— Эта картина — сплошная загадка. Художник не оставил ни одной улики, способной разъяснить её сюжет. Объяснить причину, по которой плачет её главная и единственная героиня.
Мы с Вами не видим лица́ этой женщины. Просторные одеяния античного толка не позволяют определить ни её возраст, ни общественное положение. Окружающая архитектура — безлика, пространство — пусто и лишено каких-либо внятных деталей, повсюду — сплошной монохром, за который не в силах цепляться зрительский взгляд... В довершение всего, у входной двери отсутствует ручка. Как символ безысходности и невозможности вернуться назад... Символ изгнания.
Выходит, художник просто оставил свою героиню наедине с собственным горем? А нас, своих зрителей — наедине с предположениями и догадками, где каждая новая будет не лучше, но и не хуже предшествующей?
Но зачем?!
Я долго ломал себе голову, Холмс, но в конце концов нашёл единственно возможный ответ. Замысел мастера изящен и прост, как всё гениальное. «Отверженная» кисти Боттичелли — не персона, а символ! Она — метафора разрушенной и преданной любви. Универсальный посыл, воплощённый в одном-единственном образе. Понимаете, коллега? Лишая свою героиню индивидуальности, великий мастер обращается к личному жизненному опыту каждого зрителя. Невзирая на пол, возраст, характер, мировоззрение. Позволяет раскрыть свою душу и остаться наедине с собственными размышлениями. Ведь одни из нас узнают в плачущей женщине брошенную супругу. Другие — безутешную вдову, выброшенную кредиторами из собственного дома. Третьи — юную девушку, опозорившую свою семью, необдуманно согласившуюся на то, о чём ныне горько жалеет... А четвёртые вспомнят, как в юности спешили уйти из отчего дома. Отправились в путь навстречу судьбе, забывая тех, кто растил и заботился, кто, быть может, любит и ждёт до сих пор...
Вы просили меня рассказать, что я думаю о загадке картины великого Боттичелли, коллега? Так вот Вам мой вывод.
— Блестяще, мой друг. Нет, в самом деле, блестяще! Вы совершенно не правы, все Ваши выводы ложны, но Ваша история тянет на неплохую новеллу. Украсьте подробностями, облеките в форму эссе — и можно публиковать! Право слово, любой популярный ресурс разместит не задумываясь.
— Ну, знаете, Холмс, это уж слишком! Да, я могу ошибаться, но это не повод для шуток подобного сорта! Вам прекрасно известно: я не падок на популярность, а наши с Вами приключения документирую вовсе не прибыли ради!
— Я не шучу. Вы провели прекрасный анализ, за который я искренне Вам благодарен. Проблема лишь в том, что он — искусствоведческий. И актуален для Викторианской эпохи. Для нашего с Вами столетия под номером девятнадцать.
Поймите, коллега: Боттичелли не мыслил так же как Вы или я. Множество символов, атрибутирующих явление или предмета — изобретение живописцев нашей эпохи. Концепция открытого сюжета полотна, приглашающего аудиторию пофантазировать и порефлексировать, была неизвестна творцам Возрождения.
Мастера Ренессанса мыслили образнее, но «проще». И не искали возможностей расширить свою аудиторию, стать ближе и понятнее всем вокруг. Их картины — послания образованной аристократии. Тем, кто умеет считывать античные и библейские смыслы. И вот уже там, «в глубине» мифологии с теологией, таятся ответы на все вопросы.
— По-прежнему полагаю свои выводы верными. Не вижу причины...
— ... Вы видите бороду?
— П-п-простите, что-что я должен увидеть???
— Бороду, милый мой Ватсон. Вглядитесь. А вместе с Вами недурно б вглядеться и всем современным искусствоведам. Благо она (борода), пусть и самую малость, но отличается тоном от шевелюры героя картины.
— Э-м-м... Уж не хотите ли Вы сказать...
— ... что название картины — ошибка. Давняя и весьма непростительная ошибка экспертов-искусствоведов, придумавших её. Ведь у этого произведения нет собственного имени, данного ему, так сказать, «при рождении» автором. А господ профессионалов (как, собственно, и Вас, милый мой Ватсон) ввели в заблуждение стройное телосложение, мягкие контуры и нежные тона. Что, между прочим, весьма и весьма типично для авторской манеры сэра Боттичелли. В ней он изображал что мужчин, что женщин.
— Вы разыгрываете меня, Холмс! Признайтесь. Ведь нет совершенно никаких доказательств того, что волосы персонажа картины, находящиеся ниже запястья его правой руки, это борода!
— Есть, дорогой коллега. Но не на этой картине.
— А где же?!
— К слову: так называемая «La derеlitta» — это не совсем картина.
— О Боже мой, Холмс! Ваша шутка заходит слишком далеко.
— Я вполне серьёзен. Это не картина, а деревянная панель. Когда-то она была частью стенки огромного сундука, предназначенного для хранения белья. На таких гигантских сундуках можно было даже спать. Пока Вы, мой друг, упражнялись в эпистолярном жанре, стремясь как можно живописнее оформить свои выводы по итогам расследования сюжета, я наводил справки в музеях западной и южной Европы. И обнаружил нечто замечательное... Минутку, коллега, трубка погасла...Вот так-то лучше. Итак, продолжаем.
Проанализировав сохранившиеся росписи части стенок и крышки сундука, я отбросил последние сомнения. Все они были написаны одним мастером и представляли собою часть единой композиции, посвящённой библейской притче о Мардохее. Согласно легенде, этот достойный джентльмен, пленённый персами, стал воспитателем и наставником Эсфири, будущей царицы Персидской империи. Однажды, дабы наказать Мардохея, а заодно и всех иудеев, царский приближенный по имени Аман решился на ужасное злодеяние. Его план состоял в том, чтобы погубить всех евреев от мала до велика, что жили на территории империи. Но Эсфирь, ставшая к тому времени царицей, вняла мольбам своего старого учителя и вступилась за несчастных перед своим августейшим супругом. В итоге Аман отправился на свидание с палачом, а Мардохей занял его место подле царского трона.
Так вот, дорогой Ватсон: ниже Вы можете видеть эпизод росписи упомянутого выше сундука, посвященный триумфальному въезду Мардохея во дворец Артаксеркса. Узнаёте эти густые, пышные волосы и эту характерную бороду? А мягкие, лёгкие, немного женственные очертания фигуры? Теперь сопоставьте их с теми же элементами облика героя картины «La derеlitta». И Вы убедитесь в моей правоте.
- Невероятно... Нужно немедленно оповестить полицию! И прессу! И директораты музеев! Ах да, и держатели каталогов будут в шоке!
— Зачем?
— Что значит: «Зачем», Холмс! Вы только что привели убедительные аргументы в пользу ошибочности названия картины Боттичелли! Одной из последних картин в его жизни! Все воспринимают её как своего рода реквием художника по самому себе, как нечто загадочное и глубоко символичное, а выясняется что это всего лишь декоративное произведение, имеющее ясного героя и сюжет!
— Милый Ватсон, пожалейте музейных работников. Подумайте о добром имени экспертов, сделавших его на исследовании этого полотна. Вспомните о том, что эта картина давно уже живет собственной жизнью и обросла красивейшими историями и мифами. Один такой миф Вы даже лично сочинили, а затем изложили мне пятью минутами ранее. Неужели наше с Вами личное расследование должно закончиться для десятков или даже сотен людей неприятностями и хлопотами?
Давайте оставим всё есть. Тем более что теперь наши читатели знают правду о загадке «Отверженной». Не забывайте: именно они — непосредственные клиенты нашего детективного агентства. Надеюсь, им будет приятно. А нас с Вами ждут новые, не менее интересные расследования. На наш век загадок хватит, будьте уверены.
Автор: Лёля Городная
Вы прочли статью — спасибо. Подписывайтесь на канал. Будем рады новой встрече с Вами, уважаемый читатель.