Покой нам только сниться !

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ПИР НА ОСТРОВЕ. КАКУЮ ЛУЧШЕ ЕСТЬ КАРТОШКУ.
ОДИССЕЯ ХОЖДЕНИЯ БУТЕНКО ПО АКАДЕМИКАМ

...На остров добрались к трем часам. Май в этом году выдался необыкновенно теплым, и Обское море уже в
основном очистилось ото льда. Константин Павлович был не только необыкновенным ученым, но и
широчайшей души человеком. Он мог работать по пятнадцать часов в сутки и заражать своим примером
остальных. Но если уж он брался отдыхать, то устраивал это так, что вместе с ним так же активно и
интересно, как и трудились, отдыхали и ближайшие его соратники.
Никто не чувствовал себя скованным в их компании. Доктор не давил авторитетом. Не надувал начальственно
щеки, подобно профессору Помехину, одним своим видом напоминавшему окружающим о необходимости
строжайшего соблюдения субординации. Собирая вместе с шумливо переговаривающимися участниками
десанта на остров сухие ветки для костра, Воронова припомнила, как встречали прошедшей зимой Новый год.
В квартире Бутенко на стене в гостиной повесили огромную газету собственного производства, в центре
которой их доморощенные художники нарисовали силуэт доктора, снабдив его необычайно большими очками,
А в каждом из стеклышек поместили маленькие фотоголовки всех сотрудников притесняемой, но все еще
держащейся на подвижническом энтузиазме лаборатории. Половину газеты занимали рукописные заметки, в
которых в шутливой форме пересказывались (надуманные, конечно же) предновогодние сны участников
вечеринки.
Всем подряд (но каждому со своим содержанием) приснился сон фактически на одну тему. Вот, мол,
наступил новый тысяча девятьсот шестьдесят четвертый год и Константину Павловичу присвоили
Нобелевскую премию. А им, грешным (вместе с ним, естественно) выделили, наконец-то, под лабораторию не
тесную комнатушку, а целый отдельный корпус санаторного типа!.. И их бедные, разнесчастные больные не
ютятся теперь по углам у домохозяек, а блаженствуют в комфортабельных отдельных санаторных номерах.
Живут по-человечески и находятся под врачебным (но по-бутенковски) контролем не считанные минуты во
время приема, а круглые сутки.
Причем следует отметить, что даже во сне сотрудникам доктора не привиделись стационарные палаты. Как и
Бутенко, они были противниками лежачей (все на коечках...) медицины. А именно санаторный комплекс! Со
спортивными залами, великолепным (оборудованным новейшими приборами) клиническим отделением, с
сауной и даже бассейном. И Бутенко, прочитав газету, не задирал голову кверху, не ставил себя над ними
(смертными), а подняв бокал шампанского, просто и тихо сказал: «Все это очень серьезно, ребята. И дай Бог,
чтобы это когда-нибудь сбылось хотя бы относительно санатория...»

Доктор знал, как мало получают его коллеги. И большую часть своей зарплаты частенько держал в незапертом
ящике письменного стола своего крохотного рабочего кабинета. А сотрудникам регулярно объявлялось, что те,
кому нужно, могут брать из ящика деньги до получки и оставлять записочку со сроком возврата.
Такое Помехину, вероятно, не могло померещиться даже в ночном кошмаре. Хотя доходы их бывшего
директора и завлаба, к тому же нещадно им притесняемого, были абсолютно несопоставимы. Доктор делился
последним не от того, что у самого было много. А потому, что во имя благородной цели мог прижать до
предела собственные потребности. И это доходило до сознания похлеще любой агитации.
Уха на потрескивающем сгорающими сучьями костре получилась отменная. Но сам рыболов (правда Дима с
Колей тоже помогали Бутенко в ловле) ее только слегка отведал. Константин Павлович предпочитал печеную в
углях картошку. Ведь по его теории рыба по вредности стояла даже впереди мяса. Хотя автор открытия
болезней глубокого дыхания никогда не придерживался в отношении питания чересчур незыблемых правил.
