Войдя в класс, где кишели малолетние «десантники» в голубых картонных погонах и великоватых беретах, Григорий Петрович окунулся в плотный и ровный, точно духота, гул и быстро «срисовал» мальчишечью потасовку в одном углу, девчачий кружок в другом, разбитый цветочный горшок в третьем... Но тут строгая классная руководительница Валентина Ивановна прогудела, как паровоз: «Ти-хо!» – и пятый «Б» расселся по местам, неудачно делая вид, что это не они только что шалили и болтали.
– Кто разбил цветок?! – грянула, не сдерживая эмоций, Валентина Ивановна. Молчание было ей ответом. – На минуту вас оставить нельзя!.. В такой день, когда у вас только что закончился смотр строя и песни! Когда вы должны думать только о том, как быстрее вырасти и встать на стражу нашей великой Родины! Особенно мальчишки!.. А у вас, я вижу, одни безобразия на уме!.. Стыдитесь! К вам в гости пришёл ветеран Великой Отечественной войны! – эти слова она произносила с преувеличенной артикуляцией. – Он хотел вам рассказать о беспримерном мужестве и героизме советских солдат, проявленных на фронтах Великой Отечественной! А чем вы его встречаете? Беспорядком в классе? Разбитым горшком?.. – поскольку вопрос так и остался риторическим, Валентина Ивановна перевела дух и тоном ниже спросила: – Кто дежурный? Моментально убрать! – девочка с первой парты кинулась собирать осколки руками. – Да не так, Петракова! Попроси у уборщицы веник и совок! – Петракова мышкой порскнула за дверь. – О вашем поведении мы поговорим на классном часе, который у нас будет после выступления Григория Петровича!..
Как ни таился пятый «Б», но эта угроза вызвала сдавленный стон.
– Нечего выть! – провозгласила Валентина Ивановна, и в её голосе почудились Григорию Петровичу нотки злорадства. – Вы сами себя наказали! Если бы вы вели себя достойно своих отцов и дедов, вы бы пошли домой сразу после интереснейшего разговора с нашим гостем! – вот это она зря, подумал Григорий Петрович, я же ещё ни слова не сказал… да и скажу ли? А если скажу, будет ли это ребятам интересно? Им в войнушку играть на пустыре интереснее, чем воспоминания старпёров слушать… – А так вам придётся отчитываться за нарушение дисциплины!..
– Да эт Иванов разбил цветок, его и отчитывайте, чё нас всех-то держать? – вякнул с задней парты детина не пятиклассного роста, в котором Григорий Петрович безошибочно и с некоторой радостью распознал типаж «неподдающегося», умеющего в глубине души посылать по известному адресу даже отличников преподавания.
– С тобой, Мулин, будет особый разговор, и не на классном часе, а в кабинете директора! – не дала себя смутить Валентина Ивановна. Вернулась Петракова с совком и лысым веником и стала неумело заметать осколки цветочного горшка. – Быстрее, Петракова, ты всех задерживаешь! – девочка завозилась отчаяннее и понеслась с совком вон из класса. На месте падения горшка остались разводы земли. Григорий Петрович не сомневался уже, что и Петракову пропесочат на классном часе.
Вернулась дежурная, уже без орудий труда, и шмыгнула на своё место. Валентина Ивановна выдержала артистическую паузу и опять сменила тон.
– Итак, ребята, сегодня у нас в гостях человек, прошедший всю Великую Отечественную войну, дошагавший почти до Берлина. Его славный боевой путь отмечен заслуженными наградами, посмотрите, сколько у него орденов! – никогда в жизни Григорий Петрович не чувствовал себя так неловко, как сейчас, стоя перед притихшим классом рядом с Валентиной Ивановной. – И как вы думаете, кто это?..
Григорий Петрович шагнул строевым вперёд и представился по форме:
– Рядовой 883-го корпусного артиллерийского полка Григорий Лихов по приглашению классного руководства 5-го «Б» прибыл!..
Валентина Ивановна одарила ветерана таким взглядом, что тот понял: спорол отсебятину. Видно, тут царила строжайшая дисциплина, крепче фронтовой.
– Петя Лихов! Выйди и перед классом расскажи, кто этот ветеран, которым каждый из нас должен гордиться!
