По следам занятий со С. уроками литературы, в 7 классе.
Цикл рассказов написанных по наблюдениям за жизнью простого народа в сельской местности центральной России. 1842-48 год. Художественно-обработанный травел-блог? Автор (И.Тургенев) вернулся после учебы за границей и был сослан за какое-то вольнодумство (“лайкнул не то” ) в родовое поместье - Орловскую область. Будучи страстным охотником, побывал везде и видел разных людей. В общении “барин” был простой, хотя и джентельмен, люди к нему хорошо относились
В школьный курс включен был раньше “Бежин луг” только - разговоры крестьянских мальчиков у костра, в ночном стерегущих табун лошадей. (Кулички летят, посвистывают.. - А куда они летят? - В теплые страны. Где зимы не бывает ). Верования, причты, жизненный опыт, передаваемый от старших младшим. У Рыбакова в повести Бронзовая птица деревенские дети почти восемьдесят лет спустя все так же суеверны (в отличие от юных пионеров )
“Бирюк” - проходят в 7 классе. Служебный долг против чувства милосердия. Лесник и бедный односельчанин.
Рассказчик (барин-охотник) ночью в лесу в сильный дождь становится свидетелем задержания лесником мужика, тайно срубившего дерево на продажу. Барин шепотом предлагает заплатить за дерево и отпустить несчастного, но лесник отводит его в свою избу, где живет сам в нищете, с дочерью и младенцем, жена его оставила..
Мужик просит его отпустить, жалуется на нищету и безысходность. Лесник отвечает, что все равно, воровать - не ходи.. Мужик распаляется, начинает грозить расправой: до тебя, погоди, доберемся! Лесник хватает мужика, барин хочет вмешаться.. Внезапно лесник развязывает мужика и выгоняет его из избы. Затем, не дожидаясь окончания дождя, провожает барина.
Удивило задание Свете:
1-ый ряд: найдите в тексте все упоминания о молнии. Что это понятие символизирует в мировой культуре?
2-ой ряд: найдите в тексте все упоминания о грозе. Что это понятие символизирует в мировой культуре?
3-ий ряд: имя главного героя Фома – происхождение имени? Значение? Упоминание в мировой культуре?
4-ый ряд: имя преступника Ермолай – происхождение имени? Значение? Упоминание в мировой культуре?
Ну 1-2 еще ничего (молния, гроза - беда, беспросветность), то Фома - упрямый, неверующий, апостол что ли? Библейский сюжет совсем не об этом, вряд ли Тургенев так сопоставлял. Имя Фома в святках встречается часто.
Ермолай - не преступник, а крестьянин-охотник, помощник автора в его вылазках. Он упоминается и в других рассказах. Имя мужика, срубившего дерево, не названо. Ермолай лишь повторяет то, что говорили все мужики в деревне: лесник - зверь, вязанку хвороста не даст унести (странно, сбор хвороста - это защита леса от пожаров). В современной России в 2018 принят закон, что хворост собирать можно. Порубка - другое дело. Помещику следовало поручить леснику организовывать обеспечение крестьян лесом (в кредит на постройку избы, например) и лесовосстановительные работы в счет барщины. В данном рассказе мужик (явно злоупотребляющий алкоголем (“испитое лицо”)) рубил дерево с целью продажи на дрова. Зная нрав лесника, явно поступил он так от отчаяния. Ему не повезло, был жестко задержан Бирюком, явно превосходящим его физически. У мужика был топор, хотя.. После задержания топор по просьбе хозяина лесником подобран: “зачем ему пропадать?” Лошадь мужика тоже уведена лесником из оврага, видимо, это единственный актив мужика, который можно продать, если давать делу законный ход. Но тогда семье гибель..
С точки зрения строгости закона лесник не был прав. Вспомним Жавера - этот француз находился в таком же положении, что и Фома Бирюк, - он отпустил Жана Вальжана, и не смог справиться с этой тяжестью. Гюго опубликовал роман Отверженные в 1862 году - гораздо позже, чем Тургенев рассказ Бирюк (1847).
У В.Гюго глава называется Колебание в незыблемости принципов.
Вот предшествующее ей описание Жавера (он привозит раненного революционера Мариуса в дом его деда, вместе с Жаном Вальжаном):
Жавер спросил привратника тоном, приличествовавшим представителю власти при разговоре с привратником революционера:
-- Где тут живет какой-то Жильнорман?
-- Здесь. На что он вам нужен?
-- К нему привезли сына.
-- Сына? -- машинально повторил привратник, видимо, ничего не понимая.
-- Он умер.
Шедший следом за Жавером оборванный и весь в грязи Жан Вальжан, на которого привратник смотрел с некоторым ужасом, отрицательно покачал ему головой.