В компании Константин Павлович мог съесть что угодно. «Главное в том, чтобы это только не вошло в
ежедневную привычку» любил повторять в таких случаях Бутенко. Зато
сидящая слева от мужа на пеньке с походным котелком в руках Марина Владимировна насладилась похлебкой
за двоих.
- ...А разве балерины не боятся за свою талию? - поддела ее даже на методе не сумевшая полностью избавиться
от небольшого животика круглолицая, сопроводившая свою реплику широкой улыбкой, терапевт Бубенцова.
- Я у спортивного станка, уважаемая Светлана Яковлевна, быстро этот грех отмолю,- скользнула прохладным
взглядом по расстегнутым нижним пуговицам плотно облегающей покатые плечи Бубенцовой легкой
сиреневой кофточки супруга доктора.- Мне ведь нельзя надеяться на одно дыхание...- она многозначительно
помолчала.
Все присутствующие хорошо знали, что на методе (у тех, кто им серьезно занимается) уходит избыточный вес.
И расстегнутые нижние пуговички на кофточке терапевта вызвали у многих окруживших костер полукольцом
сотрапезников невольную ухмылку.
- За нашу победу! - отставивший в сторону алюминиевую миску с ухой лаборант Коля (ему вообще нравилось
играть роль тамады) принялся по новой наполнять пластмассовые стаканчики шампанским.
Бутенковцы, вообще весьма редко употреблявшие спиртное, предпочитали именно это вино.
Доктор утверждал, что оно вредно лишь наполовину, поскольку в нем очень много СО2...
- За праздник уже выпили,- Коля поднес стаканчик Вороновой, чуть не пролив пенящийся напиток на ее
обтянутые темно-синим тренировочным костюмом колени.- Теперь за выход легальной методички, за ее
долгую жизнь! - все потянулись чокаться. А Коля даже дурашливо предложил мужу Натальи Степановны
выпить на брудершафт.
С моря потягивал легкий освежающий ветерок. Ласково пригревало весеннее сибирское солнышко. И беседа,
как это и водится в таких случаях, постепенно начинала становиться всеобщей.
- ...Ну, о женщинах,- поддевая палочкой хорошо испекшуюся картофелину, подал голос неотлучный
рыжебородый Колин сотоварищ Дима,- понятно, поговорим позже.- Воронова, подавившись ухой, прыснула в
кулак.- А пока предлагаю о политике. Можно о внутренней. И даже с сельхозуклоном,- успокоил он сразу
насторожившихся представительниц прекрасного пола.- Вот, скажем, эта картошечка,- откинув назад
вспотевшие волосы, Дима приподнял повыше дымящуюся обугленную картошку.- Не хитрый, вроде бы,
продукт, а сейчас уже становится довольно редким,- на него посмотрели с удивлением.
- Да-да,- нисколько не тушуясь, пояснял свою мысль скинувший пиджак Дима.- Именно вот такую
не везде и достанешь. Не перехимиченная! Я ее специально у знакомой бабульки на базарчике покупал. Свой
огородишко в Ельцовке она пока еще не загадила минеральными. Вообще в опубликованном недавно письме
ЦК КПСС прямо говорится об еще большем увеличении производства минеральных удобрений и химических
средств защиты растений. Как сказано,- Дима очистил и круто посолил исходящую паром
картофелину,- справедливой критике подверглись предприятия, которые в этом отношении оказались в
большом долгу перед страной...
- Что вы на это скажете, Константин Павлович? - Дима подмигнул попытавшемуся потихоньку стащить у него
вторую аппетитную половинку картошки Коле.
Бутенко не нужно было переспрашивать дважды. Все знали, какой он страстный поборник естественных,
чистых продуктов.

- А то и скажу,- отхлебнув из кружки свежезаваренного чая, откликнулся Константин Павлович,- что хоть
семилетка и предусматривает серьезный скачок в химической промышленности, но большого добра от
неорганических удобрений людям не будет! - он подул на кипяток.
Мой малограмотный дед никакими химикалиями украинскую пашню не поганил. Неочищенное зерно прямо
колосьями вязал в снопы и держал так в клуне. Оно и хранилось годами без червоточинки. Не то, что теперь,-
доктор поставил кружку на траву.- Едва собрали урожай, тут же давай обмолачивать и очищать зерно. Оно и
гниет моментально в закромах!..
