Самое опасное приключение в моей жизни произошло 12 сентября 1874 года, во время так называемого "Боя в бизоньей яме", когда я чудом избежал смерти. Вообще за 1874 год мне довелось в полной мере испить полную чашу того, о чем я так мечтал в детстве. Я сталкивался с враждебными индейцами так часто, как только может пожелать самый настырный боец, и понял, что это не шутки.
10 сентября 1874 года генерал Нельсон А. Майлз, командующий военной кампанией против юго-западных индейцев, находился возле ручья Макклеллан, в Панхендле. Войска под его началом остро нуждались в продовольствии, и Майлз приказал Амосу Чепмену и мне, разведчикам, и четырем солдатам-срочникам доставить депеши в форт Кэмп Саппл. Этими солдатами были сержант З. Т. Вудхалл, рота “I”, рядовой Питер Рат, рота “A”, рядовой Джон Харрингтон, рота “H”, и рядовой Джордж В. Смит, рота “M”, все из Шестой кавалерии. Когда генерал Майлз передавал нам депеши, он сказал, что мы можем взять с собой любое количество солдат, которое посчитаем нужным, однако, я и Чепмен предпочли обойтись самым малым отрядом.
Покинув лагерь, мы передвигались в основном ночью, а днем останавливались на отдых в укромных местах. Военные отряды индейцев так и шныряли повсюду, и на каждом шагу нас подстерегала опасность. На второй день, как раз после восхода солнца, мы приблизились к водоразделу между рекой Уошита и ручьем Гейджби. Выехав на вершину небольшого холма, мы практически лицом к лицу столкнулись с большим военным отрядом кайова и команчей. Индейцы заметили нас в тот же миг и, быстро объехав вокруг, взяли в кольцо.
Мы оказались в ловушке. Мы знали, что самой лучшей тактикой будет крепко стоять на месте и бороться за свою жизнь, потому что, реши мы убегать и отстреливаться, слишком велик был риск, что в пылу боя мы разделимся, и индейцы перебьют нас по одиночке. Мы также поняли, что в пешем строю нам будет легче обороняться, поэтому покинули седла и передали своих лошадей под присмотр Джорджа Смита. Спустя мгновение или два беднягу Смита подстрелили, а лошади бросились наутек.
Когда в Смита попали, он упал на живот, а его ружье отлетело слишком далеко, чтобы он смог до него дотянуться. Но ни один индеец так и не смог завладеть этим оружием - если кто-то осмеливался приблизиться к Смиту, мы отпугивали его огнем. Мы думали, что Смит мертв, но он продержался до 11 часов вечера того же дня.
Я сразу понял, что меня зажали так плотно, как никогда в моей жизни, и я всегда знал, что в тот день проделал хорошую работу. Мне повезло, что я не получил серьезного ранения ни на одном из этапов боя, что позволило мне сделать все возможное в сложившихся обстоятельствах. Меня ранило лишь раз - пуля задела икру. На мне была тонкая, свободная кашемировая рубашка навыпуск, и ее буквально изрешетили пулями. Как можно столько раз стрелять в человека с близкого расстояния и не попасть, я решительно не понимаю. Индейцы, казалось, были абсолютно уверены в том, что нам конец. Эта вера была так сильна, что они откладывали наше убийство в самом начале боя, лишь бы поиграться нами, как кошка с мышью, прежде чем ее съесть.
Мы поняли, что нам не выжить на склоне этого невысокого холма, и решили, что лучшим местом для боя будет небольшая мескитовая поляна в нескольких сотнях ярдов от нас. Не успели мы сменить позицию, как пуля попала в Амоса Чепмена, в тот момент я смотрел прямо на него. Амос сказал: "Билли, ну вот меня и достали", и опустился на землю. Накал боя был таким, что у меня недоставало времени спросить, насколько серьезно он ранен. Все наши люди, кроме Рата и меня, были ранены. Наше положение с каждой минутой становилось все более отчаянным. Я знал, что нужно что-то делать, и быстро, иначе через некоторое время все мы будем мертвы или окажемся в руках индейцев, которые будут пытать нас самым бесчеловечным образом, прежде чем лишить жизни.
Примерно около полудня я заметил место, где бизоны своими копытами вырыли в земле впадину, обычно называемую бизоньей лужей или ямой, и побежал к ней со всех ног. Казалось, я не проделал и одного прыжка, чтобы мимо моего уха не просвистела индейская пуля, но я добрался до укрытия невредимым. Упав в “лужу”, я обнаружил, что ее глубина, хотя и небольшая, обеспечивает некоторую защиту. Я крикнул своим товарищам, чтобы они пытались добраться до меня, что все они, кроме Смита и Чепмена, и попытались сделать. Как только очередной человек запрыгивал во впадину, он тут же доставал нож и начинал бешено копать землю, разбрасывая ее по краю ямы, как бруствер. Нам повезло, что грунт оказался песчаным, и дело спорилось, хотя нас постоянно отвлекала необходимость стрелять по самым назойливым индейцам.
