История эта случилось давно и свидетелей уже не сыскать. Мне известна от участника, вернее участницы, а по совместительству — моей любимой бабушки...
Часто ловлю себя на странном ощущении кинематографичности жизни: набирая ход и ускоряясь, сюжет разворачивается, чередуются сцены и декорации, персонажи проживают свои роли, постепенно меняясь и взрослея. Не меняюсь лишь я. Оставаясь тем же, как был десять или даже двадцать лет назад...
Нет, ну правда. Внутри себя, я реально бега времени не воспринимаю. Совсем. Вернее, не воспринимал. Пока на сцену неожиданно не выпрыгнул Мельчайший.
Наблюдая его первые, пока не слишком уверенные шаги, отчётливо понимаю как много утекло воды. Заглядываю в зеркало, а оттуда пялится бородатый дяденька.
Не верю, что этот дядька — я. Откуда ты вообще взялся? И где тот, что буквально вчера был таким же Мельчайшим и так же неуверенно бежал навстречу лыбящемуся деду?
Дед у меня был замечательный. Высоченный, громогласный и совершенно лысый.
По утрам, помазком старательно взбивал в маленькой железной мисочке выдавленную из толстого тюбика каплю крема, намыливал голову и аккуратно скоблил опасной бритвой, стряхивая ошмётки пены в специальную тарелочку.
Порой прерывался и правил лезвие. Широкими взмахами чиркая по обратной стороне наброшенного на дверную ручку офицерского ремня.
Закончив, протирал голову влажным полотенцем и осматривался в зеркале. Погладив враз заблестевшую лысину, удовлетворённо хмыкал и зычно кричал:
— Лёля, когда завтрак? Ты чайник вскипятила?
Лёля — это жена и наша бабушка. На завтрак пекла пирожки и плюшки. Свёрнутые восьмёрками. Хрусткие от зажаренного сахара сверху и мягкие внутри. Их можно было есть, постепенно раскручивая слой за слоем и макая в варенье или сгущёнку.
Чай из заварника доливали кипятком. В какие попало чашки. Кроме одной. Дедовской. У него была особенная. Огромная, светло зелёная и в крупный белый горошек. Брать никому не разрешалось. Не то, чтобы совсем, но лучше не надо.
Деду было примерно как мне сейчас. Плюс-минус. Бабушка — чуть моложе. Дед — бывший кадровый военный. Офицер. Бабушка — офицерская жена. Вся жизнь — переезды, казармы и мебель с инвентарными номерами.
Войну они начали ещё до прихода немца. С японцами. В 1939 году на реке Халхин-Гол.
К моему рождению, дед давно был в отставке. И бабушка тоже. Про войну ни дед, ни бабушка особенно не распространялись, а вот про жизнь военную — время от времени. Особенно бабушка.
Иногда истории были страшные. Помню, одна была про соседку, которая пошла в лес и пропала. Её долго искали, но нашли только ноги в сапогах. Остальное волки съели. С тех пор волков я боялся отчаянно.
Но и забавные были. Одну я вспомнил, когда рассказывал о бьющихся в окна нашего дома дроздах.
Как водится у офицерских жён, работала она кем попало. Какая в военном городке работа есть, тем и занималась. В тот раз заведовала местным "рестораном".
Как сейчас понимаю, это была офицерская столовая, но бабушка предпочитала слово "ресторан".
Едва успела принять дела и приступить к работе, буквально через неделю, приходит повариха и почти плачет:
— Ольга Ивановна, скажите им, я уже не знаю как отнекиваться.
— Кому сказать? Что случилось?
— Да опять эти два придурошных припёрлись. Требуют блюдо по спецзаказу.
Были у них в городке два друга. Офицеры. Мимо тёщиного дома без шуток не ходившие. Такие есть всегда и везде. Клоуны доморощенные. Биба и Боба.
— Гони ко мне. Разбираться будем.
Приходят.
— Ивановна, мы на охоте были, дичи настреляли, а твои кухонные готовить отказываются.
— Не положено из своего готовить. И меню утверждённое. Никакой дичи там не числится.
— Так мы ж в порядке исключения. Мы бы и сами, да не умеем... Ну, уважь, Ивановна...
— Ну, что с вами делать... тащите уже свою дичь.
Они и притащили... связку воробьёв. Где взяли неизвестно, но точно не на охоте: в него попади — только перья в стороны, вдребезги разнесёт. А тут целенькие. Много.
— Вы в своём уме? Что тут готовить, в них есть нечего!
— Ну как же нечего? Дроздов едят, цыплят едят. Лягушек едят. Даже улиток едят, а те вообще малявки. Нешто воробей хуже?
Понятное дело, это они над женой начальника пошутить решили, в неудобное положение поставить, но отчего бы шутку не поддержать? Ещё посмотрим кто последним улыбаться будет.
— Давайте уже. Несите на кухню, скажите, что я разрешила. К вечеру приходите.
Кухня поначалу растерялась. Не каждый день такая экзотика.
— Ольга Ивановна, как их готовить то?
Воробей вообще-то птичка некрупная, а без перьев — натурально размером с лягушку. Посовещались и решили готовить как рябчиков. Сказано дичь, будет вам дичь. Ешьте не обляпайтесь.
Приготовили. Разложили на подносике красиво, крылышки подогнули, ножки там... всё как полагается. Соусом полили и вынесли. Вся кухня в зал вылезла поглазеть. Как воробьёв жрать будут. Не каждый день такое чудо.
Эти уже сидят. Ждут. Зубы скалят.
— Ну, вот ваша дичь. Ешьте.
Вилкой ковыряют, сопят, есть конфузятся. Головами вертят, в глаза не глядят
— Вы сами, пока готовили, пробовали? Вкусно?
— Не пробовали. Чтобы вам побольше досталось.
— Чё то, Ивановна, наверное мы с собой заберём. Не будем же мы одни есть. Парней угостим. Коллектив. Тут вон сколько, на всех хватит.
— Идите уже. В следующий раз дичь покрупнее выбирайте. Ворону... Сороку...
Ушли. Ели или нет неизвестно, но подносик утром вернули чисто вымытым. Не надо шутить над жёнами начальников, это она добрая, а он ворону съесть заставит.
ПОДПИШИСЬ.