Мало того, что химикатами уже потравленное, так еще и защитной шелухи до срока лишенное. Что же ему
остается, как не гнить с горя? Потому и больших хлебных запасов у нас нет. Хранить же зерно не умеем! -
Бутенко получше перевязал шнурки с кисточками своей отороченной поверху красным сорочки.
- Помяните мое слово - настанет время, когда за продукцией таких торговок, как твоя знакомая бабка,- он
указал на Диму,- гоняться будут. И основным спасением от перехимичивания (бабок-то на всех не хватит...)
останется все то же малое дыхание. Оно ведь и от токсикозов при отравлениях помогает.
Доктор задумчиво прищурился.
- Только профессора да академики, сколько я ни пытался им объяснить, его пользы понять не в состоянии.
Потому и начнут вымирать в первую очередь...
- Константин Павлович, пожалуйста, расскажите вашу одиссею хождения по академикам,- Бубенцова
совсем расстегнула ставшую ей окончательно тесной кофточку.- Это так интересно!
- Да ну, еще в праздник об этом...- начал было отнекиваться Бутенко. Но его принялись так усиленно
уговаривать, что вскоре доктору пришлось капитулировать.- Бог с вами,- сдался, наконец, Константин
Павлович.- Расскажу, если вам так интересно. Только ходил не к одним академикам, а и к профессорам тоже.
Он помассировал затекшую от длительного сидения на жестком бревне ногу.
- Ходил я по ним все последние годы. И до защиты диссертации. И уже после. Как только еду в очередную
командировку в Москву или, скажем, в Ленинград, так кого-нибудь из светил и навещу. Сильная вера у меня
была в настоящих ученых. Да и сейчас еще кое-что остается,- произнес доктор с плохо скрытой горечью.
- Сначала попытался через Минздрав действовать. Чтоб все по ранжиру. Подготовил (не без труда, правда) от
нашего института письмо с просьбой помочь в организации апробации метода. В конце концов вместе с этим
письмом к ученому секретарю второго мединститута меня переправили,- Бутенко оттолкнул еловой веточкой
стрельнувший в его сторону уголек.- Секретарь покрутил письмо и так, и этак. Все наложенные руководством
резолюции раза на два перечитал. Даже на свет его посмотрел. Нет ли какого обмана...
«Могу,- говорит,- лишь к Ботчалу посоветовать обратиться». И тут же пишет мне для него записочку.
«Он у нас,- поясняет,- здесь спец по астме. Кафедрой заведует. Ему и карты в руки». Ну мне вроде бы
нечего возразить. Все верно. Известный ученый. Масса его публикаций по легочным заболеваниям
имеется. К кому же еще? Беру записку, иду на кафедру. Сейчас, думаю, у нас обстоятельнейший разговор
состоится,- доктор бросил веточку в потрескивающий костер.
Но Илья Борисович даже из-за стола не потрудился выйти. Кивнул мне небрежненько на кресло против себя и
смотрит как-то весьма подозрительно. «Бутенко, значит. Слышали, слышали. Кое-что здесь про вас мы уже
знаем. Дыханием лечите?..» - язвит похоже. А сам квелый такой. В разговоре присвистывает. Сам ведь, по
слухам, и астмой страдает, и эмфизема у него, и пневмосклероз,- доктор плотно сжал губы.
Да главное, что весь набор его болячек нашим методом-то устраняется! - доктор коснулся двумя пальцами
кончика носа.- Рассказал я ему основные положения методики. Объяснил, что астматический приступ очень
быстро вызывается при проведении нашей глубокодыхательной пробы. И предложил все это проверить у
них в клинике, как положено.
Говорить-то ему говорю. А сам чувствую, что тетива от лука пожалуй слабее, чем наша беседа натянута. И
смотрит он на меня таким невменяемым, отрешенным взглядом, как на самого настоящего сумасшедшего.

«Вы знаете,- отвечает,- это нам никак не пойдет. Мы настолько заняты. Уйма больных... Вы уж там сами как-
нибудь еще раз все перепроверьте. Разберитесь получше. Мне кажется, вы ошибаетесь. Здесь что-то не то...»

