– Куда ж ты побежал, дурашка? – сокрушенно покачивая головой, обратился Николай к Сереге. – И куда? Ты не выберешься из тайги в одиночку, пойми ты меня. Не веришь мне, спроси у Васьки? Он коренной таежник и знает, что такое выбираться из тайги голодному, да не зная даже примерного пути. Допустим, что ты дойдешь, хотя это маловероятно, но ты дойдешь. Кому ты сдашь золото? С тобой разве не проводили собеседование перед тем, как тебе попасть в золотодобывающую артель. Не предупреждали, что золото техническое и требует специально обработки, которая проводится только в определенных условиях? Молчишь? Значит, говорили и предупреждали! Ты откуда сам?
– С Тамбовщины я, с деревни, – односложно буркнул Серега. – Неделю назад письмо получил от мамки, вот, – он кивнул головой в сторону сгоревшего самолета, – на нем привезли, пишет, что захворала сильно и просит, чтобы я приехал. Не иначе, как умирать собралась, аль еще чего случилось. Вот я и решил уехать, а куда я поеду без денег. Поспрашивал у мужиков у артельских, нету денег ни у кого, ну я и решил до райцентра добраться, на дорогу в конторе попросить, а тут золотишко само в руки поплыло, вот я и не сдержался! Наваждение какое–то, словно бес попутал. Не серчай, а, – он вытер заляпанное грязью лицо и жалобно посмотрел на участкового. – Христа ради, прости. Мамка у меня одна, пропадет без меня! Как есть пропадет! – он замолчал.
Угрюмо молчал участковый. Выслушав сбивчивую, горькую исповедь, молчали и остальные.
– Ладно, с тобой потом разберемся, – нарушил гнетущую тишину Николай. – Давай, Леша, показывай свою ногу, – он склонился над участковым, осторожно стащил сапог с его ноги и, задрав штанину, внимательно осмотрел распухшую и посиневшую голень.
– Плохо дело, ребята, – обратился он к обступившим его мужикам. – Кажется, перелом. Вась, найди ровную палку, надо будет наложить шину. Эх, – досадливо крякнул Николай. – Пришла беда, отворяй ворота!
– Вот всем вы хороши, – устраиваясь на ночлег и привычно разговаривая с собаками, рассуждал Иван. – Одно плохо, что по деревьям лазить не можете. Взобрались бы сейчас на вершину, глянули во все стороны, ага, вон дымок вдалеке струится. Быстренько спустились ко мне, гав–гав хозяин, вон там, верст десять осталось, глядишь, к утру бы и нашли нашу пропажу. И мне в радость и вам спокойствие. Я–то уж староват на такую высотень взбираться, а вам, с четырьмя лапами в самый раз. Завтра уж пятые сутки пойдут, как по тайге вхолостую ползаем, а ничего, никаких знаков нет, что они где–то поблизости. Но, чует мое сердце, что коли ныне не нашли, то завтра мы обязательно сыщем наших потеряшек.
Умные лайки внимательно слушали своего хозяина и сочувствующе повизгивали, мол, понимаем, очень хорошо понимаем, но на дерево не полезем, а вот насчет кого–то найти, так это с нашим превеликим удовольствием.
Иван улегся и беспокойно проворочался всю короткую, летнюю ночь, подавляя в себе странное ощущение, что он когда–то был здесь, проходил по этим местам. Но когда и зачем он здесь был, охотник так и не мог вспомнить. Пока не мог! Но уверенность в том, что именно завтра он достигнет конечной цели, к утру укрепилась в нем окончательно! Чутко задремав перед самым рассветом, Иван почувствовал, что кто–то тщательно и добросовестно вылизывает его лицо, пытаясь разбудить разомлевшего хозяина.
– Уйди, Тайга, – Иван лениво отмахнулся от ластившейся к нему собаки, но услышав нетерпеливое поскуливание Тобола, нехотя открыл глаза. – Встаю я, встаю, – он нехотя поднялся. – Что? Что прыгаете, аль чего учуяли? Не иначе, – он пристально посмотрел на слишком возбужденных собак. – Ну–ка, ну–ка, ведите вперед, – он накинул на плечи лямки рюкзака, подхватил ружье и устремился за умными лайками, которые, оглашая еще дремлющие окрестности призывным лаем, уже исчезли в сосняке.
Ваське тоже не спалось. Он задумчиво шевелил палкой в едва тлеющем костерке, поглядывая на сладко–спавших Анютку с малышами и беспокойно ворочавшихся товарищей по несчастью, на прикорнувшую в сторонке старенькую учительницу и горестно размышлял о безрадостном, ближайшем будущем.
– Тоже не спится? – послышался хриплый голос Николая. – Вот и я никак не усну. Лезет в голову всякая ерунда, он поднялся и присел рядом с Васяткой.
– Вчера доели последнюю банку тушенки и весь хлеб, – нехотя откликнулся Васька. – Остался черствый пирог и чуточку шоколадки. Что делать? Анька наотрез отказывается есть несоленую рыбу, да и мне она в глотку не лезет, а чем ее будем кормить? Ума не приложу! Мы–то мужики, можем еще продержаться, а ей для молока хорошую еду надобно. Эх, ружьишко бы, – мечтательно вздохнул он.
– Ребята, – послышал тихий голос Надежды Николаевны. – Вот, возьмите для Анютки, – старенькая учительница протянула кусочки шоколада, которым Анька делилась с ней, а Надежда Николаевна припрятывала в портфель. – Девочке сейчас нужнее.