Григорий Петрович увидел своего внучка. Малорослый Петя пытался, видно, спрятаться на одной из задних парт, но его наивный расчёт не оправдался. Смущённый, со рдеющими ушами, он вышел на пятачок перед доской, был вдёрнут Валентиной Ивановной на козырное место между нею и Григорием Петровичем и начал «экая» рассказывать, что этот ветеран – его родной дедушка, отец его папы, и что он долгое время не знал, какой у него дедушка прославленный, но однажды 9 мая дедушка усадил его рядом с собой, раскрыл альбом фотографий и начал рассказывать… Да что за бред! – вздрогнул Григорий Петрович, никогда ничего подобного не делавший, так как был искренне уверен, что не надо пацанам знать ничего о реальной войне, пусть играют в красивую бескровную войнушку со своими, добродушными «фашистами». И фотографий фронтовых, кстати, не имевший. Но Валентина Ивановна милостиво кивала, и Григорий Петрович догадался, что свою речь о дедушке Петя писал не один.
Чуть позже – когда Валентина Ивановна снисходительным кивком отпустила Петю и тот опять забился на заднюю парту и исчез с глаз деда, а сама классная величаво присела к учительскому столу и предоставила слово ветерану, – Григорий Петрович сообразил, что заготовлена и отрепетирована была и активность класса. Не успел Григорий Петрович рассказать, что был он призван на фронт из Ленинграда в первые месяцы войны и потому там же, под Ленинградом, и воевал три года, как Валентина Ивановна якобы отвлечённо назвала фамилию «Танеева». Девочка с косичками встала и поинтересовалась, сколько лет было Григорию Петровичу, когда его призвали на фронт.
– Двадцати лет мне не исполнилось, ребятки, – ответил Григорий Петрович.
– Видите, ребята, как молод был наш замечательный гость в чёрную годину нашей Родины! – подхватила Валентина Ивановна. – Как ему хотелось жить – веселиться, ходить в кино, учиться, заниматься созидательным трудом на благо нашей великой страны! Но у него, как и у всех советских молодых людей, в сорок первом году не было сомнений, какая задача первоочередная – Родина-мать звала на фронт, и он пошёл в армию добровольцем!..
Григорий Петрович не стал поправлять, что был мобилизован вместе со всеми студентами и частью преподавателей своего технического института, тогда как некоторые преподаватели получили право на бронь и эвакуацию.
Так повторялось ещё несколько раз. Дети вставали или тянули руки после того, как Валентина Ивановна утробным голосом чревовещателя почти неслышно называла их фамилии. С одним из учеников, юрким взлохмаченным мальчишкой, вертевшимся на своём месте в третьем ряду и даже под бдительным присмотром классной руководительницы умудрявшимся бросаться репликами (за дерзость симпатичным Григорию Петровичу), вышел конфуз.
– Политов! – промычала, как медиум, Валентина Ивановна.
Политов, живыми жестами выяснявший с Мулиным, кто кому козёл, и потому пребывавший затылком к классной, даже не услышал.
– По-ли-тов! – зычнее повторила Валентина Ивановна. Мулин ткнул пальцем за спину Политову и изобразил учительницу такой характерной, хоть и мимолётной гримасой, что Григорий Петрович едва не расхохотался. Политов ртутно извернулся и уставился на Валентину Ивановну преданным взором.
– Извините, пожалуйста, дорогой Григорий Петрович! – елейно проговорила Валентина Ивановна, сверля ненавидящим взглядом Политова. – Толя Политов хочет задать вам вопрос!
Быстрая, как у Чарли Чаплина, мимика Толи дала понять, что он впервые слышит о таком своё желании. В течение секунды на его мордашке появилось выражение откровения. Он встряхнулся, будто желая подняться из-за парты, но, не имея сил, в полуприседе «казённым» голосом задал вопрос:
– А вы с нашим дорогим Леонидом Ильичом на фронте встречались?
– Политов, как ты со старшими разговариваешь? – прошипела Валентина Ивановна. – Встань и задай свой вопрос вежливо! Извините, дорогой Григорий Петрович! – обернувшись доброй тётенькой, добавила учительница. Политов поднял хилый организм и повторил тем же тоном, каким отвечают давно заученную формулу:
– А-вы-с-нашим-дорогим-Леонидом-Ильичом-Брежневым-на-фронте-встречались?
