Уковыляла в чащу, свалилась под ель. Ну и замерзла, разумеется. Детей подруга забрала, стала растить.
И тут Головкина ещё раз отличилась - привела строки из Цветаевой, которая наложила на себя руки. А умерла Цветаева после войны, а речь-то в книге о 37 годе.
Ну и песенка ещё там у авторки цитируется про тёмную ночь, которая написана была во время войны, то есть гораздо позже.
Конечно, это вроде бы мелочи, но как верить словам о том, что всё-всё в романе чистейшая правда?
Окончание. Первые две части здесь
И если Головкиной хотелось убедить читателей в том, что истинные аристократы были безупречны, то вышло ровно наоборот - предстают "элитные" граждане людьми слабыми, инфантильными, малоумными, спесивыми.
Им претит всё, что исходит от "простых", - все эти новые порядки, революция, большевизм, диктатура пролетариата. Вот если бы вдруг сам государь-император затеял реформы по типу большевистских...
Наверняка это встретили бы овациями. Ну, может, некоторые пошумели бы от неожиданности, но в итоге приняли бы как нечто правильное, истинное, необходимое. Ведь, как известно, власти от бога.
Скажем, объявил бы царь свободный доступ к получению высшего образования, передал бы землю в собственность крестьянам, а фабрики рабочим, отменил бы черту оседлости, ну и всё прочее, чем так соблазняли большевики простой народ, - и это приветствовалось бы.
Но у царя ничего подобного в голове не водилось, ему проще было отречься от власти и, отказавшись от эмиграции, помереть со всей семьёй в каком-то грязном подвале. Он ведь всерьёз уверен был, что народ его любит и потому не причинит никакого вреда.
Его страшный и бесславный конец, кстати, характеризует вообще все принципы и понятия жизни "света" - лучше умереть, чем жить в окружении "простых". Если уже нет капиталов, поместий и титулов, то на кой сдалась эта жизнь?
Они пока как-то живут, но то и дело оглашают своё недовольство, то и дело жалуются, возмущаются, требуют какого-то особого отношения - когда их слышат только свои такие же. Их не устраивает новая жизнь, извольте вернуть им прежнюю!
Ах, вы не желаете возвращать, - ну так получите нашу классовую ненависть и гордое презренье. Пролетарии в их глазах - злейшее зло и больше ничего.
С какой ненавистью говорят о простом народе "бывшие", как мечтают поквитаться за все обиды да отстегать нагайками.
Чем дальше читаешь книгу, тем лучше понимаешь, почему тот самый пролетариат с такой злобной радостью громил и крушил дворцы, жёг поместья и развешивал господ офицеров на фонарях.
А чего стоит антисемитизм, буйным цветом распускающийся почти на каждой странице! И дико слышать из уст "сливок общества" выражения типа "как много вокруг ж*дов!" или "откуда-то ж***кие морды повылазили".
Столь же оскорбительны и реплики о прочих "нерусских" - мордва, хохлы, тупые киргизы, чухонцы.
Несомненно, авторка наслушалась в своё время этаких эпитетов от мужа-купца; как-то не верится в то, что махровый нацизм процветал среди так называемой элиты.
Кстати, товарищ Коба мог бы и не свирепствовать с репрессиями, остатки "света" и без того сидели по норам смирно, на власть не претендовали, открыто требовать чего бы то ни было боялись до смерти.
А зато то и дело демонстрировали прекрасные манеры, упиваясь собственным совершенством, это казалось им чем-то героическим, почти подвигом.
Они весьма жёстко получали в лоб от "простых" за свои великосветские замашки, но предпочитали рисковать жизнью, однако не отступать от правил этикета ни на шаг. Они были беспомощны и слабы, а внешние атрибуты аристократизма казались им важнее, чем открытая борьба за власть.
И гибли они из-за собственной же глупости, как, скажем, Олег Дашков - у него не хватило ума спрятать тайник с компроматом, а сестра Аси притащила в дом партийца, которому довелось увидеть тот тайник.
Они будто сами лезли в руки ГПУ, видимо, уставши от грубой жизни без богатств и прислуги.
Что касается зверств, по описаниям Головкиной учиняемых над бедными аристократами, то и тут преувеличение - настоящий террор начался позже.
Фантазировала мадам Головкина, сочиняла сказочки, желая придать большего драматизма своему произведению, а вышло пошлое фэнтези стареющей тётки, скучавшей по аристократическим кругам, куда так и не была допущена.