В тот страшный день нас всех не раз посещала мысль, что теперь то уж нам точно конец. Однажды, когда индейцы наседали особенно сильно, один из парней поднялся и закричал: "Бесполезно, ребята, бесполезно! Давайте просто сдадимся!" В ответ мы прикрикнули на него, чтобы он лег на место. В этот момент индейская пуля ударила рядом с ним в край рыхлого бруствера, залепив рот паникера землей. Меня это так позабавило, что я рассмеялся, хотя и довольно мрачно, потому что всем нам было не до веселья.
Однако, к этому времени и я, и мои товарищи уже отошли от лихорадки первых минут боя, и на смену возбуждению пришло спокойствие и понимание, что нам осталось только подороже продать свои жизни. Мы стреляли размеренно, хорошо прицелившись, и почти каждым выстрелом снимали по индейцу. Раненые вели себя выше всяких похвал и здорово помогли скрыть печальное состояние нашей команды тем, что сидели прямо, как будто здоровые. Это мешало индейцам точно угадать, на сколько тяжело наше положение. Если бы они знали, что многие из нас ранены, несомненно, прискакали бы и прикончили нас.
В яме собрались все, кроме Чепмена и Смита. Мы все были уверены, что Смит мертв, а к Чепмену обратился кто-то из наших, и позвал его к нам присоединиться.
Тут мы впервые узнали, что у Чепмена отказала нога. Он ответил, что не может идти, поскольку его левое колено раздроблено пулей.
Я несколько раз пытался его вынести, прежде чем мне это удалось. потому что, когда индейцы видели, что я выползаю из ямы, они давали такой залп, что мне приходилось отступать. Наконец, я догадался перейти на бег, и благополучно добрался до Чепмена. Я велел ему забраться ко мне на закорки, словно маленькому ребенку. Потом сказал ему вытянуть обе ноги вперед, и положить раненную конечность на здоровую. Таким образом, я донес его до ямы, хотя и не без труда, так как он был крупнее меня, а весил должно быть тонну. Нести его на себе было тяжелой работой.
Теперь мы все, кроме Смита, находились в бизоньей луже. Все понимали, что глупо рисковать жизнями, чтобы пытаться вытащить мертвое тело товарища, ведь мы все видели, что Смит ни разу не шелохнулся с тех пор как упал. Теперь нашей главной защитой стало укрепление позиции, и мы принялись руками и ножами копать землю, как суслики, чтобы поднять бруствер еще выше, и вскоре вокруг нас образовался небольшой вал из выкопанной земли. Теперь нам стало легче защищаться, хотя общая опасность не уменьшилась ни на йоту.
Когда я оглядываюсь назад, я с гордостью вспоминаю наших раненных. Они не ныли, ни дрожали от страха, а сражались с такой отвагой, как будто их не задели вражеские пули. Иногда индейцы мчались на нас галопом с поднятыми копьями, несомненно, намереваясь всех переколоть. Это сильно напрягало, и костяшки наших пальцев становились белыми от силы, с которой мы сжимали в руках наши ружья. К счастью, нам удавалось сохранить голову холодной и сбить с лошади или вывести из строя вождя, возглавлявшего атаку. Такие наскоки оказались очень болезненными для индейцев и постепенно становились все реже.
Весь тот длинный сентябрьский день индейцы либо кружили вокруг нас, либо проносились мимо, крича и проделывая всевозможные трюки. С самого утра мы сидели без воды, и раненые сильно страдали от жажды. Во время такой жаркой схватки даже не раненый человек отчаянно хочет пить, а его язык и губы вскоре становятся сухими и шершавыми, как наждак. Наше мужество было мужеством обреченных. Мы знали и не забывали какая нас ждет участь, попадись мы живьем в плен - мы насмотрелись на голые, изуродованные тела белых людей, распятых на земле и замученных сталью и огнем. Поэтому мы были полны решимости обороняться до конца, не забывая о том, чтобы время от времени уложить на землю убитым или раненным еще одного индейца.
