Когда я была маленькая, жила я с родителями в районном центре Воронежской области. Улица маленькая, спереди лес, сзади поле. И нашей соседкой с одной стороны была старая бабушка. В связи со своим тем возрастом я совершенно не помню, а, может, и не посвящали меня в это, куда делись её дети. А, возможно, не было их. Не знаю. Но жила она одна, родственников не было, по крайней мере, никто никогда их не видел. Бабушку звали Наташа, но все взрослые звали её бабка Макушиха. Почему так - мне не известно.
Бабка жила очень скромно, была стара, возраста я тоже не знаю, но ходила она согнувшись, опираясь на палку. Одевалась по-старчески, как обыкновенная деревенская бабка советских времён. Иногда она могла и выпить. То ли с пенсии, то ли угощал кто. Если Макушиха выпила, то все одиннадцать дворов нашей улицы об этом знали. Она сначала начинала по всем домам искать своего козла, который давным-давно был ею продан. Содержать его сил уже не хватало, а на мясо пустить она его не смогла. Вот и продала за гроши. Старый козёл пригодился кому-то. Зачем - бабка выяснять не стала, чтобы лишний раз не горевать. Но, когда Макушиха заглядывала в стакан, решала, что козёл сбежал, и она начинала его искать. Никто не объяснял ей, что его нет, просто говорили, что не видели. Когда обход улицы заканчивался, бабка, не найдя козла, с горя выпивала очередной стакан. И тут на неё накатывала тоска-печаль, свойственная многим в этом состоянии. Она сидела на бревне возле домика и горько плакала, подвывая, кляня судьбу, одиночество и треклятого козла, бросившего её в такое трудное время. Провывшись, бабка пила новый стакан. Он каким-то образом напоминал ей, что козел продан, а не сбежал. Макушиха радовалась и следующие часа два она пела песни. Пела она очень хорошо, голос был на удивление сильным и звучным. По вечерней улице песня разливалась, как ручей. Слышно было далеко, песни были старые, напевные, интересного содержания - про любовь, судьбу, горе-беду. Соседи слушали и знали - бабка живая, всё в порядке, скоро петь перестанет, и надо поглядеть, чтоб в доме спала, на улице не осталась, замерзнет ведь. Но пила Макушиха редко, пару раз в месяц, а то и реже.
Любили бабку всей улицей. Добрейшей души и безотказного характера она помогала всем, кому была нужна. Сидела с дитём, пока мать делала что-то, могла покараулить пасущихся коз, пока дети-пастухи бегали есть, следила, если кто ждал почтовую машину, чтоб не проехала мимо...Да много чего просили бабу Наташу соседи. Никому не отказывала. Но и соседи тоже помогали. И лекарства возили, и еду с гостинцами носили, с праздниками поздравляли. Не оставляли "нашу бабку" одну. У нас калитка в заборе была между нашими домами. Я сама, будучи маленькой, то и дело бегала к ней. Я рано научилась читать и бегала к бабушке читать ей книжки. Она слушала, хвалила меня, гладила по руке и говорила, что я буду, когда вырасту, работать в сельсовете. Я не знала, что такое сельсовет, но почему-то работать там не хотела и говорила, что меня туда не возьмут. Бабушка беззубо смеялась и обещала похлопотать за меня.
Однажды бабка не вышла утром на улицу, и отец пошел её проведать. Оказалось, что баба Наталья заболела, совсем слегла. Вызвали скорую, увезли нашу бабку в больницу. Оказалась пневмония. Лечили старуху долго, раньше старались вылечить, домой раньше срока "на амбулаторное лечение" не выгоняли. И поставили-таки бабу Наташу на ноги! Привезли бабулю домой. А тут соседи приготовили ей еду, затарили холодильник кто чем мог. И накрыли во дворе угощение. И столы принесли, и стулья, и всякую незамысловатую еду. А мама пирожков напекла, пирожки моей мамы любили все. Когда старая Макушиха увидела столы, она плакала так, что всем стало казаться, что надо скорую снова вызывать. А она плакала и всё повторяла: "Спасибо вам, спасибо вам, детушки, спасибо вам". Праздник удался, отец принес гармонь, и пела бабка Наталья, и подпевали ей кто мог; а с моим отцом у них давно дуэт был слажен - частушки и "Как хотела меня мать" повторяли на "бис".
И было это в начале сентября. А по весне не стало Макушихи. Отец мой нашёл её утром, сидящую на бревне. Он думал, что вышла она утром, присела, прислонилась к завалинке дома и задремала. Но нет. Хоронили её, конечно, всей улицей. И всё было честь по чести, и отпевали, и поминали, будто вся улица - дети её. И никто не вспоминал, как она выпивала иногда, а вспоминали её доброту, душевность, заботу и, конечно, песни. Она всегда говорила: "Как помру - не горьтесь, лучше выпейте за помин души моей и спойте. А я там услышу и подпою. Там тоже люди живут. Точно вам говорю. Когда вам бабка Наташка брехала?".
И без бабушки этой словно пусто на улице стало, и люди реже общаться между собой начали. И дети не собирались вечером возле её дома. Как будто была бабка эта неким звеном связующим между всеми. И дом долго пустовал, пока семья цыганская не заняла его.
На сорок дней, не сговариваясь, несколько человек затянули любимую бабкину песню про лучинушку и казалось им, что откуда-то издали будто подпевает кто......