Антип Захарович Растеряев имел лавку скобяных изделий, два крупяных лабаза, конкурентов-мироедов, дородную жену Домну Ильиничну и дочь на выданье – Марфуню. Иметь мамонта в его планы не входило, тем более, живого.
Первым из посторонних о мамонте узнал приказчик Ерошка. Рано поутру он отпер лавку, зевнул и стал протирать окошки грязной тряпицей. Антип Захарович к открытию не пришел, не явился и к обеду. Встревоженный приказчик послал к хозяину мальчишку разузнать, что да как. Мальчишка тут же вернулся с просьбой Антипа Захаровича немедля прийти прямо на подворье.
А надо вам сказать, что подворье у Растеряевых было примечательно тем, что кроме «чистого» и «грязного» двора с пристроенными к нему складами, имелся огород с садиком и спуск к реке, который Растеряев нахально обнес забором.
Ерошка прибежал к Антипу Захаровичу, и заполошная служанка потянула его мимо чистого двора сразу к огороду. Там в самом центре капустных грядок, уперев руки в бока, выпятив живот в шелковой рубахе, стоял хозяин. С лопатами в руках толпились слуги. Домна Ильинична, закрывая пышными юбками полметра грядки, сидела на стуле с удобной спинкой и обмахивала красное лицо платком. Марфуня скромно теребила косу, но от маменьки не отходила.
— Ты-тко глянь, чего выросло, — протянул Растеряев, показывая широкой ладонью на капустную грядку.
Ерошка посмотрел и отшатнулся. Из земли торчала крупная лопоухая голова, сплошь покрытая бурой шерстью. На ее морде красовался длинный кожистый отросток и два загнутых кверху рога. Круглые испуганные глаза хлопали пушистыми ресницами.
— Сдается мне, уважаемый Антип Захарович, что это слон. Но по всем данным современной науки, особенно великобританской, это животное африканское, и на Ярославщине не водится и не произрастает.
— А Марфуня моя говорит, что это мамонт.
— Нам про мамонта дьяк Пафнутий сказывал, — тихо произнесла девица, слегка покраснев, — в Ветхом Завете писано, что был такой непослушный Ною животный организм, который не пожелал на ковчег ступить. Над ними воды Потопа сомкнулись, покарали непокорного, и с тех пор нет мамонтов.
— Вот вечно ты, Марфуня, городишь всякую ересь, — рассердилась купчиха, – коли мамонты погибли, откуда мы о них можем знать? А главное – как он появился на нашей грядке?
Приказчику стало жаль Марфуню, которая вконец раскраснелась, и чуть не плакала, покусывая губы, и он залепетал, стараясь быть убедительным.
— Возможно, Марфа Антиповна и права. На всякий случай у дьяка уточним, может, и не слон это вовсе, а самый что ни на есть допотопный мамонт.
— Ископаемый, — тихо добавила Марфуня.
— Раз ископаемый, то его надобно ископать, то есть из грядки извлечь, — распорядился Антип Захарович.
Работники принялись за лопаты. С полчаса все слушали их пыхтенье и сопенье, а потом пошли чай пить с малиной и бубликами.
Раскопали грядку только к вечеру. Мамонт оказался не большим и не маленьким, с три аршина в холке. Его тучное тело было сплошь покрыто длинной шерстью, а толстые ноги походили на сваи. Два рога торчали вверх, а хобот наоборот болтался, свисая к земле. Последний час, мамонт и сам помогал работникам выкапываться, хотя они и боялись его изрядно.
Антип Захарович и семейство посматривали в окошко.
— Корми его теперь, — возмущалась Домна Ильинична, — расходы предстоят немалые. А на чей счет?
— У людей козы в огороде озорничают, а у вас мамонты, — подобострастно хихикнул приказчик, и Растеряев отправил его за дьячком Пафнутием. В записке он описал находку и просил прихватить подходящую церковную книгу.
Жалостливая Марфуня пошла в огород, и с разрешения папеньки стала кормить ископаемого свежей капустой.
Вместо дьячка Пафнутия на подворье Растеряева заявился проныра Мерзоткин, служивший в местной газете «Веское слово».
— А ну, пшёл отсюда, щелкопёр! — с порога заявил ему Антип Захарович, вспомнив какие-то старые обиды. — Брехунов только тут не хватало.
— Ну, позвольте, господин Растеряев, — начал Мерзоткин с видом человека, у которого куда больше прав, чем считают окружающие, — я представитель обчественности, а она должна быть в курсе, что и как. Не каждый день в огородах мамонты растут. Да еще и величины неимоверной. Вы их в семенах приобретали или кореньями?