«Позвольте,- решаюсь на последний довод.- У вас, я слышал, тоже имеется некоторая патология...» - «Да,-
признает с ходу, без заминки.- Но уж я пока кое-чем перебьюсь. Обойдусь, знаете ли, своими средствами. Без
метода...»

«Давайте я вас вылечу!» - предлагаю. «Спасибо,- благодарит.- Я уж перебьюсь...» Не привыкать, дескать. Так он
и по сей день от астмы задыхается. И пациентов своих «привычными средствами» мучает. А меня выпроводил
тогда ни с чем. Невменяемый взгляд его я даже спиной чувствовал.
Наклонившись к мужу, Воронова что-то шепнула ему на ухо и он понимающе кивнул, вылил из кружки
доктора остывший чай и добавил в нее кипятку.
- В следующий свой приезд в Москву я уже пошел к другой знаменитости,- продолжил Бутенко.- К академику
Манохину. Один из ведущих физиологов мира. Создатель различных функциональных систем. Мои научные
изыскания на некоторых из них базируются. Уж этот-то, надеялся, должен понять!
Подробнейше описал ему случаи излечения методом гипертонии, стенокардии, астмы. Но в основном
гипертонии и стенокардии, потому что академик сам болел гипертонией. Объяснил ему механизм действия его
болезни в свете открытия болезней глубокого дыхания: гипервентиляция, спазм сосудов, дефицит СО2,
гипоксия. То есть те самые явления, которые происходят у гипертоников.
Добавил, что у меня самого была гипертония. Тяжелая, злокачественная. Напомнил, что являюсь учеником
академика Дариева и, следовательно, специализировался в области гипертонии. К тому же я клиницист. И вот
изобрел такой метод борьбы с коварной болезнью путем уменьшения дыхания...
«Нет, нет, нет, нет! - даже дослушивать меня не стал академик.- Вы уж там экспериментируйте, а я пока буду
таблеточки американские глотать... » - это он в отношении лично себя,-
доктор передвинулся от края бревна поближе к костру,- а в отношении метода: «Вы продолжайте
испытывать.
Тут что-то не так».- сидевший недалеко от Бутенко Дима выразительно цокнул языком.
«Вы проверьте еще и еще раз. Этого не может быть! Это не то».
Я ему, как и Ботчалу: «Давайте вас самого вылечу».
«Нет, нет!...» - Константин Павлович с силой сломал толстую хворостину и в сердцах бросил ее мимо костра.
- Так ведь в скорости и погиб академик от инсульта. Но слушать меня не захотел.
- А про академика Лапшина расскажите, Константин Павлович,- снова подала голос Бубенцова, вероятно,
хорошо знавшая одиссею хождений по академикам.
- О, Игорь Васильевич - просто кульминационный случай,- встрепенулся затихший было Бутенко.- Но сперва
покончим с Манохиным. Слушать путем он меня в тот раз не стал. Но зато поставил обсуждение моего доклада
на столичной конференции физиологов. А сам - вы мне не поверите,- доктор хлопнул себя по колену,- побоялся
на нем присутствовать!
Как оказалось, кто-то уже тогда выдавал многие мои планы Помехину (Константин Павлович искоса взглянул
на сразу отвернувшуюся жену) и тот успел Манохина изрядно запугать. Приедет, мол, тут к вам один
шизофреник с бредовой идеей о пользе углекислого газа, так вы с ним поосторожнее.
При этих словах Марина Владимировна натянула свою красную косынку почти на самые глаза. Ей явно не
нравились туманные намеки мужа.
- Лучше вы, вроде, с ним особенно не спорьте,- внимательно следя за поникшей половиной, гнул свое доктор.-
Человек, дескать опасный. В экстазе чего доброго и прирезать может...
Ну бедный физиолог настолько перепугался, что сам оппонировать мне на конференции не решился (вдруг я
его прямо на сцене хлопну),- горько усмехнулся помрачневший Бутенко.- Любимого ученика своего -
Ветловского - в поединщики выставил.
Заслушавшиеся островитяне заулыбались: «Какой же любимый, Константин Павлович, если его на убой
выставляют?».
