Черные воды сомкнулись над головой, и беспощадная гравитация потащила меня вниз.
Океан на этой чертовой планете достигал двенадцати километров в глубину. Обычная вода, стандартная комбинация водорода и кислорода с примесью солей и еще черт знает чего. Но то ли из-за кромешной тьмы, то ли из-за холода – вода казалась вязкой и тяжелой, словно разлившаяся нефть.
Скафандр спасал от холода и растущего давления. Казалось, что меня похоронили заживо. А в стерильной пустоте не было ни запахов, ни звуков.
Зачесался нос. Автоматический импульс от мозга к руке заставил палец пошевелиться в толстой перчатке, но никакой возможности дотронуться до лица у меня не было.
Чесотка стала невыносимой. Вокруг стояла тьма.
Мимо проплыло существо, похожее на земного кальмара. Оно уставилось на меня слепой уродливой мордой, а затем поплыло прочь.
На встроенном экране мигнула надпись – кислорода осталось на два часа. Со своей нынешней скоростью погружения я задохнусь раньше, чем достигну дна океана.
Дна чего?
Я задумалась.
Никак не могла взять в толк, как называлась планета, но знала, что она полностью покрыта черным океаном. Населена ра́звитой морской жизнью. Греется за счет сейсмической активности мощного ядра, а сама бродяжничает вдали от звездных систем.
Как же она называется?
Как я сюда попала?
И вообще…
Кто я?
Воспоминания ускользали, как мокрая тина. Только лицо пожилой женщины – тоже безымянной – вставало перед глазами. Худощавая, невысокая. Волосы выкрашены в ярко-синий, а кожа покрыта черными татуировками, отличительный признак поколения, проживших двадцать первый век “от звонка до звонка”.
Незнакомка на кого-то ругалась, говорила, что нынешним детям очень повезло. Что к моменту их рождения остались позади голод, перенаселение, свихнувшееся глобальное потепление и шестое вымирание видов.
– Когда мне было тридцать, лучшее, на что я могла рассчитывать, это то, что не случится ядерная война. А на падение метеорита я даже возлагала определенные надежды. А теперь у людей есть будущее.
Я закрыла глаза. Как меня зовут? Кто я?
Что-то ткнулось мне в лицо. Я вскрикнула, подумав, что одно из мерзких морских существ пролезло внутрь, но поняла, что на мне нет ни скафандра, ни термобелья, а черная толща океана не пытается раздавить мне ребра.
Я лежала на полу в медицинском отсеке. На мне были футболка и джинсы, будто оказалась в сериале про двадцатые годы. Ноги затекли и плохо слушались.
– Здесь кто-нибудь есть? – крикнула я, и мой голос разнесся эхом по станции.
Коридоры были стерильно чистыми. Это могла быть и подводная станция, и космическая, и внутренности корабля, и декорации к съемкам. Но ни экранов, ни личных вещей, ни иллюминаторов. Просто серые коридоры. И приоткрытая дверь впереди.
– Ты чем вообще собираешься заниматься по жизни? – раздался мужской голос, – тебе тридцать лет! Я в твоем возрасте уже второй бизнес открыл!
– Ну и где они, твои два бизнеса? – парировала ему девушка.
Послышался удар от падения тела на пол.
– Ты как с отцом разговариваешь, мерзавка?!
Я внутренне сжалась, ожидая глухих ударов по телу. Но ничего не происходило. Я заглянула в комнату отдыха.
Мужчина стоял, нелепо занеся руку для удара. Лицо искажала ярость, но его самого будто поставили на паузу.
Молодая женщина с татуировками в виде микросхем на правой руке лежала на полу. Губы плотно сжались, изо рта стекала струйка крови.
Оба человека пошли помехами, как на древней видеопленке. И вот они снова сидели за столом. Девушка угрюмо пила энергетик. Мужчина, седой, в неряшливой одежде скрестил руки на груди.
– Ты чем вообще собираешься заниматься по жизни? Тебе тридцать лет. Я в твоем возрасте уже второй бизнес открыл.
– Ну и где они, твои два бизнеса?
Снова удар – и девушка полетела на пол. Потом она встала и села за стол. Кровь исчезла. Отец задал прежний вопрос.
И так еще три раза.
Тяжелая рука легла мне на плечо. Мужчина, тот же самый, что был в комнате отдыха, прижал меня к стенке.
