А с недавних пор в жизни ее произошло два события. О первом, которое было для нее важнее всего – после. А второе – горькое, но неизбежное, Ариадна окончательно слегла. Старость, как говорится, не радость, а наоборот, очень даже большое свинство.
В те дни, когда она не могла подняться с постели, чаще всего навещала ее соседка Леля. Приносила какую-нибудь еду и почти силой заставляла Ариадну поесть.
- Ну, что ты на меня свое время тратишь, - со слезами на глазах говорила Ариадна, - Не хочу я быть кому-нибудь в тягость…
- Без разговоров, тетя Аля, - Ариадна усаживалась возле постели, - Вам силы нужны…
- Для чего? Кому я нужна? И когда же, наконец, меня Бог приберет?
- С этим не ко мне, - Леля дула на ложку, - Какие там у Бога на нас планы - это только он знает. А чем лучше себя чувствуешь, тем и жить легче. Так что давайте, принимайтесь за кашу – там и молоко, и масло, и сахар, все, что нужно, чтобы встать на ноги…Но про любовь-то свою расскажите. Вот мне что интересно. Или вам слишком больно?
- Да, нет, теперь не то, чтобы…Я никогда не думала, что у меня будет такой роман. Что такой человек на меня обратит внимание. Хотя… в том же Рыбачьем мне как-то гадалка нагадала – мол, будет у тебя такой муж, что сама верить не будешь, что он тебя выбрал. Это хоть и не муж, а все же…
Он жил в нашем пансионате и даже на одном со мной этаже, но увидела я его впервые на набережной. Он стоял ко мне спиной, и смотрел на море. И знаешь, он притягивал взгляд. Высокий, атлетически сложенный. Как будто стоит артист… или танцор. Уже очень загорелый. В черной майке и брюках защитного цвета. Бицепсы. И волна русых волос, таких густых, будто он надел на голову шапку.
Я плавала всегда плохо, боялась далеко заходить в море, по пояс – не глубже. Но в тот день мне почему-то и не до купанья было. Я то и дело смотрела на то место на пляже, где он бросил свое полотенце. Разделся и пошел навстречу морю, будто давно с ним не виделся… Раскрыл руки ему навстречу, словно хотел обнять. И уплыл дадеко-далеко, за буйки. Спасатели ему кричали, чтобы вернулся.
Я любовалась этим человеком, но даже на надеялась, что он со мной заговорит. А вечером, когда мы с моими новыми знакомыми – этой самой супружеской парой – смотрели фильм в открытом кинотеатре – Андрей подошел и сел рядом со мной, на свободное место. И все… Я перестала понимать, что происходит на экране, перестала соображать. Только чувствовала, что он рядом со мной. И я знала, что у меня горит лицо, ужасно горит, щеки будто кипятком ошпарило. Но я абсолютно ничего не могла с этим поделать.
Не знаю, почему он выбрал меня. Может, в этом была какая-то хитрость? Это я сейчас думаю, задним числом. Что-то он во мне такое почувствовал. Ведь курортные романы – это такая вещь… А он собирался закрутить именно курортный роман. Выбери он девицу понаглей – она бы потом ему житья не давала, звонила, писала, а то и заявилась бы к нему домой – возникли бы сложности. С женой он совершенно не собирался разводиться.
Понимаешь, Леля, он ее любил – у мужчин так бывает, супругу любят, а все эти измены – словно хорошие ужин в ресторане, не имеют к чувствам никакого отношения. Ее звали Машей, со мной он практически никогда не упоминал ее имени, но это же чувствуется, когда подлинная нежность… И как-то временами у него это прорывалось. То скажет, что «Машенька у меня часто простужается», то « Машенька затеяла ремонт, а меня просто выгнала, чтобы не вертелся под руками. Боюсь, что она себя замучает с этим чертовым ремонтом, она у меня перфекционистка».
- И вы, несмотря на все это в него все-таки влюбились? – спросила Леля, - Я ведь видела ваши молодые карточки, тетя Аля, вы очень хорошенькая были… А тут… вы же знали, что он не женится и все-таки…
- Да, все-таки. Подумала, что лучше так – пусть один раз в жизни, но с тем человеком, которого полюбила. А любви не прикажешь. И если я что-то буду вспоминать перед смертью, то … как мы ходили с ним ночью по кромке моря, взявшись за руки, и мне казалось, что мы идем в нашу жизнь, и всегда будем вместе, и никого не будет, кроме нас…
Мы не строили планов дальше завтрашнего дня. А послезавтра у нас не было. Вечером, засыпая, мы говорили о том, куда пойдем завтра. Поедем на экскурсию, отправимся гулять по городу, А может – на морскую прогулку? Или вообще не выберемся из постели? Я будто без вина была пьяная. Все-таки нет ничего головокружительнее любви.
На прощанье я подарила ему коралл… Там их продавали всюду. Ветку коралла. Она была такая красивая, и такая хрупкая, как то, что происходило между нами. Может быть, он даже не довез ее до дома. Она рассыпалась где-нибудь в чемодане и эти обломки, эту пыль – он выбросил в мусор.