Примерно в третьем часу дня с запада принесло большую черную тучу, и через некоторое время небо разразилось громом и молниями. Хлынул непроглядный ливень и промочил нас до костей. Наша бизонья яма быстро заполнялась водой и раненые наклонялись к земле, чтобы утолить зверскую жажду мутноватой водой, разбавленной их собственной кровью. Непогода стала нашим спасением. Индейцы не любят дождь, особенно холодный, и наши кайова с команчами не были исключением. Мы видели, как они расположились маленькими группами вокруг нас на расстоянии выстрела, и сидели на своих пони, плотно закутавшись в одеяла.
Великие равнины отличаются капризной погодой, менее чем через час дождь прошел и подул пронизывающий холодный ветер. Ни у одного человека из нашей команды не было куртки, наши тонкие рубашки почти не грели. Дождевики и куртки были привязаны к седлам наших лошадей, когда на нас напали индейцы, и мы потеряли свою одежду вместе с животными. Я очень переживал утрату своей куртки, потому что во внутреннем кармане лежало мое самое драгоценное сокровище - фотография матери, которую передал мне отец незадолго до своей смерти.
Вода быстро набиралась в яму и вскоре достигла глубины двух дюймов. Никто не роптал, хотя наших раненых трясло, как в смертельной агонии.
Мы подсчитали боеприпасы, и с прискорбием обнаружили, что они на исходе. Это нас сильно опечалило, хороший запас патронов - единственное, что могло нас спасти. Все это очень отличалось от нашего боя при Адоб-Уэллс, где боеприпасов было с избытком, а стены зданий вселяли в нас уверенность. Сейчас мы были вынуждены беречь каждый патрон и стрелять в индейцев только тогда, когда они в самом деле скакали в атаку.
Когда стемнело, кто-то предложил нам сходить за поясом и шестизарядником Смита, так как его вывели из строя в самом начале драки, и его пояс, несомненно, был полон патронов.
Рат вызвался сходить, но он быстро вернулся назад и сообщил, что Смит все еще жив. Новость нас поразила, и мы пожалели, что не узнали об этом раньше. Я и Рат сразу отправились за Смитом, мы подхватили его за руки и отволокли к бизоньей яме. Было очевидно, что Смиту конец. У него было прострелено легкое, и при каждом вдохе воздух с свистящим звуком вырывался из дыры под левой лопаткой. Неподалеку от ямы какой-то индеец обронил крепкий ивовый прут, которым погонял своего пони, мы воспользовались находкой, и привязав к одному концу прута шелковый платок и засунули его в зияющее пулевое отверстие в спине Смита.
Наступала ночь, и она казалась мне чернее любой другой ночи в моей жизни. Положение наше было безнадежным и удручающим. Мы были окружены, а ближайшая помощь находилась от нас в семидесяти пяти милях. Из шести человек, сидевших в яме, четверо были тяжело ранены, и у них не было ничего, чтобы облегчило их страдания. Нам было холодно и голодно, нет еды, нет ни одеял, ни курток, ни шляп. Отдохнуть или поспать в яме с двумя дюймами воды на дне было не реально.
Помню, что я выбросил свою шляпу, широкополое сомбреро, как можно дальше от себя, когда в начале схватки мы помчались от индейцев - она бы только мешала мне и служила хорошей мишенью для врага.
Мы даже травы не могли нарвать для подстилки, потому что вся прерия вокруг нас была выжжена индейцами. Однако, было совершенно необходимо, чтобы у раненых была хоть какая-то постель, и они не лежали на холодной и сырой земле. Мы с Ратом решили эту проблему, собрав сорняки, которые гоняет ветер по этой стране, пока они не переплетутся между собой и не станут похожими на шар. Многие из этих шаров были больше корзины на один бушель, а их ветки были настолько жесткими, что сорняки "пружинили", как проволочный матрас. Мы расплющили сорняки и улеглись на них на ночь, хотя ни один из нас не смел сомкнуть глаз.
Когда окончательно стемнело, все индейцы исчезли, и, к счастью, в течение ночи они больше к нам не приставали. В это время взошел молодой месяц, но такой маленький и тонкий, что еле освещал затянутое тучами ночное небо. Пока еще было достаточно светло, я взял ивовый прут, сел на краю нашей ямы и тщательно вычистил все ружья.
Пока я чистил ружья, мы посовещались, как нам лучше поступить. Мы решили, что кто-то должен отправиться за подмогой. Так как только я и Рат оставались на ногах, мы взяли эту задачу на себя. Я лучше знал местность и был уверен, что тропа к Кэмп Саппл находится где-то рядом с нами, и поэтому настаивал на своей кандидатуре. На что я тут же получил отказ со стороны раненных товарищей, которые очень рассчитывали на мою меткую стрельбу. В ходе спора я один раз положил руку на приклад ружья, намереваясь при любых обстоятельствах отправиться за помощью, но потом, вопреки здравому смыслу, уступил их желанию и решил остаться.