Привратник, казалось, не понимал ни того, что ему говорил Жавер, ни мимики Жана Вальжана. Жавер продолжал:
-- Он пошел на баррикаду -- и вот результат.
-- На баррикаду! -- вскричал привратник.
-- Там его убили. Разбудите отца.
Привратник не трогался с места.
-- Идите же! -- продолжал Жавер, а затем прибавил: -- Завтра здесь будут похороны.
Жавер рассматривал каждое событие как обычное явление общественной жизни, строго классифицируемое в известном порядке по уставу о пресечении и предупреждении, и каждый такой случай причислял к известной категории; всякий возможный жизненный факт как бы хранился в особом ящике, откуда он и появлялся в соответствующие моменты; к числу таких уличных явлений относились шум, бунт, время карнавала, похороны.
//Мариуса устраивают в постели, нужно уводить Жана Вальжана в тюрьму. Но Жавер отпускает его//
Жавер страшно страдал.
Уже несколько часов Жавер перестал быть таким, каким он был раньше. Он чувствовал себя в смятении, его ум, всегда такой ясный, в своей слепоте утратил теперь свою прозрачность, этот кристалл заволокло облако. Жавер чувствовал, что в нем раздваивается понятие о долге, и не мог не сознавать этого.
Когда он так неожиданно увидел Жана Вальжана на берегу Сены, он похож был и на волка, догнавшего ускользнувшую было от него добычу, и на собаку, снова нашедшую своего хозяина.
Он видел перед собой два пути, и оба одинаково прямые, и это его ужасало, так как во всю свою жизнь он знал только один прямой путь. И сознание того, что пути эти расходятся, еще более увеличивало его мучения. Каждая из этих дорог заставляла покинуть другую. Которая же из них настоящая?
Его положение было невыносимо.
Быть обязанным жизнью преступнику, признать это и заплатить ему этот долг, поставить себя, наперекор самому себе, на одну доску с беглым каторжником, принять от него услугу и затем самому оказать ему такую же услугу, позволить сказать себе: "Уходи", а затем сказать самому: "Будь свободен", пожертвовать ради личных соображений долгом, уклониться от исполнения этой главной обязанности и чувствовать в этих личных соображениях нечто даже высшее, чем исполнение одного только долга, обмануть доверие общества, чтобы остаться верным своей совести, -- все эти противоречия казались абсурдными и угнетали его ум.
Его удивляло, что Жан Вальжан оказал ему милость, и ужасало, что он, Жавер, в свою очередь помиловал Жана Вальжана.
Что с ним такое стало? Он искал прежнего самого себя и не находил.
Что теперь делать? Выдать Жана Вальжана нельзя, оставить Жана Вальжана на свободе тоже неправильно. В первом случае человек, облеченный доверием правительства, опускался еще ниже преступника, во втором -- каторжник поднимался выше закона и попирал его ногой. В обоих случаях позор ложился неизгладимым пятном на Жавера. Какой ни сделать выбор, это все равно падение. Жизнь определяет границы, перешагнуть за которые невозможно, за этими крайними точками уже нет жизни: там бездна. Жавер как раз и стоял на одной из этих точек.
Больше всего его угнетало то, что он вынужден был думать. К этому побуждала его даже сама сила этих противоречивых ощущений. Он не привык думать, и это состояние было для него в высшей степени болезненным.
Словом, Жавер стал жертвой своего западного прямолинейного мышления…
Он говорил себе, что это так и должно быть, что бывают исключения, что власти могли ошибиться, что закон мог быть неправильно применен в данном конкретном случае, что все не может быть включено в свод законов, что возможны и такие неожиданности, с которыми нельзя не считаться, что добродетель каторжника могла поймать в сети добродетель чиновника, что этот необычайный человек и в самом деле мог быть таким необычайным, что судьба иногда ставит такие западни, и он с отчаянием думал, что ему уже не удастся уберечь себя, чтобы снова как-нибудь не попасться в такую же ловушку.
Он был вынужден признать, что добро существует. Этот каторжник был добр. И он сам -- удивительная вещь! -- тоже только что совершил доброе дело. Значит, он стал развращаться.
Он считал себя подлецом. Он сам относился к себе с отвращением.