— Тьфу ты, экий дурак! — вспылил Антип Захарович, — Сойди с крыльца, не то я на тебя Закусая спущу.
— Я на вас градоначальнику пожалуюсь, — сохраняя остатки достоинства, сообщил Мерзоткин, косясь на брылястого Закусая, что уже начинал подниматься на лапах, — за то, что вы обчественное достояние утаиваете.
Когда Мерзоткин ушёл, заявился дьячок. Согнувшись в три погибели и пыля подрясником, он волок здоровенный том Священного Писания. Жидкая бородёнка была заткнута за вервие, которым Пафнутий обвязал тощее туловище.
— Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, — прошептал он при виде мамонта, который меланхолично жевал капустный лист, — помилуй нас от всякой напасти, от искуса.
— Какой искус может быть в мамонте? — грозно спросила Домна Ильинична, — все звери – твари божьи.
— Так-то оно так, да не совсем, — произнес дьячок и попятился. Служанка угодливо подсунула ему табурет под плоский зад. Разместив на коленях книгу, Пафнутий начал ее листать, слюнявя черный кончик указательного пальца.
Растеряев строго и нетерпеливо смотрел на дьячка.
— Вот оно как! — смущенно сообщил наконец Пафнутий, — в Ветхом Завете нет утверждения, что мамонтов не существовало. В Библии сказано, что Бог сотворил сущее в шестой день. То есть создал земных животных, и к ним, очевидно относились и мамонты. Потом был Потоп, и …Тоже ничего не сказано. По всей видимости, они не выжили.
—Может, это вообще не мамонт? — спросила Домна Ильинична.
— У слонов нету такого густого поверхностного волосяного покрова.
— Так в чем искус? — вернул Растеряев дьяка в реальность от созерцания грядок с ископаемым.
—Ежели Господу было не угодно, чтобы мамонты выжили, то они и не выжили. Что не от бога, то от дьявола, — просто заключил дьяк и снова уселся на табуреточку, весьма довольный собой.
— Трудно против рожна переть, — заключил Растеряев, — а всё ж таки, один выжил. И не без божественного вмешательства. Ибо у порядочного христианина в огороде что попало не вырастет. Не зря я на строительство собора жертвовал.
Дьяк перекрестился и поспешил откланяться, чтобы разнести всем вполне интересную весть о явлении допотопной животины.
Последующие три дня стали для Растеряева сущим адом, впору было поверить, что мамонт и впрямь является порождением сатаны, если бы не добрый взгляд ископаемого и повышенная пушистость его шерсти. Не было от него на первый взгляд никакого вреда: детишек катал на спине по десятеро, хоботом все бревна из реки повыловил и сложил аккуратной горкой, да всех соседских собак так распугал своим видом, что ни одна шавка не вздумала гавкнуть, все в конуры забились. А вот на второй взгляд был сплошной убыток. Потянулись зеваки. Вместо того, чтобы товары в лавках скупать, жители города толпились возле Растеряевских ворот, лезли друг другу на плечи, чтобы взглянуть на чудо чудное. Пришлось околоточному разгонять их, да и не раз.
Приходили купцы к Антипу Захаровичу и очень интересовались, какая практическая польза может быть от ископаемого, но узнав, что ни пахать ни боронить животина не способна, да и в телегу ее не запрячь, только хмыкали и бороды топорщили.
— Жрать-с, однако, он не дурак, — сказал купец Самоедов и предложил Растеряеву купить со значительной скидкой два воза овощей на прокорм ископаемому.
— Шерсть на нём ни к чему не пригодная. Так-то можно было прясть или валенки валять. От собаки и то пользы больше. Очень уж пояса из собачьей шерсти от почечуев помогают, — хмыкнул купец Жиромазов.
В довершение всего мамонт полюбил променады с Марфуней по берегу Волги. Он степенно брел рядом с девушкой, а та кормила его морковкой из корзинки. Зеваки шли следом на почтительном расстоянии, потому что ископаемый схватил одного, особенного любопытного, хоботом поперек туловища да и отправил охладиться на мелководье под хохот прохожих. А когда господин полицмейстер сделал Марфуне замечание, что ее ископаемый слишком разошелся, то мамонт поддел его фуражку бивнем и забросил на верхушку тополя.
— Послал же бог родственничка, — возмущалась Домна Ильинична, ворочаясь в кровати среди пухлых подушек и обсуждая события последних дней, — еще и кавалеров отпугивает от дочки.