- Ну хорошо, про измену я все поняла, - сказала Леля, - Но неужели он никогда не думал, что совершает подлость в отношении вас?
- Дело в том, что рядом с ним у меня так сияли глаза, что он, наверное, думал, будто дарит мне огромную радость. Да так оно и было..
-Но он вам жизнь сломал! – воскликнула Леля.
-Он же не знал про мою беременность, - кротко возразила Ариадна.
- Но мог бы представить, что это произойдет. Вы ушли из дома, чтобы растить его ребенка, вы жизнь положили на этого несчастного Кольку, который теперь вас просто добивает… Ведь все у вас могло сложиться совсем иначе. Хороший муж, дети… вы бы не горбились с утра до вечера, чтобы заработать лишнюю копейку. Неужели вы теперь совсем-совсем в этом не вините Андрея?
- Нет, - просто ответила Ариадна, - Мне кажется, и моя молодость, и мое счастье – кончились в тот миг, когда он сел в поезд. Потом было только чувство долга – вырастить сына, поставить на ноги… А теперь еще… Ну, ты знаешь.
Обе женщины помолчали многозначительно.
- Как вы ее все-таки нашли, Наташу-то? – спросила Леля.
- Искала и искала, - Ариадна горько пожала плечами, - Годами искала. Писала одним, другим… А потом мне кто-то все-таки дал адрес одной ее подруги. Та на письмо мое не ответила. И тогда я сорвалась в Москву. Сначала подруга эта со мной и говорить не хотела. Особенно, когда я сказала, что я – мать Николая. Видишь как оно все передается. Ты сказала, что Андрей сломал жизнь мне. А его сын, выходит, сломал жизнь другой женщине.
- И тогда вы…
- И тогда я просто стала на колени под окном ее дома, и сказала, что буду стоять, пока она не скажет, где Наташа. Поздней ночью было холодно, в окне горел свет, а потом подруга эта вышла с карточкой Наташи. Ткнула мне ее в лицо и сказала:
-Вы помните, какой она была? Посмотрите, во что она превратилась.
И тогда я заплакала. Просто на разрыв. Взахлеб. Подруга долго смотрела на меня, а потом карандашом, на обороте снимка написала адрес Наташи и телефон. Но было уже поздно.
- А как сложилась дальнейшая жизнь Андрея, вы не знаете?
- Отчего же… Косвенными путями нашлись общие знакомые. Они не знали, что он был моим любовником, что у меня от него ребенок. Просто они дружили с его семьей. У него долгие годы все было благополучно. Дом, дети, любимая жена… Может быть, после меня у него был еще с десяток таких курортных романов, которые он благополучно скрыл от супруги. А потом она тяжело заболела. Так что сейчас, насколько я знаю – он вдовец.
- Так может быть он помог бы Наташе?
- Она слишком похожа на меня. И историю про Андрея она знала. У такого человека она не взяла бы помощи. Да он бы и не предложил. Он уже давным-давно вычеркнул меня из жизни. В ту самую минуту, когда сел в поезд. Для нас обоих тогда все кончилось. Только по-разному. Для меня – жизнь. Для него – мимолетная интрига и приятный отпуск.
**
В тот день как на грех дома никого не было. Ариадна тихо сидела в кресле возле окна, хотя окном его можно было назвать лишь условно – на уровне тротуара. Днем в комнате всегда было полутемно. Но сейчас Ариадна раскладывала пасьянс – недавно ее научила этому Леля, просто, чтобы скоротать время. К тому же, каждый раз интересно было загадывать желание – выйдет или не выйдет.
Старая женщина предвкушала несколько мирных часов в тишине и покое, когда явился Николай. В последнее время выглядел он всегда плохо – мать не сомневалась, что теперь он не только играл, но и пил. Лицо одутловатое, нездорового фиолетового оттенка. Одет не просто небрежно – вещи, зачастую, грязные. Видно было, что мужчина давно уже себе ничего не покупал – донашивал, что придется.
В этот раз он был еще и «расхристанный» - куртка на груди расстегнута, рубашка тоже, видно голую грудь…
- Мать, - начал он с порога, - Где у тебя похоронные, мать?
- Что случилось? – испугалась Ариадна.
-Давай их сюда! Нужно мне позарез!
- Что стряслось? – матери нужно было знать только это. В какую беду опять попал сын. Он мог сотворить все, что угодно. К сожалению, она знала это по опыту.
- Проигрался опять? – спросила она с ужасом.
- И это тоже, - бормотал Николай, - Ни копейки дома, ни рубля…
-А, тебе выпить, наверное, хочется… Ты же знаешь, я не держу…
- Ну что-нибудь, хоть лекарства на спирту?