С точки зрения Жавера идеал не требовал ни гуманного отношения к людям, ни благородства, ни возвышенных понятий о своих обязанностях, -- все ограничивалось тем, чтобы быть безупречным по службе. /…/
Не будучи ни в каком случае тем, что называют вольтерьянцем или философом, или неверующим, а питая, наоборот, инстинктивное благоговение к церкви, он тем не менее видел в ней только важнейшую часть социального целого; порядок был его догматом, и это его удовлетворяло; с тех пор как он стал взрослым и поступил на службу, полиция стала для него почти что единственной религией, про него без малейшего намека на насмешку и совершенно серьезно можно было бы сказать, что он исполнял свои обязанности сыщика с полным благоговением. Он признавал только одну власть, своего начальника Жиске, до этого времени он не думал никогда о другой власти -- о боге. И вот он вдруг почувствовал присутствие этой главной, верховной власти, и это его смутило.
Это неожиданное открытие поставило его в тупик; он не знал, как ему держать себя с этим верховным начальником; он знал только одно, что подчиненный должен склоняться перед начальством, что он не смеет ни ослушаться, ни порицать, ни критиковать, и что если начальник покажется ему слишком странным, то у подчиненного остается только один выбор -- подать в отставку.
Но каким образом подать прошение об отставке богу? /…/
То, что происходило в Жавере, можно было назвать крушением прямолинейной совести, при котором его выбитая из колеи душа и его стремительно шедшая по прямой дороге честность столкнулись с понятием о боге и разбились вдребезги. Странно, конечно, казалось, что кочегар порядка, машинист правительственной власти, сидевший на слепом железном коне, катившемся по единожды определенному пути, мог быть выбит из седла внезапно блеснувшим лучом света!
Это очень краткие выжимки из длинной-длинной главы, описывающей душевные муки Жавера. Мы смотрели этот спектакль в 2008 году в San Ramon HS Theater, сцена очень трагично была сыграна. Но вот у Тургенева:
— Отпусти... с голодухи... отпусти.
— Знаю я вас, — угрюмо возразил лесник, — ваша вся слобода такая — вор на воре.
— Отпусти, — твердил мужик, — приказчик... разорены, во как... отпусти!
— Разорены!.. Воровать никому не след.
— Отпусти, Фома Кузьмич... не погуби. Ваш-то, сам знаешь, заест, во как.
Бирюк отвернулся. Мужика подергивало, словно лихорадка его колотила. Он встряхивал головой и дышал неровно.
— Отпусти, — повторял он с унылым отчаяньем, — отпусти, ей-богу, отпусти! Я заплачу, во как, ей-богу. Ей-богу, с голодухи... детки пищат, сам знаешь. Круто, во как, приходится.
— А ты всё-таки воровать не ходи.
— Лошаденку, — продолжал мужик, — лошаденку-то, хоть ее-то... один живот и есть... отпусти!
— Говорят, нельзя. Я тоже человек подневольный: с меня взыщут. Вас баловать тоже не приходится.
— Отпусти! Нужда, Фома Кузьмич, нужда, как есть того... отпусти!
— Знаю я вас!
— Да отпусти!
— Э, да что с тобой толковать; сиди смирно, а то у меня, знаешь? Не видишь, что ли, барина?
Бедняк потупился... Бирюк зевнул и положил голову на стол. Дождик всё не переставал. Я ждал, что будет.
Мужик внезапно выпрямился. Глаза у него загорелись, и на лице выступила краска. «Ну на, ешь, на, подавись, на, — начал он, прищурив глаза и опустив углы губ, — на, душегубец окаянный: пей христианскую кровь, пей...»
Лесник обернулся.
— Тебе говорю, тебе, азиат, кровопийца, тебе!
— Пьян ты, что ли, что ругаться вздумал? — заговорил с изумлением лесник. — С ума сошел, что ли?
— Пьян!.. не на твои ли деньги, душегубец окаянный, зверь, зверь, зверь!
— Ах ты... да я тебя!..
— А мне что? Всё едино — пропадать; куда я без лошади пойду? Пришиби — один конец; что с голоду, что так — всё едино. Пропадай всё: жена, дети — околевай всё... А до тебя, погоди, доберемся!
Бирюк приподнялся.
— Бей, бей, — подхватил мужик свирепым голосом, — бей, на, на, бей... (Девочка торопливо вскочила с полу и уставилась на него.) Бей! бей!
— Молчать! — загремел лесник и шагнул два раза.
— Полно, полно, Фома, — закричал я, — оставь его... бог с ним.
— Не стану я молчать, — продолжал несчастный. — Всё едино — околевать-то. Душегубец ты, зверь, погибели на тебя нету... Да постой, недолго тебе царствовать! затянут тебе глотку, постой!
Бирюк схватил его за плечо... Я бросился на помощь мужику...
— Не троньте, барин! — крикнул на меня лесник.
Я бы не побоялся его угрозы и уже протянул было руку; но, к крайнему моему изумлению, он одним поворотом сдернул с локтей мужика кушак, схватил его за шиворот, нахлобучил ему шапку на глаза, растворил дверь и вытолкнул его вон.