— Ладно тебе, — утешал Растеряев, а самого заедала кручина.
— Хоть бы он песни пел. От соловья в клетке и то польза. Или, к примеру, плясал.
Ночная мысль остра, да не решишь на-гора. Растеряев после плотного завтрака решил сходить к директору заезжего шапито. Господин Штайнмайер был человеком в городе новым и потому очень осторожным.
— На что нам мамонт? Посудите сами, содержание его недешево, навоза производит немало. А все жители города его и так уже видели, причем бесплатно. Увы, господин Растеряев, ваше предложение не имеет коммерческого эффекта.
— Точно мне его конкуренты подсунули, — возмущался за ужином Антип Захарович, — на разорение и осмеяние. Не пойму, кто только из них нашустрил? Самоедов или Жиромазов.
— А давай его со двора сгоним, — предложила Домна Ильинична, — кажный человек тот крест несёт, что ему по силам.
Несмотря на вопли Марфуни, грозившейся уйти из дому вместе с мамонтом, ископаемый в ту же ночь тихо был спроважен за ворота усадьбы Растеряевых. Он стоял, печально моргая пушистыми ресницами, высоко задрав голову. А из окошка, грозясь вывалиться наружу, свисала купеческая дочка, обильно поливая слезами кусты сирени, дотянувшиеся до самого второго этажа. Но по городу ископаемый побродил недолго, а уже к утру был доставлен обратно ко двору Растеряевых господином полицмейстером со словами:
— Лучше за животиной присматривать надо. Залез в огород Садовниковых, вытоптал всю брюкву. С вас, господин Антип Захарович, катеринку за убыток и кой-чего за труды.
Растеряев раскошелился и, кряхтя, налил полицмейстеру рюмашку анисовой.
Полдень принёс новое огорчение в виде статьи Мерзоткина в «Веском слове». Приказчик дрожащими руками подсунул листок Растеряеву, но тот грозно распорядился: «Читай». Ерошка, глубоко вздохнув, начал:
— В то время как прогрессивное человечество отмечает небывалый интерес к исторической науке, географии и политике, отдельные элементы старого мира в лице купечества демонстрируют отсталость мышления и косность взглядов. Не удовлетворившись разведением опасных пород собак, огораживанию части общественной территории реки с целью оборудования причалов для прибрежной торговли, эти элементы старого мира заводят себе диковинных питомцев. В то время как вся передовая Россия в едином порыве следит за открытием первого международного конгресса математиков в Цюрихе, отдельные отсталые общественные элементы демонстрируют любование допотопным прошлым в виде мамонта.
Растеряев вырвал газету из рук Ерошки и со злобным выражением лица изорвал её в клочья.
— Иду к градоначальнику Ефиму Петровичу. Сил моих нет.
Кабинет градоначальника в особняке среди пышного розария напоминал апартаменты римского трибуна. Белые стены сплошь украшали витые лозы золотого винограда, лавровых листьев и купидонов.
Ефим Петрович принял Растеряева сразу, но по настрою было видно, что таит градоначальник на купца недовольство, хотя и не ясно, отчего. Спросивши, как здоровье супруги и дочери, Ефим Петрович побарабанил по столу с присловьем «Мдя, бывает же такое» и стал слушать жалобы Растеряева.
— И всё ж таки, дорогой Антип Захарович, я не понимаю, чем могу быть полезен. Сами заведут ископаемое, а потом бегут к властям. Прежде всего, надо было изучить вопрос. Так сказать, его глубинные корни и далеко идущие последствия. Мамонт – это вам не кошка. А вдруг он переносчик каких доисторических болезней? Может, нам нужно уже карантин объявлять для предохранения города от возможных эпидемий.
— Боже святый, — махнул руками Растеряев.
— Вы рассуждаете как лицо частное, — строго пояснил ему градоначальник, — я же лицо государственное, и о всеобщем благе должен заботиться. Ежели каждый себе ископаемого заведет, да на набережной выгуливать станет… А навоз? А прокорм? А налог?
— Какой-такой налог? — забеспокоился Растеряев, уже пожалевший о том, что пришел к градоначальнику за советом.
— Я бумагу составил на этот счет туда, — градоначальник поднял указательный палец вверх и завел глаза под брови, — не сочли бы ваше ископаемое кладом. С коего положено в казну уплатить процент.
— Это уж я не потерплю, Ефим Петрович, — кой-какие правила тоже знаем. Это мамонта следует в казну, а процент за него – мне. Всё наоборот!