– Спасибо, Надежда Николаевна, – глухо откликнулся Васька, принимая кусочки, аккуратно завернутые в шелестящую фольгу. – Сегодня мы еще продержимся, а вот завтра…
– Светает, – протянул Николай. – Скоро новый день, а…
– Тихо! – воскликнул Васька и вскочил, не дав Николаю закончить свою мысль. – Слышите? Собаки лают!
– Откуда здесь собаки? – недоверчиво протянул Николай. – Показалось тебе.
– Я тоже слышала, – робко подала голос Надежда Николаева. – У слепых очень обостренный слух, уж поверьте мне, старухе.
– Вот, опять! Коль, неужто не слышал?
– Кажется слышал, – неуверенно протянул летчик. – Да! Точно, собаки! Леша! Лешка, поднимайся! Давай пистолет! Да скорее ты!
– Зачем вам пистолет? – участковый спросонья не мог сообразить, что от него требуется.
– Давай пистолет, зараза! – заорал Васька, пытаясь расстегнуть кобуру на поясе участкового.
– Не дам табельное оружие! – заверещал Лешка, и ошалело завертел головой. Зашевелились и остальные, сонно и испуганно осматриваясь по сторонам, потревоженные необычными, резкими звуками, заплакали малыши
– Вон, вон собаки! – закричал Васятка, указывая рукой на двух лаек, которые выскочили на противоположном конце небольшой полянки. – Стреляй, гад!
– Ошалел совсем! – невразумительно пробормотал участковый, вытаскивая из кобуры пистолет. – Куда стрелять–то? В кого? – он еще не проснулся до конца, и до него тяжеловато доходило, что именно от него требуется.
Николай выхватил из рук участкового пистолет и, сняв его с предохранителя, выстрелил в воздух. Потом еще раз!
Лайки крутанулись по краю полянки и неожиданно, оглашая воздух громким лаем бросились обратно в ельник.
– Куда это они? – растерянно протянул Васятка, и недоуменно посмотрел на Николая. Неожиданно, неподалеку, грохнул выстрел, а через пару минут, совсем рядом раздался второй и на полянку вышел бородатый мужчина, и решительно направился к ним, держа в руке только что подстреленного рябчика.
– Все живы? – спокойно буднично спросил он, не обращая ни малейшего внимания на устремленные на него недоверчивые и несколько испуганные взгляды.
– Нет, – неуверенно проговорил Николай. – Первый пилот погиб. Не погиб, а умер, предположительно от инфаркта. Мы похоронили его, – и он кивком головы указал на невысокий холмик с фуражкой. – А вы, кто?
– Иван, – коротко ответил мужчина, от которого веяло необъяснимой уверенностью и необычным спокойствием. – Охотник, – буднично пояснил он, поправляя повязку на левом глазу и одновременно выплескивая из алюминевого подобия котелка, найденного в самолете, вчерашнюю, рыбную жижу.
– На место, – негромко приказал Иван собакам и те, покорно улеглись возле ног учительницы, недовольно поглядывая на сурового хозяина, помешавшего им выразить собачью радость от долгожданной встречи с таким количеством народа.
– Ты, стало быть, Васятка? – вопросительно проговорил он, доставая из рюкзака пакеты, уложенные Катериной. – А ты Анютка? – получив утвердительные кивки, он с интересом посмотрела на два крохотных свертка, неумело завернутые в женские платья. – Двое? – незаметно улыбаясь в седоватую бороду, спросил он.
– Двое! – с вызовом ответила Анютка. – Мальчик и девочка. А где остальные люди? Почему вы один? Как мы дойдем, у нас раненый и его придется нести на носилках. А еще у нас старенькая, слепая женщина!
– Дойдем с Богом, – буркнул мужчина, ловко ощипывая еще теплого рябчика. – Сполосни котелок и принеси воды, – обратился он к Васятке. – А ты, – Иван посмотрел на Николая, – разожги нормальный костер, да порежь мясо, – он снял с пояса нож и протянул его летчику.
– Меня, между прочим, Николай зову и я второй пилот, – обиженно проворчал Николай.
– Занимайтесь, а я покуда раненного посмотрю, – Иван, не обратив никакого внимания на слова несколько обескураженного летчика, подошел к Лешке. Он внимательно осмотрел посиневшую и распухшую щиколотку, снял самодельную шину и, отбросив ее в сторону, подозвал ребят, которые неловко топтались в сторонке.
– Держите за плечи, – спокойно приказал он и, подождав, пока ребята навалятся на плечи участкового, резко, с незаметным вывертом резко дернул Лешку за ногу.
– А–а–а! – истошно завопил участковый. – Что вы делаете? Кто вам дал право издеваться надо мной? Я, между прочим, представитель власти!
– Вывих вставил на место, – констатировал Иван, не обращая внимания на истерику представителя власти. – Тащить тебя придется, паря, – Иван втянул ноздрями поплывший по полянке ароматный парок вареного мяса. – Ешьте плотнее, – он протянул Васятке пакеты с солью и сухарями и достал со дна вместительного рюкзака пачку индийского чая, пачку рафинада и три деревянные ложки, заботливо положенные Катериной. – Ей, – он кивнул на Анютку, бульон, да сахару в чай больше положите. Я пойду, пройдусь, – Иван свистнул собак и неторопливо направился к скальнику, а Васятка пристально смотрел вслед удалявшемуся охотнику.