- Пожертвовали ,им, значит,- отпил опять остывший чай из своей кружки Бутенко.- А Ветловский в моем
вопросе ни в зуб ногой. Для того и поставили, чтобы огульно все отметал. Да еще в зале срочно
командированный на конференцию Помехиным Шихман, которого в свое время за бездарность в диагностике
не без моего участия сняли с заведования физиологической лабораторией, довольно активно между рядов
метался. Чтобы не верили заведомому бреду докладчика, народ предостерегал...
Константин Павлович от отвращения сплюнул.
- Тем не менее, доложил я физиологам все как положено. Среди них просто паника поднялась. Возразить-то
нельзя. Все выглядит законно! Хоть бы за мелочь какую зацепиться, и той не найдут.
Ветловский этот (второй профессор на кафедре) чувствует, что миссию свою провалил. Даже заключительного
слова мне не дал. «В общем все это, товарищи, еще до конца не понято! Не-ве-ро-ят-но!..» - фразами стал
отделываться. А главное, никаких мнений и возражений! - Бутенко приподнялся с бревнышка.
Потому что такого удара не ожидали. Я же показал графики, зависимости. Все формулы болезней.

Математические формулы зависимости спазма от СО2. То есть невиданные для них вещи. Обратное тому, чему
их раньше учили!
Доктор огорченно махнул рукой и хотел было уже направиться к оставленным на берегу удочкам, но две
быстроглазые лаборантки Ася и Галя схватили его за рукава брезентовой куртки:
- Садитесь, Константин Павлович! Садитесь! Дальше рассказывайте про эту медицинскую мафию. На работе-то
ведь вам сроду некогда. Где мы еще такое услышим.
Уступая черноокой украинке Гале, Бутенко нехотя сел.
- С вами и рыбки как следует не половишь,- с легким укором попробовал отшутиться он, бросив тоскливый
взгляд на манящую синюю водную гладь.- Ну да, где наша не пропадала! Слушайте дальше, коли уж так
хочется. Я, вообще-то, много профессоров и академиков обошел. Где-то около двадцати. Про всех рассказать
двух дней не хватит...
- А мы и не торопимся,- откинула за спину тяжелую косу Галя.
- Но я про всех никогда и не рассказываю. Обычно про пятерых. Ботчала, Манохина, Лапшина, Чугунова и про
генерала-лейбмедика. Козырная пятерка! - доктор растопырил пальцы правой руки.
Работают все, кроме покойных уже Манохина и Лапшина, в разных институтах. Зачастую по разной тематике,
но били меня словно сговорившись,- Бутенко, нахмурившись, поправил дужки несколько приспустившихся
было очков.- А заодно со мной и тысячи тех больных, которые благодаря этим асам от медицины до сих пор не
могут применить метод для своего излечения.
Поскольку от вышеназванных тузов и им подобных, увы, пока еще зависит внедрение Открытия болезней
глубокого дыхания и метода ВЛГД в широкую практику. Штурвал-то у них в руках...- серо-голубоватые глаза
доктора превратились
за стеклами очков в узкие (возможно, от косых солнечных лучей) едва заметные щелочки.
- ...Вы про академика Лапшина, упомянули,- обернулся доктор к раскрасневшейся на свежем воздухе
Бубенцовой.- Да! - Константин Павлович ненадолго задумался.- Игорь Васильевич яркий пример того, как
консервативный официоз борется с методом и сам же страдает от этой борьбы! Мы ведь, если вы не успели еще
подзабыть, Светлана Яковлевна, начинали свою апробацию метода не с астмы, а в основном с гипертонии и
стенокардии,- Бубенцова подтверждающе закивала в ответ.
Это нам сейчас стараются только по астме бой дать. Все остальное даже в расчет не принимают. И вы, да вот и
ребята,- он указал на обнявшихся Колю с Димой,- прекрасно помните, какой бунт был в лаборатории по этому
поводу.
- Еще бы! - Коля убрал свою жилистую руку с Диминой шеи.- Заставить астматиков неглубоко дышать в десять
раз труднее, чем гипертоников. Они же и без того все время задыхаются. А ты им еще: не дыши!