-Ничего нет, правда… До чего ты дошел…
Не отвечая ни слова, Николай кинулся обыскивать комнату. Распахнул шкаф, стал выбрасывать оттуда вещи прямо на пол, потом перевернул кровать, матрас и постельное белье, подушки и ночная рубашка матери – он ворошил все это, надеясь обнаружить заначку. Ариадна смотрела на него с ужасом.
- Уйди, - попросила она, - Выспись, приди в себя, потом поговорим…
- А – на лице Николая заиграла хитрая усмешка, - Кажется, я догадываюсь… Погоди-ка. Надо, чтобы ты мне мне мешала.
Он достал из кармана наручники, и грубо схватив мать за руку, приковал ее к батарее.
А потом снял с полки икону. Она была старинной – не настолько, чтобы представлять какую-то ценность для тех, кто разбирается в антиквариате. И все же Ариадне она досталась от ее прабабушки.
Николай поддел крючок на киоте.
- Не смей! – вскрикнула мать, - Если бы ты знал, какой грех на душу берешь…
- Ага, значит в точку! – торжествовал Николай.
Киот раскрылся. И за образом Казанской Божьей матери Николай увидел пачку денег и какие-то письма.
- Вот что мне надо, - письма посыпались на пол, а деньги Николай любовным движением спрятал в карман, - Не кипишуй, мать, я тебя сейчас отстегну.
- Подожди минуту, - Николай не узнал голоса матери, какой-то он был мертвый, - Забирай деньги, только сядь и послушай меня пять минут. А отстегивать или не отстегивать – это мне теперь все равно. Жить мне теперь вроде как незачем.
- Что, мать, так денежек жалко? – настроение у Николая теперь было прекрасное, и он с готовностью присел, - Не грусти, как говорится, не в деньгах счастье. Банальность, конечно, но ведь так оно и есть.
- Мне деньги не нужны, - продолжала Ариадна, - Ты видишь, как я живу. Чуть-чуть получше, чем на хлебе и воде. И мне этого хватает. А поговорить с тобой я хотела о другом.
- Ну, - откликнулся он.
-Ты знаешь, что Наташа умерла? – прямо спросила она его.
- Какая… Что, черт возьми, та самая Наташа? Моя Наташка? – рот Николая приоткрылся от изумления.
- Та самая, только уже не твоя, конечно.
И Ариадна, глядя даже не на сына, а куда-то перед собой, стала рассказывать Николаю про жизнь Наташи. О том, как беззаветно любила его девушка, как из гордости не стала рассказывать о том, что ждет ребенка. Уехала в полном отчаянии, собственно говоря, никуда, когда он променял ее на другую.
Не торопясь, будто сама себе, говорила Ариадна, как Наташа зимовала в холодном подвале, как потеряла ребенка. Но домой со вторым малышом не вернулась – потому что родителям своим она тоже не очень-то была и нужна. Как круто изменилась ее жизнь, когда она попала в цирк, а потом стала подрабатывать каскадершей.
И как потом тяжелая травма не оставила ей выбора. Позволить, чтобы за ней кто-то ухаживал – она не могла. Лечиться где-нибудь за границей, восстанавливаться – ей было не на что.
Уехала в глухую деревню доживать свой век.
- По сути, это она мне родной человек, а не ты. Тоже не хотела никого обременять, ни у кого на шее сидеть. Я такая же. Хоть раз я у тебя что попросила, вспомни. Иной раз от боли ночами не сплю, а денег на лекарства нет – хоть копейку я у тебя взяла? Ты же знать не знаешь, что такое заботиться о старой матери…
Так вот, от жизни такой начала она пить… Сейчас в деревнях многие спиваются. Конечно, она не превратилась в то, что ты сейчас собой представляешь. Осталась человеком. Только здоровье рухнуло. И несколько лет назад она ушла.
Осталась у нее дочка. Одна из двух близняшек, та, что выжила. Назвали девочку Христиной. Она от рождения немая. Живет в материнском доме, уж не знаю, на какие копейки она перебивается. В город ехать, получать образование, работу найти – не может. Не жила она городской жизнью никогда, и помочь ей некому.
И вот все эти деньги – я для нее откладывала. И комнату эту – ей отписала.. Чтобы после моей смерти – хоть немного твой грех перед Наташей замолить.
Так что, если ты все это сейчас у меня заберешь – я просто умру. Мне для этого даже руки на себя накладывать не придется. Когда старику становится жить незачем – Бог его забирает. Что ж, пусть так и будет. Устала я, Колька, за долгую свою жизнь, если бы ты знал, как я устала….Только работа без роздыху – весь мой век… Хочу уже вечный покой, вечный отдых… Как там говорят, когда прощаются: «Спи спокойно?». Я думала уснуть спокойно. Но если ты сейчас деньги унесешь и пропьешь – мне и там покоя не будет. Ладно, что ж я напоследок тебя разжалобить стараюсь… Бесполезно это. Иди…
Николай сидел за столом и плакал. Он давно не плакал, с самого детства. А теперь слезы текли и текли, и остановить их он не мог. Пачка денег, перевязанная резинкой, так и лежала на столе .