– Главное, «ей», – обиженно прошипела Анютка, с аппетитом поглощая наваристый бульон, щедро заправленный сухарями. – У меня, между прочим, имя есть, Ты не знаешь его? – обратилась она к Васятке. – Кто это такой?
– Это лесной человек, – Васька подлил девушке в кружку еще бульона.
– Тот самый? – испуганно спросила Анютка и ложка замерла на пути к ее полуоткрытому рту. – Который всю жизнь прожил в тайге?
– Да, – кивнул головой парень. – Мамка частенько рассказывала, что когда он, Иван, был совсем маленький, они с его дедом попали в самое пекло страшного пожара, который изуродовал Ивану лицо и напрочь выжег глаз. Дед тогда погиб, а над Иваном начали издеваться ребятишки и принялись надсмехаться взрослые. Он, когда маленько подрос, ушел в тайгу и до сих пор живет в какой–то избушке. Мамка, когда про него говорит, все плачет и плачет. Я ее спрашиваю, мол, мам, чего ты плачешь, а она головой мотает и еще пуще ревет, – Анютка, внимательно, с широко распахнутыми глазами, выслушав тяжелый рассказ о судьбе совершенно незнакомого ей человека, тоже подозрительно зашмыгала носом.
– Вот ты, чего сейчас ревешь? – Васька обнял девушку за плечи и прижал к себе.
– Так, жалко же его, лесного человека, – судорожно вздохнув, произнесла она. – А мне он сперва таким грубым показался.
– Поживи всю жизнь в тайге, так и речь человеческую забудешь. Я слыхал, что он язык зверей и птиц понимает, – Васятка грустно усмехнулся. – Реветь–то тебе зачем?
– Я же девочка! – воскликнула Анютка. – И мне можно, – она вздернула носик и весело рассмеялась. – Даже не верится, что сейчас домой отправимся!
А Иван упрямо шел по узкому проходу между островерхим скальником. Он вспомнил все! Он вспомнил, как много лет назад, едва поспевая за Пострелом, он почти неделю продирался по труднопроходимой тайге, как вышел сюда, на эту небольшую, теперь почти заросшую полянку, на которую, только благодаря мастерству пилота, умудрился сесть самолет. Как он полчаса пробирался по этому самому проходу.
– Сейчас будет небольшая площадка, – прошептал Иван и, выйдя на плато, замер в изумлении. То, что это было то самое место, где он видел золотоносную жилу во всей красе, не оставляло у него никаких сомнений, если бы не одно но… Горы, как таковой, не было. Было довольно высокое, скалистое нагромождение с почти отвесной, каменной стеной, а никакого входа в пещеру, даже засыпанного входа не было и в помине.
– Что за чертовщина? – изумленно проговорил Иван. – Вот, валун с ямкой с краю, из которой я пил воду, вот здесь я сидел, а тут Пострел зализывал кровь из порванной лапы, – он невольно огляделся вокруг, словно пытаясь увидеть багровые капельки...
– Значит, точно мне привиделось все! – Иван растерянно усмехнулся и, сокрушенно покачивая головой, направился обратно. – Почудится же такое!
– Так, – коротко подытожил Иван, когда вышел на полянку к костру, возле которого мужики допивали чай. – Собираем только все самое необходимое, без которого можно обойтись. Заберем, когда вернемся за летчиком.
– А мы точно его заберем? – тихо спросил Николай.
– Мы! Его! Заберем! – повторил Иван. – Собирайтесь, а я покуда изготовлю носилки представителю власти, – насмешливо проговорил он, кивнув на обиженно–надувшегося Лешу.
– Чемодан мой можно оставить, – тихо проговорила Надежда Николаевна. – Там книги, которые я все–равно не смогу читать. Взяла, как память. Платья только надо взять, да там еще простынь должна быть, а остальное… Потерявши голову, по волосам не плачут, – учительница робко улыбнулась и замолчала.
Иван быстро изготовил простенькие носилки, стянул их предусмотрительно взятой с собой веревкой и накидав на них пушистого лапника.
– Давайте переложим парня, да будем отправляться, – помощью Петра и угрюмо молчавшего Сергея, они осторожно переложили Лешу на носилки.
– Все собрали? – спросил Иван у нестройно гомонивших мужиков, о чем–то споривших у двух, доверху набитых рюкзаков. – А теперь, слушайте меня внимательно, – негромко заговорил он и мужики, скорее, молодые мужчины притихли, понимая, что сейчас вся их жизнь полностью зависит только от этого сурового и немногословного человека. – Первыми пойдут собаки, которые будут указывать нам безопасную дорогу. Дальше я с ребятишками, – он кивнул головой на мирно сопящих малышей. – За мной пойдет Анютка, потом Васька с рюкзаком ведет старенькую учительницу, дальше вы, – он посмотрел в сторону молодых мужиков, – понесете на носилках милиционера, а последним пойдет Николай, тоже с рюкзаком. Будете меняться, потому что пойдем без остановки, а будем останавливаться только на ночлег, да для того, чтобы Анютка покормила ребятишек. Ежели кто–то хочет что–то спросить, то давайте сейчас, а то опосля не до разговору будет, – он обвел взглядом молчавших мужчин.
– Сколько нам идти до жилья? – подал голос Николай.