Рассерженного Растеряева, в сердцах покинувшего бело-золотой кабинет градоначальника, на пороге поджидал Ерошка.
— То ли радоваться, то ли огорчаться, да только мамонт теперь не ископаемое, а вкопаемое. Марфуня плачет, животину за хвост держит, а тот под землю уходит. Аккурат в том месте, из которого его извлекли.
В развороченном огороде Растеряев застал рыдающую дочь, довольную жену и растерянных слуг с лопатами. На дне огромной ямы, которую раскидали три дня назад, шевелилась пушистая кисточка хвоста.
— Ушёл, — тоненько подвывала Марфуня, — как есть ушёл.
— Сами видели? — грозно спросил Антип Захарович, и слуги, не понимая, влетит им за недосмотр, или наоборот ждёт их награда, только переглядывались. Кнут из голенища сапога возымел действие, и один ротозей завопил, что бессовестное ископаемое ни с того, ни с сего, нажравшись до отвала капусты, рвануло в огород и давай ввинчиваться в яму. Никто не посмел препятствия мамонту чинить, ибо опасались лягания и убиения.
— Спаси и сохрани от всякой напасти, — перекрестил лоб дьяк Пафнутий, тоже оказавшийся кстати на подворье Растеряева.
Для обдумывания ситуации, семейство пошло пить чай. И только Марфуня оправилась рыдать в спаленку, и чай пришлось подать ей на второй этаж. Судили-рядили и определили, что всё к лучшему. И искуса нет, и расходы закончены, и жалоб от мещан не будет, а главное – конкуренты кулаки пусть теперь пообкусывают. Не так-то прост Антип Захарович, чтобы над ним беспрепятственно зубы скалить.
А в понедельник, когда стало окончательно ясно, что мамонт не вернется, работники разровняли грядки, точно ископаемого и следа не было. Об уроне хозяйству свидетельствовала только черная земля, на которой не сохранилось ни одного кочана капусты, да зловонная яма в углу огорода, ближе к реке. И уж совсем не ожидал купец Растеряев, что история будет иметь продолжение. Потому сильно удивился, когда от градоначальника прибыл к нему посыльный с нижайшей просьбой явиться на встречу со светилом столичной науки, членом императорской академии Христофором Блюменфортом, специально по случаю обнаружения мамонта, явившемуся в далекую провинцию.
Мстительно улыбаясь, Растеряев выбрал двубортный жилет с плоскими пуговицами и черный касторовый сюртук с тесьмой на обшлагах, шаровары с напуском на сапоги. Не торопясь облачился, расчесал бороду и посмотрелся в зеркало. «Вынь да положь вам мамонта? — хмыкнул он вслух, — А вот выну шиш и положу!».
Однако же на приеме у градоначальника он вел себя весьма культурно, меньше говорил, больше слушал. Христофор Блюменфорт, оказавшийся суетливым мелким человечишкой с зеленом пиджачке и абы каких брючонках, всё не терпел увидеть ископаемое чудо.
— Рад бы, уважаемый господин, но полезным быть никак не могу! — развел руками Растеряев, поймав взгляд градоначальника, полный испепеляющей злобы, — Я над природой не господин. Захотел ископаемый — явился, передумал — испарился.
— И всё ж позвольте удостовериться, — прошамкал недовольный Блюменфорт, поправляя золотую оправу пенсне.
Столичного ученого не заинтересовал ни дом, ни кирпичная пристройка к нему с модными колоннами и портиком, ни лепнина по фасаду, ни спуск к реке, заботливо огороженный Растерявым. Стоял Блюменфорт возле разрытой грядки и головой качал. А еще залюбовался он на кучу навоза в углу огорода, за вывоз которой он предложил ни много, ни мало, а тысячу рублей. Мол, наиценнейший для палеонтологической науки ресурс.
— И вывоз за счёт казны, —ляпнула Домна Ильинична, умевшая считать убытки.
Растеряеву хоть и смешно было, а торговаться он не стал. Только просил, чтобы сделку заключили в устной форме в присутствии двух свидетелей, наичестнейших купцов Жиромазова и Самоедова.
А когда погрузили кучу на подводы, и Ерошка, послюнявив пальцы, пересчитал хозяйские барыши, Антип Захарович предложил кликнуть Мерзоткина, чтобы тот прописал в своей газетёнке, что русский купец не прочь послужить науке всем, чем можно, хотя бы и навозом.
И только Марфуню никто не спросил, отчего она грустна, да из окошка поглядывает, не появится ли из грядки белый вздёрнутый ископаемый клык.
Автор: Ирина Соляная
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ
