравейнике», «Волны гасят ветер») или в капиталистических странах («Пикник на обочине», «Отель «У погибшего альпиниста»»), хоть и сравнительно небольшими тиражами, но всё-таки издавали.
Почему же речь идёт о подвиге? Что тут вообще героического — писать о том, что ты видишь вокруг себя и чувствуешь на себе? Когда на эти темы писать запрещено, то это и в самом деле гражданский подвиг, но в данном случае речь о другом. Одно дело, когда о происходящем пишет (говорит, поёт и т.д.) человек, сам выросший в подобной среде, чей склад ума и характера был сформирован таким же окружением. И совсем другое, когда о том же самом пишут люди иного склада личности, привыкшие к совсем другой интеллектуальной атмосфере. С одной стороны, им проще подмечать детали, ведь они смотрят словно бы со стороны. С другой, им хотелось бы писать о чём-то совсем другом. Тем более когда речь идёт о фантастах, привыкших творить тексты о других временах и иных мирах.
Не может не возникнуть вопрос, а почему вообще социальную роль рассказчика о происходящем в стране (и всём мире) и в душах её жителей, взяли на себя фантасты? Ведь теоретически (да и на практике, в XIX-м веке) это задача для писателей-реалистов! Увы, советскому руководству писатели-реалисты не требовались. Государственные мужи заказывали творцам не реализм, а «соцреализм», то бишь слегка замаскированное социальное фэнтези, не имеющее отношения к действительности. По-настоящему реалистичных книг на современную советскую тематику издавалось очень мало и обычно они относились к какой-нибудь экзотике — покорению дикой природы у Куваева и Санина, или же к работе СМЕРШа во время Великой Отечественной у Богомолова. На худой конец, сколько-нибудь реалистично дозволялось писать о школьниках, но ни в коем случае не о ПТУшниках.
Наверное, сами братья Стругацкие предпочли бы не писать о том, что происходит вокруг, а читать об этом в книгах других авторов. Но увы, это было невозможно. Даже если кто-то об этом и писал, как Довлатов, то в печать эти тексты не пропускались. Свою нишу с огромным трудом отгрызли так называемые «деревенщики», но жизнь деревни для городского читателя была не так интересна, как жизнь его родного НИИ. Только поэтому братьям пришлось самим восполнять эту зияющую дыру в советской культуре, что они и сделали, вопреки всему, что им мешало. А сам процесс описали в повести «За миллиард лет до конца света».
