Роман Бориса Петровича Агеева (р.1950) «Хорошая пристань" полностью соответствует заявленному жанру. Повествование развёртывается очень неторопливо, биографии героев рассматриваются с полной подробностью.
Действие романа развёртывается на Камчатке, на маяке. Подробнейшим образом описываются условия жизни обслуживающего маяк персонала. Множество технических подробностей указывают на то, что автор знает свою тему не понаслышке. Поначалу читатель немного теряется в этих производственных описаниях и чувствует себя примерно как и главный герой романа, впервые попавший на пятиминутку на маяке:
«Многое на пятиминутке было Мите непонятно. Он скоро перестал соображать, в какой таинственной связи находятся фланцы топливопровода с маячными стульями, пурпурные моллюски – с крысоловом, болтуны на Кароэкао – с ролью берегового матроса. А между тем в начальническом кабинете это обсуждалось равно серьёзно и с загадом на будущее. Профессиональный художник разбирался в соединительных муфтах насоса, на демобилизованного солдата-ракетчика навешивали в заведование котлы на том лишь основании, что и в ракетном хозяйстве, и в судовых котлах имеются трубы и приборы. Оставалось принять единство бытия, в котором и вахтенное бдение, и ремонт квартиры, и общая на всех рыбалка представляли собой тесный клубок маячной жизни».
Жизнь на маяке описана с грубой реалистичностью, особенно, что касается окружающей живой природы. Вот как, к примеру, один из героев, Кнут, говорит о занесённом в Красную книгу белоплечем орлане:
«Жаль гада, но придётся пустить его на чучело. Один раз я в него стрелял. Он теперь меня узнаёт и облетает». Митя, запнувшись, добавил, что белоплечие орланы занесены в Красную книгу. Кнут, как показалось Мите, неприятно удивился: «Одного-то для коллекции? Да нашёл дохлого! Кому оно надо?»
Или о крабах:
«Лучше мы их, чем они нас. – Кнут встал над Митей, придерживая заполненный крабами шевелящийся мешок. – Когда на спину опрокинули, тогда и думают, как спастись. Нет бы догадаться… Говорят, они даже кричат, когда их начинают варить. Но мы не слышим».
Об охоте на уток:
«Следом за выстрелом они услышали шлепок упавшей в воду утки, а когда клуб порохового дыма рассеялся, увидели, как утка с перебитой шеей суетливо завращалась на месте, колотя крылом воду. Любаня завизжала и захлопала в ладоши, замотала головой, взметнув волосы».
О разорении птичьих гнёзд:
«Доставал яйца из кладок, куда дотягивалась рука, и десятками швырял их на каменное подножие. Небо задрожало от птичьих воплей и плача. Разорение гнёзд – дело кощунственное, за него преследуют и по закону, и по совести. Птицы не кладут яйца и не высиживают птенцов на благодатном Юге, но раз в году возвращаются на неприютный Север, чтобы продолжить род и поднять на крыло потомство. Сколько же у них обнаруживается врагов, и первый – человек!»
Вот как рассуждает «добрый» охотник:
«Есть у меня оружие. И дробовик, и мелкашка. Да только я капканчиками, капканчиками. Кровь не лью».
Удивительное милосердие.
А эпизод с повешением пойманной лисы вообще находится за гранью добра и зла. Очень жестокие и неприятные, даже я бы сказала - неприемлемые описания.
Зато очень хорошо, красиво, наглядно и зримо описана природа острова, море во время приливов и отливов.
Немного раздражали созданные автором образы маячного персонала. Их не так много, по идее, они все должны быть разными, но как-то так получилось, что несмотря на эту «разность», я их всех путаю. Может, потому, что все они время от времени кривляются, ёрничают, коверкают язык (причём, даже на совещаниях)? Вот так выглядят у некоторых из них социалистические обязательства (я думаю, многие ещё помнят, насколько серьёзным был этот документ):
«Повышать производительность труда» - первым пунктом. А шестым: «Не убивать начальника маяка».
Как-то это не очень вяжется с образом суровых полярников (именно так я представляла себе людей, живущих в суровых условиях).
Особенно хотелось вскричать: «Не верю!», когда волей автора двое полярников начинают наперебой читать наизусть сначала Есенина (что вполне вероятно), а потом – Артюра Рембо (что уже кажется весьма сомнительным). А инженер, к примеру, изъясняется так:
“Если ты крутиться не хочешь, если ты искрить не желаешь, если ещё и громыхать перестанешь, откуда же у нас возьмутся тепло и свет?»
По ночам служители маяка слушают грампластинки с симфонической музыкой, пишут акварели.
Второй момент, вызвавший сомнения в правдоподобности происходящего – это наличие среди небольшого контингента людей сразу двух детей-инвалидов: мальчика, отстающего в умственном развитии и девочки в инвалидном кресле. Правда, надо сказать, что образы детей выписаны хорошо, по-доброму, с сочувствием, но без излишнего сюсюканья.
Дальше в романе появляются новые сюжетные линии – из истории освоения русского Севера и коренных жителей осваиваемых земель. И, надо сказать, что эти главы написаны лучше, интереснее, чем главы о сегодняшнем дне маяка.
Никакой интриги, движения сюжета в романе нет вообще. В принципе, возможен и такой вид романа. Так писали Илья Штемлер и Артур Хейли, но уровень мастерства, пусть простит меня автор романа, ни в какое сравнение не идёт. Прямо говоря, роман получился скучным, к тому же с большими претензиями на интеллектуальность, что в некоторых моментах только портит впечатление. Уж лучше бы автор писал попроще, может тогда и читалось бы проще.
Понравившиеся цитаты:
«Чтобы время убить, не надо даже прицеливаться. И окажется, что это не мы время убиваем, а оно нас».
«Греки считали чаек химерами. А я думаю, это души заблудших. Они плачут, не зная, где найти то, что не теряли… Не знают, где свет, где темнота, поэтому и плачут».
По понятным причинам рекомендовать никому роман не берусь.
Этот материал ранее был размещён мною здесь.