– Поколение дегенератов! Ни на что не способны, кроме как в интернете сидеть!
Я вырвалась и побежала прочь. Мужчина ковылял за мной, как чудовище в лабиринте.
– Ты ни на что годишься, только кнопки жать! Приготовь мне ужин! Не умеешь? Посмотри на себя: ты даже женщиной не имеешь права называться. Криворукая дрянь! Помрешь в одиночестве, потому что ни один мужик на тебя не посмотрит с твоими татуировками!
Я нырнула вправо. Мужчина исчез. Вытянула вперед руки – их покрывали черные рисунки. Драконы, иероглифы, черепа, цитаты. Почувствовала, как игла вонзается в кожу, забивая в дерму чернила. Боль была неизменной платой за самовыражение.
– Кира! Быстро ко мне! Ко мне, я сказал!
Пол под ногами провалился – и я снова оказалась в черноте.
Вокруг зиял космический войд. Пустота между звездными системами, когда солнце ничем не отличимо от миллиарда других звезд.
– Ты сказал, что я ничего не добьюсь. Что я почетный участник поколения дегенератов, – услышала я голос в динамиках, – что скажешь? Посмотри, как далеко мы смогли уйти, а ты до сих пор ноешь о мире, которого больше нет!
К горлу подступила ярость. Я бежала со всех ног, каждое утро думая, что завтра не наступит. Что все мои усилия, все мои старания сметет неконтролируемая необратимость. Болезни, природные катастрофы, войны, оружие массового уничтожения, продовольственный кризис, крах экономики. Каждый день просыпалась в каком-то новом мире с новыми правилами, и тонула в нем как в черном инопланетном океане.
Я моргнула. Это мои воспоминания? Или этой женщины?
К небу вздымалась красная пыль. Она такая одна на всю вселенную – Марс, первая остановка в сторону бесконечности.
Меня зовут Кира, повторяю я. Меня зовут Кира, но больше никаких зацепок.
Вновь коридоры. На этот раз больничные. Или это лаборатория? Я увидела женщину в татуировках, более взрослую. Ее руки были сложены на коленях, а к голове прикреплены липучки.
– Он умер на прошлой неделе, – заговорила она. – Я всю жизнь пыталась ему что-то доказать. Что я не тупая, не беспомощная, что я чего-то стою. А он каждый раз задирал планку, сравнивая меня с каким-то несуществующим идеалом у себя в голове. Знаешь, что он мне сказал, когда я рассказала про «Мотылька»? Что, во-первых, цифровая копия – это не считается, надо посылать живого человека в открытый космос. А во-вторых, если это делает частная корпорация, а не государство – то это бестолковое развлечение. Мне должно быть грустно от того, что он умер, а я вдруг вздохнула спокойно, что больше не придется ничего доказывать.
«Мотылек». Что такое «Мотылек»?
– Интересно, как они себя чувствуют? – спросила женщина, – Другие «Киры». «Мотыльки». Они не стопроцентные копии, конечно. Но какая доля самосознания в них присутствует? Что они помнят? Кем себя считают? Сколько мы их отправили, десять? Да точно, десять. Десять планет – десять мотыльков. И когда я умру, у меня будет десять крестражей. В смысле, что такое крестраж? Выросло, блин, поколение.
Кира засмеялась.
– Господи, как отец начала звучать. Буду ходить и чморить всех, мол, я в вашем возрасте две пандемии пережила, а вы?
Я закричала и ударила кулаком в невидимую преграду, будто мотылек в банке. Кира смотрела на меня. Оба глаза – искусственные, с дополненной реальностью.
– Никогда не воспринимала серьезно специалистов по новой этике. А у меня есть десять неполноценных копий, обреченных на прозябание в мирах, в которые я никогда сама не попаду. Они будут принимать решения, управлять сложными системами. Они лучше, чем любая нейросеть, потому что являются частично людьми. Знаешь, что я недавно узнала? Что у них нет чувства времени и пространства. У них ведь нет тел, нет глаз, нет слуха. Они лишь искусственные нейроны на носителях информации, и все их существование – это лимб, без конца и без начала.
Комнату залила вязкая, похожая на нефть, вода. Лаборатория растворилась, как брошенный в кипяток порошок.
Черные воды сомкнулись над головой, и беспощадная гравитация потащила меня вниз.
Автор: Настя Шалункова
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