– За неделю должны дойти, – ответил Иван. – К вам я вышел на четвертые сутки, но сейчас потяжельше будет. Все? Ну, дочка, давай мне свою ребятню, – он усмехнулся и протянул руки к вспыхнувшей краской смущения от такого неожиданного обращения к ней, Анютке. – Погодь минутку, сейчас я кое–что своим помощникам скажу, – он нагнулся к собакам, сидевшим чуть в сторонке и, что–то зашептал им на ухо, попеременно наклоняясь то к Тайге, то к Тоболу. – Понятно?
Тайга подпрыгнула, умудрившись лизнуть хозяина в нос, а Тобол снисходительно посмотрел на свою напарницу(девчонка, что с нее возьмешь) и степенно и неторопливо потрусил в тайгу.
– Дядь Вань, – не вытерпела Анютка. – А, правда говорят, что вы язык животных и птиц понимаете?
– Болтают, – охотно откликнулся Иван. – Ты мне не «выкай», у нас в тайге это не принято. Зови меня или просто Иван, а можно Семеныч, как тебе удобно будет. Насчет разговора со зверьем таежным, так тебе скажу, – он немного подумал. – Их ведь сколь в тайге–то, птиц да зверей, десятки, а может и сотни и все они разные, все говорят на разных языках, – он усмехнулся. – Разве я все языки выучу? А понимаем мы друг дружку оттого, что я зла им не причиняю, не беру у тайги больше, чем мне надо. И они, звери да птахи разные относятся ко мне с уважением.
– Но собакам же вы, ой, – она испуганно зажала рот ладошкой, – ты сейчас что–то сказал и они поняли тебя, – не унималась девушка.
– Они все понимают, а ежели бы еще говорить умели… Все! Давай ребятишек, и трогаем, вон, солнышко уже к обеду нацелилось, да и провожатые наши заждались,– он снова протянул руки Анютке, и та осторожно вложила в них мальчика в левую, а девочку в правую руку. А может и наоборот!
Иван первым шагнул к собакам, нетерпеливо поджидавшим их у кромки леса, а за ним, гуськом, потянулись остальные.
Они шли, подменяясь только для того, чтобы перехватить носилки, весь остаток светового дня. Шли молча, сделав лишь несколько коротких остановки для кормления младенцев, а молчали потому, что не хотели тратить силы на бесполезные разговоры. Да и о чем говорить людям, которые провели несколько дней весьма в ограниченном кругу, а что касается самого Ивана, то он с рождения не обладал особой разговорчивостью, да и таежные годы добровольного ухода из цивилизации наложили свой отпечаток. Он, лишь, изредка что–то говорил собакам, которые бежали впереди, и подбегали лишь для того, чтобы звонким лаем сообщить хозяину, что дальше можно двигаться без опаски.
– Все! – скомандовал Иван, когда над тайгой спустились вечерние сумерки. – Здеся заночуем, – он, подождав, пока Анютка усядется, передал ей малышей и отправился собирать валежник для костра.
– Устали? – спросил Васятка, усаживая старенькую учительницу и толстой сосны.
– Ноги немножко болят, – робко улыбнулась Надежда Николаевна, указывая на поначалу лакированные, а теперь ободранные туфли–лодочки. – кто же мог предугадать, что нам предстоит такое увлекательное путешествие, – через силу пошутила старенькая женщина.
– И у меня ноги болят, – подала голос Анютка, кормившая сразу обоих ребятишек. – А одна туфля разорвалась.
– По камню идем, потому и порвалась, – послышался голос подошедшего Ивана, а Васька, хлопнув ладонью себя по лбу, развязал рюкзак и вытащил оттуда шерстяные носки и тапочки. – Мамка же положила, а я совсем забыл, – он стащил с ног девушки туфли, натянул носки а надел на ноги Анютки тапочки.
– Мамка у вас умница, – прогудел охотник, одобрительно покачивая головой. – Сейчас, костер запалим, поставим чайку, а там я тебе веревки к тапочкам прилажу и получится самая таежная обувка. Василий, – он протянул парню топор, – выруби перекладину, а ты, – обратился он к Николаю, – спустись к реке, да воды набери. Мужики пущай отдохнут, цельный день носилки по каменьям перли. Еще денек промучаемся, а там по звериной тропе пойдем, полегше будет. Нынче чаем с сухарями обойдемся, а завтрева что–нибудь понадежнее добудем, посытнее. А насчет обувки придется потерпеть. Доберемся до моего зимовья, там я вас в лапти обую. Еще дед покойный меня энтому ремеслу обучал, вишь, пригодилось. Я как раз зимой две пары сплел
Нехотя попив чаю с ржаными сухарями, все улеглись спать, а Иван еще долго, размышляя о чем–то и изредка переговариваясь с собаками, сидел у костра.
На следующий день они шли тем же порядком, только Васятка теперь шел замыкающим, а Николай осторожно вел под руку старенькую, совсем ослабевшую учительницу.
– Подержи, – Иван резко остановился и Анютка, от неожиданности, уткнулась носом в его равномерно–покачивающуюся спину. – Тихо, – он передал ребятишек встревоженной Анютке и, сняв ружье скрылся в мелколесье, туда, откуда доносилось визгливое тявканье Тайги. Остановились и остальные.
– Эх, и выносливый он, Иван этот, – переводя дыхание, устало проговорил Николай. – Идет и идет, как заведенный, да ведь не с пустыми руками идет. Они хоть и маленькие, – он кивнул головой на малышей, которых, пользуясь передышкой, кормила Анютка, – но постоянно на весу их держать надо, это какая же силища нужна, – уважительно закончил он и, откинувшись на кочку, устало прикрыл глаза.