- Вот-вот,- обрадовано подхватил Константин Павлович.- И я к тому же. Переключиться в самом начале
трудного пути с гипертоников на астматиков нам пришлось не от хорошей жизни. Куда правильнее (и
значительно легче) было бы предварительно набрать кучу положительных данных по гипертоникам и
стенокардикам. А уж потом браться одолевать более высокие вершины.
Но на нашем пути борьбы с гипертонией и стенокардией при помощи метода ВЛГД неодолимой стеной встал
академик Лапшин и вся его всесоюзная школа,- лицо доктора потемнело.- Это была их вотчина Такую преграду
поставили, что мне стало ясно: пробивать дорогу методу придется только через астматиков.
Оно хоть и тяжелее гораздо, да зато уж больно модель яркая. Уменьшил больной глубину дыхания, и
жесточайшего приступа как не бывало. Всем видно и понятно. А гипертония...- попробуй ее так же зримо
выставить. Чуть поволновался больной (естественно и раздышался сразу) давление и подскочило. Поди,
докажи, что это стрессовое явление! Особенно тем, кто не хочет замечать доказательств.
- Ну и хлебнули же мы горя на первых порах с навязанной астмой. В лаборатории бунт самый настоящий:
тяжко заставлять дышать носом людей, глотающих воздух, как рыба, ртом. Выскакивали пациенты из нашей
обители с ужасом,- Константин Павлович округлил глаза.- Там, мол, сумасшедшие сидят. Мы и так задыхаемся,
а они говорят - уменьшайте дыхание...
Выскакивали до тех пор, пока я не разозлился и не приказал всем подряд, без исключения, больным делать
прежде всего глубокодыхательную пробу! - Бутенко хохотнул.- Вот, когда они этого добра вдосталь

попробовали, тогда и перестали нас за психов принимать. Однако бой мне пришлось большой с ребятами
выдержать,- Бутенко опять посмотрел на Диму с Колей и сидящую впереди них Бубенцову.
Ведь гипертония и стенокардия шли на методе великолепно. Зато я, на примере сопротивления академика
Лапшина, окончательно убедился, что в этой трижды распроклятой западной медицине царит жуткий маразм!
Все ведущие специалисты в ней, как правило (Константин Павлович рубанул рукой воздух), болеют той
самой болезнью, светилами в области изучения каковой сами же и являются!
Ведь Лапшин не так давно побывал на международном съезде медиков, посвященном проблемам борьбы,
профилактики и предупреждения атеросклероза и инфарктов. Как ведущий ученый в этой области, признанный
великий диагност и непревзойденный распознаватель надвигающихся инфарктов с мировым именем получил
там международную премию «Золотой стетоскоп».
Вернулся в Москву. Похвалился наградой. И вскорости умер у себя же в клинике от ПЯТОГО (!)
нераспознанного инфаркта!!.. Надо ли еще что-нибудь добавлять? - явное сожаление по поводу безвременно
ушедшего коллеги перемешивалось в голосе Бутенко с искренней горечью.
Что здесь получается? Умные, в общем-то, люди, еще в молодости получают какое-либо хроническое
заболевание. По понятным мотивам идут в мединститут. Тщательнее всего изучают то, что в первую очередь
связано с их недугом. Со временем становятся корифеями в данной тематике.
Но основываясь на традициях западной, преимущественно таблеточно-уколочной медицины, которая лечит в
основном следствие, а не причину, избавиться от своих страданий, естественно, не могут! А посему так же
«успешно» пользуют в течение всей своей «благородной» деятельности несчастных подопечных...
Сами заболевают. Вылечиться не могут. Глушат тех, кто сворачивает с традиционного пути, пусть даже и
побеждая недуг. И сами же умирают от «глубоко изученной» ими болезни! - саркастически закончил
Бутенко.
Встречи с профессором Чугуновым и генералом-лейбмедиком в Ленинграде лишь подтвердили сей печальный
вывод. Но об этом уж как-нибудь после,- доктор решительно принялся
застегивать куртку.- Солнышко уже, я смотрю, садится,- произнес он совершенно другим тоном.- Давайте-ка,
братцы, по лодкам...