Рат попрощался с нами и растворился в темноте . Прошло около двух часов, когда он вернулся обратно, и сказал, что не может найти тропу.
К этому времени Смиту совсем поплохело, и он жалобно умолял нас пристрелить его и прекратить невыносимые страдания. Нам пришлось внимательно следить за ним, чтобы он не покончил с собой.
Среди нас не было ни одного человека, кто бы не представлял себя на месте Смита. Когда драка была особенно жаркой, индейцы наседали со всех сторон, и, казалось, что каждая следующая минута будет последней в жизни, я испытывал сильное искушения достать свой острый нож и отрезать себе волосы. В те дни у меня была роскошная черная шевелюра до плеч, и, собственно говоря, я очень гордился своей прической. Любой индеец легко бы польстился на такой трофей. Кроме того, я раздумывал приберечь последний патрон для себя.
Бедняга Смит переносил мучения как храбрый солдат. У нас сердца разрывались от горя, но ничем ему помочь не могли. Около 10 часов вечера он затих и уснул, и мы были рады, что хотя бы во сне Смит забудет о своих страданиях. Ближе к полуночи один из парней потряс его, чтобы узнать, как он себя чувствует. Смит был холоден как смерть. Обычно люди думают о смерти, как о вещи, которую надо избегать. Но бывают моменты, когда ее рука опускается так же нежно, как рука матери, и когда ее с радостью приветствуют те, чьи последние минуты жизни отравляют безнадежные страдания. Мы вынесли тело погибшего товарища из ямы и бережно уложили на подстилку из мескитовых веток, прикрыв бледное лицо шелковым платком.
Потом мы тесно прижались друг к другу на холодной земле и стали думать о завтрашнем дне. Эта ночь навсегда запечатлелась в моей памяти. Много раз я просыпался в холодном поту от ощущения неминуемой опасности, когда меня посещал сон о событиях той ночи. Сегодня в Панхэндле сияют те же звезды и также скорбно воет ветер, я часто думаю, знает ли хоть один поселенец, проезжающий мимо этого глухого места, как отчаянно сражались за свою жизнь шесть мужчин там, где сейчас распаханные поля, безопасность и удобства цивилизации.
Как и все на свете, долгая ночь наконец закончилась, и взошло ясное и теплое солнце. К этому времени все сошлись во мнении, что мне следует отправиться за помощью, чем я незамедлительно и занялся. Днем меня подстерегало множество опасностей, от которых хранила темнота ночи. Меня могли поджидать в засаде враги, а наметанный глаз наблюдателя мог легко заметить любой движущийся предмет на бурой, осенней траве прерий. Я понимал, что должен действовать с максимальной осторожностью, чтобы меня не обнаружил противник.
Я прошел не более полумили, когда вышел на ровную тропу, ведущую к Кэмп Саппл. Я торопился как мог, не забывая вертеть шеей в поисках опасности, когда внезапно увидел конный отряд, который, казалось, занимал целый акра земли в двух милях к северо-западу от меня. Сначала мне показалось, что отряд стоит на месте, и я не мог разобрать кто это - белые люди или индейцы. Я спрятался в заросли высокой травы, но мои нервы были так взвинчены, что я не в силах был ни прятаться, ни ждать, поэтому отполз назад и взглянул еще раз. Люди двигались в мою сторону. Вскоре я разглядел, что это кавалерийский отряд - индейцы всегда шли растянувшись в одну линию, а эти шли рядами.
Никогда в жизни я не чувствовал такого счастья. Я выстрелил из своего старого "полтинника", чтобы привлечь внимание солдат, и увидел, что весь отряд остановился. Я выстрелил второй раз, и ко мне подъехали двое солдат. Я обрисовал им передрягу, в которую мы попали, и они быстро поскакали к командиру и доложили о случившемся. Командиром был майор Прайс он командовал эскортом, сопровождавшим обоз снабжения генерала Майлза, двигавшимся из Кэмп-Саппл в полевой штаб.
Те самые индейцы, с которыми мы вчера сражались, в течение четырех дней удерживали в осаде этот обоз у реки Уошита. Майор Прайс, к счастью для обозников, оказался рядом и снял осаду. Индейцы только-только отступили восвояси, когда я на наткнулся на эту команду.
Майор Прайс, прихватив хирурга, лично доскакал до меня. Я рассказал о своих товарищах, после чего майор отправил к ним хирурга в сопровождении двух солдат.