Грохнул выстрел и, вскоре появился Иван, держа в руках подстреленного глухаря. – Вот и ужин нам, – он уложил тушку птицы в свой рюкзак. – Трогаем дале!
И не опять, а снова невозмутимо–покачивающаяся спина Ивана, разноцветные мурашки от усталости и недосыпания в глазах Анютки, прерывистое дыхание Николая и тяжелое сопение, с проскальзывающими матерками, мужиков, несущих носилки с участковым.
– Хорошо идем, – благодушно ворчал охотник, помешивая глухариный супчик и наблюдая, как Васятка с Серегой неумело, по–мужски, стирают пеленки. – Завтра пойдем по тропе, так головами во все стороны вертите, потому, как по энтой самой дороге дикий зверь на водопой к реке идет, а эта тропа единственная. Может и волк, и медведь встретиться, а то и на рысь али росомаху можем нарваться. Самый подлый зверь эта самая росомаха, со спины завсегда нападает. Опять же, если ты им вреда не причинишь, да не нападешь первым, то и беды от них ждать не надобно.
– А почему тропа единственная? – шепотом спросила Анютка, испуганно оглядываясь по сторонам.
– Болото кругом, а нам по нему день ходу, – коротко и емко ответил Иван. – Шаг в сторону и тебя вовеки не сыщут! Я–то один шел, напрямки да налегке, а теперь придется крюк делать. Вот и собаки, – он кивнул головой на дремлющих лаек, – этот самый путь указывают, а им я верю!
Тропа оказалась довольно широкой и путники, настороженно оглядываясь по сторонам, шли по мягкому ковру из мха, стремясь как можно быстрее преодолеть это опасное и неприятное место. День прошел без особых происшествий и лишь к вечеру, когда они вышли на песчаник с растущими на нем вековыми соснами, неподалеку послышался грозный рев.
– Что это? – испуганно прошептала Анютка и непроизвольно прижалась к Ивану. – Это медведь? Ой, мамочки–и.
– Тихо, – охотник передал ребятишек подошедшему Васятке. – Будьте здесь и не шумите особо, – и он, приложив палец к губам, скрылся в лесу.
Снова раздался рев, но теперь более миролюбивый и удаляющийся, а вскоре показалась фигура Ивана.
– Сказал ему, чтобы он уходил, – отвечая на вопросительные взгляды, невозмутимо пояснил охотник. – Сказал, что не причиним ему вреда, а он пусть идет своей дорогой. Давайте здесь заночуем, а завтра, ежели все будет хорошо, к вечеру в моей избушке заночуем.
– Простите, Иван Семенович, – послышался тихий голос учительницы. – У меня туфли, – она судорожно вздохнула и протянула по направлению к Ивану жалкое название того, что еще недавно называлось туфлями, – совсем разорвались. Вы уж простите, но мне, право, очень неловко, но я не могу ходить без обуви.
Иван, молча, скинул с себя изрядно потрепанный кожушок, вытащил из ножен, висевших на поясе, нож и, несколькими ловкими движениями располосовал кожух на полосы. Затем обернул ими худенькие ноги учительницы и укрепил для надежности остатками веревки.
– Спасибо, – благодарно прошептала старая женщина. – Как хорошо, а главное, как тепло! Вы очень хороший и добрый человек, Иван Семенович. Жаль, что я не смогу отблагодарить вас по–настоящему.
– Потерпите один день, – растерянно буркнул Иван. – Завтра дойдем до избушки, там у вас будет обувка понадежнее.
Не успели первые лучи солнца позолотить верхушки высоченных, а небольшой отряд невольных путешественников был на ногах. Они перекусили вкуснейшей, глухариной похлебкой и теперь, молчаливо и сосредоточенно допивали чай.
– Сегодня к вечеру мы должны придти в избушку, – негромко произнес Иван, делая ударение на слове «должны» и выплеснул в траву остатки чая. – Так что идем быстро и без особых задержек. – Анютка, – обратился он к девушке, – здесь идти будет полегче, так что ты можешь смело ухватиться за меня, а ты, Васятка, поведешь Надежду Николаевну. Аккуратно поведешь. Николай, а ты подмени молодого, встань попереду носилок, а он пущай замыкает с рюкзаком! Знаю, что все устали, но нам надо идти, потому что нам никто, окромя нас самих, в энтой глухомани не поможет! – Иван внимательно осмотрел немногочисленный отряд вынужденных таежников. – Все. Выступаем!
И снова тяжелый путь по нехоженной тропе, по которой почти не ступала нога человека. Легкая на подъем Анютка, закусив губу и для надежности уцепившись за Ивана, семенила рядом, почти вприпрыжку, пытаясь приноровиться к широкому, размеренному шагу охотника, который нес на руках изредка подающих голоса малышей. Стремясь не отстать, позади, согнувшись под грузом тяжелого рюкзака, шел Васятка, придерживая, да почти неся то на левой, то на правой руке, старенькую учительницу. Пыхтящий от напряжения Николай и двое молодых мужчин тащили носилки с Лешей, который не выпускал из рук саквояж с золотом и угрюмый Серега, который с момента, когда он попался на вынужденной краже, не проронил ни слова.