Политов опал на стул, учительница угрожающе свела брови, а Григорий Петрович добродушно улыбнулся:
– Нет, ребята, наш дорогой Леонид Ильич воевал от меня, почитай, в двух тысячах километров! Малую Землю защищал, а это легендарный плацдарм под городом Новороссийском, в Краснодарском крае… Станете постарше, обязательно прочтите его воспоминания – «Малая земля», они год назад вышли. Там очень хорошо рассказано о подвиге защитников Новороссийска… Но и мы под Ленинградом не подкачали…
И тут подняла руку старательная Петракова с первой парты. И Валентина Ивановна кивком разрешила ей задать вопрос.
– Дорогой Григорий Петрович! – тихим срывающимся голоском залепетала девочка. – Расскажите, пожалуйста, о примерах дружбы и взаимо… взимо… ну… на фронте?
– Ира Петракова хочет спросить, – вмиг пришла на помощь Валентина Ивановна, – о примерах дружбы и взаимовыручки, которые проявляли солдаты в тяжелейших боевых условиях. Наверняка ведь у вас есть воспоминания о ком-то, кто вам помог в бою, может быть, защитил, даже спас?..
Григорий Петрович к этому вопросу был не готов. Будь она неладна, дура-учительша, уж если репетировать вечер вопросов и ответов, так с ним, главным участником!.. Он бы ей объяснил, каких вопросов задавать нельзя!..
Он судорожно закрыл глаза, чувствуя, как обжигает щёки мороз жесточайшей зимы 1942 года, как закладывает уши железный грохот боя, как тело его стоймя вжимается в нечто ледяное и твёрдое, как ежесекундно содрогается его ненадёжная опора – от того, что её решетят пули! – и как на месте сердца разрастается ком боли… Он пухнет, вырывается из груди… застит глаза, которые и без того закрыты… он душит Григория Петровича!..
Григорий Петрович пришёл в себя, сидя на месте Валентины Ивановны. Пятнами раскрасневшаяся педагог со стажем торчала перед ним с растерянным видом, в её руке вверх-вниз прыгал стакан с водой. В классе царила суета – некоторые ребята открывали форточки, но стало школьников заметно меньше. Должно быть, воспользовавшись заминкой, удрали со встречи с ветераном и классного часа. Испуганный Петя мялся поодаль.
– Дорогой Григорий Петрович! – захлебнулась училка, увидев, что он открыл глаза. – Как вы нас напугали! Что с вами?..
– Сердце прихватило, – виновато улыбнулся ветеран. – Уж извините…
– Это вы нас извините! – впервые в Валентине Ивановне проглянуло что-то человеческое. – Я не подумала… мы не подумали… – смешалась она. – Конечно, эти вопросы… вам же тяжело на них отвечать…
– Да, да! – радостно согласился Григорий Петрович. – Расчувствовался… Как вспомню боевых товарищей… их уж всех нет… вот и расстроился…
Из кармана выходного пиджака Григорий Петрович извлёк трубочку валидола и пластинку нитроглицерина, сунул под язык обе таблетки, отпросил внучка с классного часа, и они побрели к Пете домой, а потом Григорий Петрович доехал на автобусе до себя. С полдороги он пошёл пешком. Не торопился домой – знал, что бессонная ночь обеспечена, может, и приступ не последний…
…Григорий Петрович полз по снежному полю. Впереди был немецкий дзот. Отличный, хорошо укреплённый дзот, который не могли взять уже третью неделю, несмотря на то, что их артиллерийскому полку посылали подкрепления – и морских пехотинцев, и полк сибиряков. Но дзот стоял несокрушимо, плевался огнём, вызывая в советских бойцах поначалу ярость, а потом уже подспудный тайный страх: люди ли там, за амбразурой, или нелюди какие, бессмертные, неубиваемые?!.. В первые дни казалось, что очередное попадание вот-вот заглушит пулемётный огонь, и снаряды клали в сторону дзота густо, не жалея. Но дзот не замолкал, а на русской стороне подходили к концу снаряды; новые не подвозили, и артиллерийская перестрелка вместо мощной канонады стала походить на редкие отбрёхи…
Продолжение читайте на сайте журнала "Бельские просторы"
Автор: Елена Сафронова
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.