Она отчаянно цепляется иссохшей рукой, с болью вскрикивает: «Помогите! Сделайте же что-нибудь!». Дрожащие руки теребят край кофточки.
На предложение пожить в приюте для пожилых с негодованием, оскорблено даже вскидывает голову: «Ну, нет!».
Я понимаю Зою. До сих пор она по привычке держит голову высоко, в выцветших глазах поблескивают властные искорки, брови строго и горько сдвинуты. Бывают нефтяные, золотые, водочные короли – а она была мебельной королевой застойных дефицитных лет, заведовала сетью мебельных магазинов. Была в большой силе, полгорода смотрело ей в рот, одно ее слово, один звонок многого стоили.
А вот поди же ты, не нажила палат каменных: огород, гараж, типовая двухкомнатная квартира. После смерти мужа живут в той квартире Зоя, дочь Рита, зять и двое внучат.
***
Семимесячный Гришенька при виде бабушки гулит, улыбается беззубым ротиком и тянется к ней. Но дочь резко разворачивается и уносит внука прочь: «Подыхать пора, а туда же».
Шестилетняя внучка Танечка старательно вторит: «Пора тебе подыхать, бабка Ёжка! Папа выроет глубокую яму, мы туда все твои шмотки выкинем. Живи там, чтобы мы тебя не видели».
Зоя тяжело вздыхает: «Вот так я себя по отношению к ним поставила… Или они меня поставили?» Рита в школе училась не прилежно, ленилась. Директор вызывала: «Что-то надо предпринимать с вашей дочерью…» Всё же получила профессию фельдшера, мама, что называется, по большому блату устроила её в «тёплое местечко», подключив все связи. Утром из больницы звонят: «Где ваша Рита, ждем?!» - «Спит!»
«Все для дочки делала, - вздыхает женщина, - да видно, не то. Старалась наряднее и богаче сверстниц одеть, слаще накормить. И такая благодарность. Дочка медик, а уколы делать вызываю «скорую» или медсестру из больницы. Вот такие дела у нас».
***
«Меня сюда привели "смешные" обстоятельства. Дочь избила свою мать – то есть меня. – Голос моей собеседницы тосклив, глух, уходит воспоминаниями в самый черный в ее жизни день. – И раньше, бывало, в огороде раздраженно меня толкала: «Не так, не то делаешь!»
Потом уже прямо: «Зачем приехала, все равно от тебя толку нет? Полы в домике не моешь, грядки не полешь». А я не могу в наклон работать: сразу падаю, голова кружится. Мимо меня пронесется как вихрь, боком заденет – чуть не свалит. А так воздуха чистого глоточек сделать хочется.
Однажды на входе в огород в штыки встретила: «Зачем приехала? Дома-то осточертела». В прямом смысле - штыком лопаты. Что делать? Посидела, раскачиваясь в горьких думах на крылечке - и обратно в городскую душную квартиру. А ведь мы этот огород с отцом по дощечке строили».
И на гараж, на машину они по копеечке собирали. Сейчас машиной командует зять. Не жалеет, бьет, таксует. Зоя не вытерпела, пошла в ГАИ:
- Я владелица машины, как найти на зятя управу, ведь в металлолом машину превратит.
– Ну, когда превратит, в металлолом и сдадите», - пошутили работники полосатого жезла.
« …В то утро, - рассказывает Зоя, - заглянула в холодильник. Там ягоды, привезли вечером, такой от них запах! -
- Рит, можно ягоды с молочком?»
- Вот тебе, - дочь выкинула ей в лицо два кукиша. И еще раз: - На, на, вот тебе!.
Она как раз пила кофе. И плеснула горячим в лицо матери.
«Господи, ничего не вижу, хорошо глаза зажмурила. Кое-как доковыляла до раковины, набрала воды в ковш, тоже плеснула. Дочь в ответ – из таза - сверху донизу. Я схватила телефон, чтобы звонить в милицию. Рита аппарат из моих рук выдернула – и об пол. Схватила мою трость и ну тыкать в меня острием и плашмя.
- Тут синяки были, тут синяки, тут и тут… Я уж не все врачу-мужчине показала, стыдно…
***
Вообще-то Зоя писала заявление больше для острастки дочери: чтобы поговорили с ней, усовестили. До суда доводить мысли в голове не было. Даже не по себе стало, когда узнала о возбуждении уголовного дела: с родной дочерью судиться! Но дальнейшие события складывались в пользу вовсе не Зои, а исключительно - дочери Риты.
Во-первых, та сразу подала встречный иск: оказывается, это мать (едва передвигающая ноги больная) нанесла побои ей, здоровой молодой женщине. И были ли вообще предыдущие побои? Не привиделись ли они пожилой женщине, не упала ли она сама, а потом все нафантазировала? Дело вернули на доследование.
Дознаватель повезла Зою на консультацию в диспансер. С ней побеседовали, врач поинтересовалась, что произошло между матерью и дочерью в тот злополучный день. Зоя, призвав всё спокойствие и мужество, рассудительно сказала:
- Да ничего страшного. Вы же знаете, в семье бывает всякое.
Врач понимающе переглянулась с дознавателем и вынесла заключение... Нуждается в проведении психиатрической экспертизы!
Сегодня Зоя горестно в отчаянии повторяет:
- Зачем, зачем я подавала в суд?
***
В крупном уральском городе живет старший сын Зои, закончил военную академию, занимает высокое положение. На ее просьбу приехать ответил: «Не могу, много работы, у меня объекты».
«Пока я еще хожу, - задумчиво говорит она. – Как ходить не смогу – совсем забросят. Тогда меня (неуверенно) возьмет сын. (Опустила голову и еще тише). Наверно, возьмет… Я вот ему еще третий раз позвоню. Как вы думаете, возьмет?!».
Помните дядю Евгения Онегина: «Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог»?
Ушли в прошлое времена, когда наследники почтительно толпились у кресла стариков, наперегонки бросались подымать уроненный носовой платок, подносили табакерку, выгуливали любимую собачку – только бы благодетель не обошел их в своем завещании.
Жизнь изменилась. Законодательство усовершенствовалось, медицина продвинулась далеко вперед, а нравы упростились. Сейчас дети – «неудачники», даже если сами ничего не заработали, живут на всем готовом родительском, не чувствуют себя не то чтобы благодарными - хотя бы обязанными. А зачем, когда достаточно заподозрить строптивую старушку или старичка в невменяемости – и наследство окажется у них в кармане. А старики – в безраздельной власти детей, и до этого не отличавшихся особой нежностью и предупредительностью.
Процедура отработана, отточена до мелочей. Кому поверит доктор: трясущимся, путающимся от страха и волнения старикам – со слезящимися глазами, с дрожащим голосом, с провалами памяти, понимающим, что над ними вот-вот свершится нечто необратимое, страшное – или хладнокровно приведшим их сюда здоровым, уверенным молодым людям, с вполне ясными головами и целями, с твердыми крепкими руками?
***
Безысходностью и печалью веет от таких историй. Что делать? Всё, всё у нас худо-бедно защищено законом: дети-сироты, зэки, бомжи, даже бездомные собаки и кошки. Всё, кроме абсолютно бесправной старости.
И нечем себя утешить. Разве что законом бумеранга: что придет время, отольются невидимые миру стариковские слезы. Что однажды Гриша и Танечка возьмут состарившуюся маму Риту и повезут в знакомое ей учреждение на медицинское обследование.