Короткая передышка, затем еще одна. Солнышко уже вполовину спряталось за изумрудно–зеленеющими кронами, а когда они вышли из леса на крутой берег реки, то невольно остановились, любуясь первозданной, природной красотой. Река в этом месте немного расширялась и до самого горизонта, до видневшейся вдалеке излучины, расстилалась зеркальная гладь, нарушаемая легким дуновением ветерка. Солнце светило им прямо в глаза и отражаясь в естественном, природном зеркале, поднималось снова вверх переливающимися, бронзовыми лучами.
– Красотища–то какая, – восхищенно выдохнула Анютка.
– Во–он, видите, – Иван кивком головы указал вдаль, – скала справа стоит, а на ней крест проглядается? А напротив этого креста, на берегу и стоит моя избушка. С версту осталось топать, так что, братцы, подналяжем!
И они поднажали! Выбиваясь из сил, подгоняя себя бодрым подшучиванием над своей слабостью, уставшие путники вскоре добрались до двери в зимовье, которую Иван, уходя, подпер обычным, березовым колом.
Войдя в полутемную избушку, Анютка, уложив малышей на довольно широкие нары немного приободрилась и, теперь с интересом рассматривала более чем скромную обстановку холостяцкого убежища.
– Главное, есть на чем полежать во весь рост, а не корчится на земле, поджимая под себя ноги. – Чур, здесь спят женщины и дети! – крикнула она в полуоткрытую дверь. – Вась, помоги войти Надежде Николаевне!
Васька завел в землянку старую учительницу и теперь, с интересом рассматривал необычную печь.
– За неимением лучшего, – заметив его заинтересованный взгляд, скупо обронил вошедший следом Иван. – Ты бы наломал им свежего лапника, – обратился он к Ваське, зажигая керосиновую лампу, – а мы, покуда, поесть что–нибудь сделаем.
– Как здорово здесь! – Анютка скинула разорванные тапки и, подвинув малышей к стенке, забралась на нары. – Здесь места всем хватит, – она улеглась и, закинув руки за голову, облегченно вздохнула. – Иван Семеныч, неужели ты прожил здесь всю свою жизнь?
– Почти всю, – буркнул Иван и, нагнувшись, вытащил из под нар две пары местами потрескавшихся и потемневших лаптей. – Вот, обувка вам на завтра. До дому дойти хватит.
– А долго нам еще идти? – тихо поинтересовалась Надежда Николаевна.
– Завтра еще ночь в тайге придется ночевать, – уклончиво ответил охотник. – Отдыхайте, а я дверь притворю. Комары налетят на пламя, – и он вышел наружу, к весело потрескивающему костру, возле которого полукругом, лениво переговариваясь, расположились мужики.
– Нынче отдыхайте, как следует, – Иван помешал булькавшую похлебку. – Тяжелый день завтра будет! – он снял котелок с перекладины и, наполнив вместительную чашку, и понес ее в землянку. Поставив ее на самодельный столик, он протянул женщинам две ложки и, собрался уходить…
– Иван Семеныч, – остановил его тихий голос Анютки. – Давно хотела тебе сказать, – она замялась и замолчала, собираясь с духом. – Вы очень похожи с моим Васяткой, – выпалила она, а Иван вздрогнул и медленно обернулся. – Да–да! – торопливо затараторила девушка. – Тот же взгляд, оценивающий и чуточку исподлобья, те же жесты, когда вы поправляете волосы. У вас даже походка одинаковая, неспешная, чуть вразвалку! – воскликнула Катерина и испуганно прикрыла рот, опасаясь, что ее услышат мужики у костра.
Иван вышел на пологий берег притихшей в этот час реки, уселся прямо на остывший песок и задумался. Если уж любознательная Анютка уловила сходство между ними, то что тогда говорить об остальных, более опытных мужиках? Да он и сам постоянно ловил пристальный и оценивающий взгляд Васятки, чувствуя, теперь полностью объяснимую тягу к этому спокойному, сдержанному парню.
– Да–а, дела, – негромко протянул Иван. – Надо как–то решать этот вопрос, а, собаки мои, – он поочередно потрепал обеих лаек, неотступно следовавших за ним. – Он ведь, Васятка–то и словечки выворачивает такие, что я в детстве говаривал. Надо же! Ладно, пошли спать. Тайга, хватит лизаться, – он усмехнулся и, поднявшись, направился к костру, к крепко спящим мужикам.
Наутро, едва начало светать, Иван вошел в избушку и недоуменно хмыкнул, увидев Анютку, умиротворенно кормившую сразу обоих малышей и уже сидящую на краешке нар Надежду Николаевну.
– Думал, не добужусь вас, а вы уже готовы. Давайте, будем вам обувку прилаживать, – он быстро, пока Анютка пеленала насытившихся и уснувших ребятишек, обмотал сперва одну, а затем другую ноги учительницы подручными тряпками и, крест–накрест перетянул их веревками.
– Не туго? – спросил он у учительницы.
– Нет, – негромко ответила Надежда Николаевна, немного потоптавшись на месте. – Наши предки были весьма умными и практичными людьми, и нам многому предстоит у них научиться. Спасибо, Иван Семенович.
Затем ту же самую процедуру Иван проделал и с Анюткиными ногами.
– У тебя ножка крошечная, – бормотал он, – тебе и лапотки помене достались. Как малых–то назвали, – он кивнул на сопящих малышей.
– Лапотки, – звонко рассмеялась Анютка. – Какое доброе и теплое слово. Как назвали? Да, никак, пока, – она немножко растерялась. Мы вместе с мамой Катей им имена придумаем, – девушка вскочила и прошлась по избушке. – Красота!