— Убирайся к чёрту с своей лошадью! — закричал он ему вслед, — да смотри, в другой раз у меня...
Он вернулся в избу и стал копаться в углу.
— Ну, Бирюк, — промолвил я наконец, — удивил ты меня: ты, я вижу, славный малый.
— Э, полноте, барин, — перебил он меня с досадой, — не извольте только сказывать. Да уж я лучше вас провожу, — прибавил он, — знать, дождика-то вам не переждать...
На дворе застучали колеса мужицкой телеги.
— Вишь, поплелся! — пробормотал он, — да я его!..
Как видим, в Бирюке рефлексии много меньше. Что заставляет его изменить долгу? У Жавера был ответ - добро на добро (его Вальжан спас на баррикадах раньше). Здесь вор - только один из многих (вся слобода такая), даже имя его не названо. Бунт, отчаяние мужика? Присутствие барина, который может выступить поручителем (еще в лесу он предлагал выкупить дерево, но рассказчик оставляет финансовые расчеты за кадром, сообщая только, что ответственен - лесник (у него вряд ли есть деньги, скорее будут другие санкции, если порубка откроется).
Неграмотный крепостной Бирюк, хотя и поставлен в ту же роль, что и Жавер, относится к жизни проще. Он понимает, что если будет злобствовать, то мужики его могут подкараулить ( рассказ-то Тургенев написал, увидя могилу так убитого лесника). Но если закрывать глаза на их вылазки - то сам попадешь под кнут. Поэтому он, по сути полицейский, должен лаврировать между долгом и чувством общности (интересами общины). Тургенев наверняка находил неправильным распределение ресурсов, лесные угодья можно было бы использовать эффективнее.. Но барину проще поставить сторожа - цепного пса и ни о чем не думать…
Еще пример неподкупного чиновника - рассказ Злоумышленник(1885) у А.П.Чехова.
Там мужика ссылают, он не понимает за что, следователи совершенно равнодушны и вряд ли будут исследовать тот факт, что вся деревня-то гайки с рельсов скручивает..
“С Митрофаном Петровым... Нешто не слыхали? Невода у нас делает и господам продает. Ему много этих самых гаек требуется. На каждый невод, почитай, штук десять” /…/ “Брат за брата не ответчик... Кузьма не платит, а ты, Денис, отвечай... Судьи! Помер покойник барин-генерал, царство небесное, а то показал бы он вам, судьям... Надо судить умеючи, не зря... Хоть и высеки, но чтоб за дело, по совести..”
Как видно, двадцать лет после отмены крепостного права, гражданское и буржуазное сознание в народе только начинает появляться, а старый барин, как гарант порядка на селе вспоминается с ностальгией…
Света, как ни странно, видит, похоже, в протестах пойманного мужика бунты будущей революции: От нее никто не уйдет!
Мне же кажется, что Бирюк, делая свой моральный выбор, руководствовался интуитивным пониманием “пользы обчеству”:
“Ну сделаю, положим, все по закону.. Обложат, а то и сошлют мужика.. Кто его жену, детей будет кормить.. Барин заплатить обещался за дерево.. Нет, это не дело, напужать и повоспитывать вора надо, чтоб впредь неповадно было. Но и сам я.. Ежели с мужика деньги взять, то это подкуп.. Возьмешь раз, потом уж не откажешь, а там и сам в Сибирь угодишь.. А барин милость оказывает. Пусть только это в тайне останется. Провожу-ка его поскорее, пусть и в дождь, вишь, служба-от какая нелегкая. И впрямь удушить свои могут.. На кого Улита останется.. Эх жизнь.. Чаю достать бы..” Примерно так.
Жавер одинок, у него нет семьи, нет никаких слабостей, он аскет. Он изредка читает книги и нюхает табак. Смысл его жизни - добиться исполнения закона. Но он свободен и не одинок - работает совместно с такими же полицейскими агентами.
/Жавер/ был грозой всего того класса людей, который означается в статистических ежегодных отчетах министерства юстиции рубрикой: "Не имеющие профессий". Одно имя Жавера служило для них пугалом, а его появление повергало их в оцепенение страха.
Бирюк же один - он как между молотом и наковальней, между нищими крестьянами, которым нужны деньги, дрова, пиломатериалы и барином, который взыщет… Его могут убить свои же и кто позаботится его о дочке и сыне? Он необразован и вряд ли способен организовать “серую” схему торговли лесом и валежником, когда и волки сыты, и овцы целы. В то же время его понятие справедливости не так прямолинейно, как у Жавера.