«Ну, вы меня запарили, однако!»
(с) Мефистофель, реплика из перевода «Фауста» авторства Б. Пастернака
По весьма распространённому в Средневековье и позже представлению, маг, узнавший имя какого-либо духа, получал над ним полную власть. Этим объясняется известная сцена из «Фауста», когда при знакомстве пожилой учёный упорно пытается выяснить имя явившегося ему чёрта, а тот никак не хочет назваться:
«Фауст: Как ты зовешься?
Мефистофель: Мелочный вопрос
В устах того, кто безразличен к слову,
Но к делу лишь относится всерьез
И смотрит в корень, в суть вещей, в основу,
Фауст: Однако специальный атрибут
У вас обычно явствует из кличек:
Мушиный царь, обманщик, враг, обидчик,
Смотря как каждого из вас зовут:
Ты кто?
Мефистофель: Часть силы той, что без числа
Творит добро, всему желая зла».
В этом диалоге есть один тонкий момент, совершенно неочевидный современному человеку. Фауст не просто так упоминает различные клички и перечисляет их. На самом деле это по сути прямое оскорбление собеседника. Если быть совсем точным, то отнесение его к подонкам и мерзавцам, лишённым всяческого уважения. То бишь к деклассированным элементам, самому низу социального дна.
Чтобы не быть голословным, вот цитата из книги Джоэл Харрингтон «Праведный палач», в которой дана картина реалий германского средневекового социума:
«…само наличие прозвища часто указывало на связь с «развязным обществом», если не с преступным миром. Не так выражено, но для большинства современников клички несли на себе социальную стигму…»
В том же труде приведены примеры подобных кличек, связанных с «профессиональной специализацией» преступников:
- «Живчик, Крюк, Пройдоха» — уличные воришки,
- «Наёмник, Ножны» — грабители,
- «Кожевник, Восемь пальцев» — карманники,
- «Игривая киска, Пушистая, Шлифовальщица, Дырка» — проститутки.
Вот как раз с подобными личностями Фауст сравнил своего нового знакомца. Делал ли он это осознанно, с намерением оскорбить? Да, разумеется, люди в то время с социальным статусом не шутили, ведь за неудачную шутку такого рода дворянин вызвал бы на дуэль, а простолюдин бесхитростно врезал по морде. Но чёрта Фауст почему-то оскорблять не опасался. И, как видно по тексту, Мефистофель в самом деле предпочёл данное оскорбление проглотить молча.
Может, ему было всё равно и он вообще не обращал внимания на свой социальный статус? Или же он, будучи существом потусторонним, не разбирается в человеческом обществе? Это не так, в хижине ведьмы он развлекается таким образом:
«Мефистофель, дотягиваясь и обмахиваясь веником, продолжает: Я, как король, на вас взираю с трона. Вот скипетр мой, и только нет короны».
И далее, в разговоре с хозяйкой помещения:
«Не узнаешь? А я могу
Стереть, как твой прямой владыка,
С лица земли тебя, каргу,
С твоею обезьяньей кликой!
Забыла красный мой камзол?
Стоишь с небрежным равнодушьем
Перед моим пером петушьим?
Не видишь, кто к тебе пришел?»
Камзол и петушиное перо здесь упомянуты не зря, они в то время являлись маркерами дворянской одежды. Мефистофель претендует на почитание не только потому, что ведьма его подчинённая, но и как лицо благородное, которому смеет дерзить какая-то простолюдинка. Так что в социальных ролях этот посланец ада разбирается великолепно. И дерзкую выходку Фауста, который сравнивал его с уличным отребьем, он забыть никак не мог. Почему же он в тот момент не отреагировал на оскорбление должным образом?
Причина видимого спокойствия Мефистофеля в первой беседе с Фаустом совершенно очевидна. Он, как любой менеджер по продажам, не хочет упустить очень важного клиента. Поэтому он не может себе позволить обижаться и скандалить с заказчиком его услуг. В то же время, сразу называть своё имя он тоже не намерен, поэтому юлит и выкручивается как может. Заодно прощупывая своего собеседника на предмет того, какие аргументы тот принимает и на какие темы не прочь поговорить. В общем, ведёт себя как грамотный психолог, каковым ему и положено быть.