– Васятка, – окликнул Иван, и парень возник в дверном проеме. – Выносите детей, – он задул лампу, – да выводите Надежду Николаевну, а я дверь припру колом, да приму у вас на улице ребятишек. Пора отправляться!
Несмотря на выматывающую усталость и напряжение последних дней, шли быстро. Иван, никому не доверяя и не выпуская детей из рук, размашисто шагал впереди, ориентируюсь на мелькавшие между сосен, серые спины лаек, за ним едва поспевала Анютка, Васятка и ребята с носилками, менявшиеся чаще, чем обычно.
Через пару часов пути, когда ребятишки захныкали требуя кормления, Иван передал их девушке, а сам отправился намочить пеленку, которой Анютка протирала малышей, едва ей предоставлялась такая возможность. Вот и сейчас, немного подождав, пока обильно смоченная пеленка наберет нормальную температуру, она принялась тщательно обтирать уже уснувших малышей.
– Анют, – осторожно спросил Васятка, ревностно наблюдая за ловкими руками девушки. – Ты не часто их моешь, ну, протираешь? Не вредно это для них?
Анютка грозно взглянула на своего будущего мужа и, не удостоив его ответом, принялась пеленать малышей в платья Надежды Николаевны.
– Нет, – вместо девушки, устало ответил Николай. – Младенцев положено купать два, а то и три раза в день, так что никакого вреда для них не будет, а только польза. Тело у них очищается и дышит более полноценно.– Понятно, – буркнул Васька. – Глупость ляпнул.
И снова тяжелое и хриплое дыхание путников, нарушаемое журчанием руки, да звонким лаем собак. Остановка, еще одна и снова вперед. Ближе к вечеру показался огромный валун, отчетливо выделяющийся на фоне багрового заката. Подойдя ближе и увидев темный, одинокий крест, Анютка, предусмотрительно хоронясь за широкой спиной Ивана, испуганно прошептала:
– Это что такое? Здесь кто–то умер?
– Дед мой здесь сгорел, – угрюмо ответил Иван и, подойдя к камню вплотную, передал одного ребенка Анютке, а второго Васятке.
– Я слышала об этом пожаре, потрясенно прошептала Анютка. – Кажется, здесь был еще какой–то взрыв.
– Придет время, и вы все и всё узнаете, – угрюмо откликнулся Иван. – Тута и заночуем, а завтра уже прямиком до фактории! Заждались уже поди нас тама! Две недели, без малого, по тайге шатаемся!
Ужинать не стали. То ли усталость брала свое, то ли возбуждение от предстоящей встречи с цивилизацией, а возможно и то и другое…
Нехотя попив чаю с сухарями, все улеглись, углубившись в свои сокровенные и потаенные мысли.
Предутреннюю, чуткую дремоту Ивана нарушило кряхтение малышей и, приподняв голову, он увидел силуэт Анютки, который, на фоне темнеющего креста, четко выделялся на начинающем багроветь небе. Он быстро поднялся и, стараясь ступать как можно тише, подошел и встал сзади.
– Ты ведь тоже был на этом пожаре? – тихо спросила девушка. – Эти шрамы на лице у тебя после той трагедии?
– Да, – негромко ответил Иван. – Дед закрыл меня своим телом, сам погиб, а я, – он тяжело вздохнул, – всю жизнь от людей прячусь из–за этого уродства.
– Неважно! – горячим шепотом заговорила Анютка. – Неважно, какое у тебя лицо, главное, какая у тебя душа и какое отношение к людям! – она развернулась и теперь смотрела в упор, прямо в глаза несколько смутившегося Ивана.
От их разговора зашевелились, просыпаясь, остальные. Николай, улучив удобный момент, толкнул в плечо угрюмого Сергея и кивком головы указал на носилки, на которых, протирая ладонями сонное лицо, сидел Леша.
– Пошли, поговорим с ним, – Николай с Сергеем подошли и присели на корточки возле носилок.
– Лешь, – негромко заговорил Николай. – Ты бы не ломал парню жизнь. Молодой он еще, не понимает многого.
– Ты о чем? – Леша удивленно посмотрел ни летчика, а затем перевел взгляд на молчаливого Серегу.
– Как о чем? О том, что произошло там, возле самолета. Все же парень тебя тогда из ямы дотащил до нас, да и теперь носилки из рук не выпускает, постоянно спереди идет, – вполголоса, рассудительно, пояснил Николай.
– Так, – Леша, внезапно, широко улыбнулся, – я уж и забыл об этом, и ты забудь, – и он протянул руку Сергею, который смотрел на него с недоверием. – Думаете, что если я форму ношу, так и не человек уже, не понимаю ничего? – Сергей, спохватившись, обеими руками крепко пожал протянутую ладонь участкового.
– Спасибо тебе, Лешь, – обрадовано заговорил он. – Мы тут с ребятами посоветовались и решили не уезжать с фактории. Остаемся работать!
– Вот это правильно, – спокойно проговорил молодой милиционер. – Отсюда–то вы улетите, а от себя, от своей совести никуда не денетесь. Иди к мужикам, вон, все проснулись, загомонили уже, – он с улыбкой смотрел вслед приободрившемуся парню. – Хорошо все, что хорошо кончается, – задумчиво проговорил он.
– Ты бы покормила ребятишек, – охотник не выдержал пристального взгляда девушки и невольно опустил глаза, – вон, буянят уже, – он кивнул головой на капризничавших малышей. – Сейчас чайку попьем, а ужинать, я думаю, будем уже на фактории, – Иван круто развернулся и направился к костру.