Я указал направление к бизоньей яме, находившейся примерно в миле от нас, и спросил хирурга, сможет ли он найти его без моей помощи, так как майор Прайс хотел, чтобы я рассказал ему о бое. Хирург ответил, что сможет, и ускакал.
Я подробно расписывал события прошедшего дня, когда вдруг поднял голову и увидел, что группа спасателей слишком далеко забирает на юг. Я выстрелил из ружья, чтобы привлечь их внимание, а затем махнул рукой в том направлении, куда им следует ехать. К этому времени они были уже на расстоянии выстрела от моих товарищей в бизоньей яме. К моему полному изумлению, я услышал грохот выстрела и увидел дым, поднимающийся из ямы - кто-то из парней стрелял в приближающихся незнакомцев, убив лошадь под одним из солдат.
Я со всех ног побежал назад, гадая, какую еще непоправимую ошибку могут совершить мои товарищи. Вскоре они узнали меня и опустили оружие. Когда мы подошли к ним, они сказали, что слышали стрельбу - это я стрелял, чтобы привлечь внимание солдат, - и предположили, что меня убили индейцы, и теперь идут за ними. Они решили не рисковать и выстрелили в трех незнакомцев, как только те оказались в пределах досягаемости.
Несмотря на печальное положение наших раненых, хирург ограничился одним осмотром. Солдаты передали нам несколько галет и кусков сушеной говядины, которые оказались у них в седельных сумках. Майор Прайс отказался оставить с нами людей. За это он был впоследствии сурово осужден, и поделом. Он даже не дал нам огнестрельного оружия. Наши боеприпасы были на исходе, а у солдат были ружья, отличавшиеся от наших по калибру. Однако они сказали, что сообщат генералу Майлзу о нашем положении. Мы были уверены, что помощь придет, как только генерал Майлз узнает об этом. В тот момент нас радовал сам факт, что мы встретили этих людей, и не задумывались о том, как они с нами обошлись.
До полуночи второго дня после ухода команды прайса мы только и дело, что ждали и высматривали помощь. Когда стемнело, мы услышали вдалеке слабый звук горна. Это заставило нас сглотнуть большой комок в горле и закусить губу. Горн звучал все ближе и ближе, мы не вытерпели, настолько сильным было наше волнение, и выстрелили в воздух из ружей, и вскоре из темноты показались солдаты.
Как только раненые были переданы на попечение хирурга, мы положили тело погибшего товарища в яму, где все вместе вытерпели столько опасностей и горя, и засыпали его землей из той насыпи, что набросали вокруг себя в качестве бруствера. Затем мы спустились к ручью, где солдаты развели большой костер и готовили нам поесть.
На следующий день раненых отправили в Кэмп Саппл, где с ними обращались со всей добротой и заботой. Амосу Чепмену ампутировали ногу выше колена. Амос оказался крепким, как древесина гикори второго роста, и вскоре выписался из госпиталя и сел в седло. Вообще все мужчины выздоровели и продолжили службу в армии. Чепмен еще лучше стал обращаться с оружием и ездить верхом, как никогда, с той лишь разницей, что ему приходилось садиться на лошадь с правой стороны, на индейский манер
Я хотел бы еще раз встретиться с людьми, с которыми я сражался в бою в Бизоньей Яме, но очень редко получаю от них известия. Когда я в последний раз слышал об Амосе Чепмене, он жил в Сейлинге, штат Оклахома. Мое последнее письмо от сержанта Вудхалла было датировано 1883 годом, форт Вингейт, Нью-Мексико. Это было вскоре после того, как полковник Додж опубликовал свою книгу "Наши дикие индейцы", в которой он попытался дать косвенный отчет о драке в Баффало Уоллоу. Сержант Вудхалл был недоволен изложением фактов и возмущен неточностями.
Думаю, что в этом есть и моя вина. Когда полковник Додж работал над своей книгой, он написал мне и попросил прислать ему отчет об этом бое. Я этого не сделал, и он получил информацию из других источников. Если мой рассказ отличается от рассказа полковника Доджа, то я могу лишь сказать, что описал бой так, как я его видел. Говоря это, я не хочу ничем обидеть полковника Доджа. Однако, должно быть совершенно очевидно, что человек со сломанной ногой не может нести другого человека на спине. Исправляя эту оплошность, я повторяю, что каждый из моих товарищей в том бою вел себя самым героическим образом, мужественно выполняя свой долг в любой ситуации. Билли Диксон.
Источник - Life and Adventures of "Billy" Dixon. Author: Billy Dixon, 1914.
Присоединяйтесь к увлекательным историям эпохи Фронтира и Дикого Запада на ЯДе, в Телеграме и ВКонтакте.