– Готовы? – спросил Иван, когда Анютка, накормив сына с дочкой, запеленала их в платья и доверчиво посмотрела на сурового охотника. – Сейчас будет самый тяжелый участок пути!
– Почему? – спросила Анютка.
– Устали все, да расслабились, – пояснил Иван. – Ну–ка, успокойтесь! – прикрикнув он на собак, который возбужденно повизгивая, крутились между людьми, беспокойно заглядывая им в глаза. – Рано еще! Я скажу, когда можно будет! – лайки сконфуженно притихли и, отойдя в сторонку, улеглись, укоризненно поглядывая на строгого хозяина.
– Чего это они? – удивленно спросил Васятка, накидывая на плечи рюкзак.
– Дом почуяли, вот и мечутся, спрашивают у меня разрешения, можно ли позвать людей с фактории, чтобы нам подсобить, – с улыбкой ответил Иван.
– Надо же–е, – округлив глаза, удивленно протянула Анютка, вкладывая малышей в руки Ивана. – Вот это собаки!
– А то, – удовлетворенно буркнул охотник. – Тронулись! – и он, прижав детей к груди, размашисто зашагал в темнеющий еще лес.
Они сделали две короткие остановки, а Иван, по–прежнему, вышагивая впереди, как заведенный, поторапливал путников.
– Не могу больше, – прохрипела шедшая справа Анютка. – Ног совсем не чувствую.
– Держись за меня, маленько осталось, – выдохнул Иван, а когда сосны начали понемногу расступаться, он резко остановился у небольшого озерка.
– Подходим! – возвестил он, осторожно опуская ребятишек на мягкий мох. – Давайте маненько приведем себя в порядок, личины умоем, да грязь с одежи стряхнуть бы надо, – незаметно усмехаясь, проворчал он. – А то придем на факторию, а люди скажут, мол, лиходеи какие–то пожаловали! Васьк, ты, как? Дойдешь, аль палку тебе вырубить? С ней полегше будет!
– Выруби, а у меня сил никаких нет, – Васька, не снимая тяжелый рюкзак, буквально, рухнул на землю.
– Держитесь, сейчас сосняк минуем, а там и фактория покажется, – Иван быстро вырубил подходящую палку и положил ее рядом с Васькой. – Во–от, – удовлетворенно протянул он, обводя глазами остальных мужиков, которые, устало фыркая, освежали разгоряченные и отекшие от укусов мошки лица в холодной воде. – Хоть на людей стали походить. Сейчас дорога полегче пойдет, так что можно носилки вчетвером тащить! Передохнули малость? Давайте, с Богом! А вы, братцы, вперед, – обратился он к собакам. – Теперча можно!
Сперва Тайга, а за ней и Тобол, понимающе взвизгнули, а затем, то исчезая в высоком разнотравье, то снова появляясь, бросились вперед, оглашая округу звонким и громким лаем.
Силантий сидел на лавочке возле своей избы, когда услышал сперва отдаленный, но с каждой минутой нарастающий и приближающийся собачий лай.
– Свадьба чтоль у вас! – чертыхнулся он и, подхватив костыль, поднялся. – Так не время вроде–ка. На небольшую площадку перед домом выскочили две лайки, которые огрызаясь от своры окруживших их, факторских псов и, поднимая клубы пыли, закрутились на месте, подпрыгивая и призывно тявкая, как бы приглашая Силантия следовать за ними.
– Батюшки! – приглядевшись, ахнул мужчина. – Да это же Ванькины лайки! Точно! Катерина–а! Катьк, хватит реветь, выходи во двор!
Катерина сидела у окна и, вытирая беспрестанно текущие слезы, смотрела в одну точку. Услышав истошный крик соседа, который жил напротив, она вскочила и на улицу.
– Глянь–ка, Ванькины собаки прибежали! – он рукой указал на двух лаек, которые не переставая призывно, подбежали к Катерине и приветственно закрутили хвостами–бубликами. – Знать рядом где–то Ванька, ай уже на подходе. У него собаки умные, в тайге его ни за что не бросят, – прикуривая папиросу, он наблюдал, как Катерина присела на корточки перед льнущими к ней собаками.
– Родненькие мои, – причитала она, поочередно обнимая то одну, то другую ушастые головы. – Где ваш хозяин, а? Ведите к нему, – собаки снова затявкали, а одна, поменьше легонько ухватила женщину за подол и потянула за собой. – Туда идти? – Катерина прерывисто всхлипнула и поднялась. – Пошли! Пошли!
Силантий подхватил костыль, но затем, спохватившись, схватил трубу и со всей силы ударил по висевшей на столбе железяке. – Бом! Бом! Бом! – по небольшому поселению, притихшему в этот тихий, летний вечер, вновь поплыли тревожные перезвоны. Увидев, что из флигеля выскочил Михаил Николаевич, на ходу натягивая пиджак на изуродованную руку, Силантий отбросил трубу в сторону, и устремился за Катериной.
– Что там случилось? – крикнул он вслед, но Силантий только отмахнулся и прибавил шагу.
– Слышь, Ванька Рубцов, говорят, вернулся с тайги
Из домов выходили взволнованные люди и, переспрашивая друг дружку о случившемся, кто с тревогой, а кто и с нетерпеливым ожиданием смотрели вслед торопливо шагающей Катерине...
Автор Геннадий Перминов