Угрюмая Тура подхватила прозрачные потоки Тюменки, поглотила их и вяло потащила за собой. В пасмурный день плавное течение можно было и не заметить, но сегодня щедрое майское солнце поднялось над рекой, густо осыпало воду радужными отметинами, которые, переливаясь в рассеянных лучах, размерено плыли на едва заметной ряби, искрясь серебряными блёстками.
Герхард Миллер и Йоганн Гмелин, расстелив циновки, устроились на берегу Туры, пили вино, закусывая его сыром, купленным в торговых рядах. Почти два месяца академический отряд Второй Камчатской экспедиции Беринга стоял в Тюмени. Если Йоганн восхищался каждым прошедшим днём, то его друг профессор Миллер, заваленный рутинной работой по переписи архивов, постоянно ворчал.
— Вы, безусловно, понимаете, друг мой Йоганн, что я порой сильно завидую вам. Но это лишь оттого, что вы имеете прекрасную возможность быть наедине с природой. Я понимаю ваш искренний восторг, когда вы рассказываете о найденном вами новом растении. Как вы трясётесь над ним, словно над дитём малым. И это приносит вам успокоение. А что у меня? Бесконечные кипы бумаги и вздувшийся желвак на пальце руки моей от пера! И ничего более. А коль удастся натолкнуться на нечто удивительное, так это хотя и приносит удовольствие, но мгновенно погружает в размышления и заставляет мучиться в поисках ответа.
Йоганн сделал глоток из бокала, отломил от белой пористой головки кусочек пахнущего молоком сыра и улыбнулся.
— Не томите, Герхард! Поведайте уже, что замечательного нашли вы в архиве?
— Вы, знаете, друг мой Йоганн, не далее как пару дней назад я обнаружил в Кунгурской летописи, незабвенного Семёна Ульяновича Ремизова, наиинтереснейший факт, который доказывает, что славный град Тюмень основан в 1582 году.
— И что в этом интересного, Герхард?
— Как что?! — возмутился Миллер и вскинул руки к небу. — В документах, которые мне встречались ранее, прописана другая дата: 1586 год! Вы понимаете? Ошибка в четыре года!
— Герхард, ну, право, не стоит так нервничать! — улыбнулся Гмелин. — Выпейте вина, отведайте этого свежего сыра. Права была торговка, он очень душист! А что такое четыре года для истории? Мелочь…
Миллер поднялся, нахмурил брови и гневно посмотрел на Гмелина.
— Не ожидал от вас, друг мой Йоганн, такого пренебрежения к фактам! Четыре года — это огромный срок! В истории не может быть искажений. Любые неточности введут в заблуждение потомков, а это недопустимо! У народа, не знающего своего прошлого, нет будущего.
Гмелин отложил бокал, поднялся и обнял друга за плечи.
— Простите меня, Герхард, простите! Присядьте и расскажите, как случилась сия неточность?
Учёные уселись на циновки.
— Это вы меня простите, друг мой Йоганн, за мою горячность! Я пересмотрел ворохи документов и, несомненно, устал. Этим и вызвана моя несдержанность. Так, вот друг мой. Во всех бумагах значится, что Тюменский острог начали строить в 1586 году по приказу царя всея Руси, Фёдора Ивановича, на месте города Чинги-Тура. И с этим фактом поспорить нельзя, это я вам заявляю с полной ответственностью, как учёный-историограф. Но есть и другой факт. За четыре года до этого Ермак Тимофеевич с дружиной захватил Чинги-Туру, отбив город у татар.
Миллер замолчал, внимательно посмотрел в бокал и двумя пальцами вытащил упавшую в вино божью коровку. Он подул на неё, положил на ладонь и протянул Гмелину.
— Учитывая, что природный мир — это ваша стихия, — хохотнул Герхард, — это существо должно было плавать в вашем бокале!
— Несомненно! — поддержал Йоганн. — Присутствие сей твари Господней лишь подтверждает великолепие напитка. Надеюсь, она недостаточно пьяна и сможет самостоятельно добраться до дома.
Друзья громко рассмеялись и уставились на насекомое. Божья коровка быстро обсохла и зашевелила лапками. Она неторопливо подняла одно крыло, потом другое и, почувствовав прилив сил, с лёгким жужжанием устремилась в небо.
— Итак, — продолжил Герхард, — вы, конечно, видите, эту прекрасно сложенную церковь на том берегу Туры. На этом самом месте в 1582 году была поставлена Георгиевская часовня в восхваление Георгия Победоносца и в память о той битве. Предполагаю, что подле неё были похоронены погибшие воины. Чтобы не потерять Чинги-Туру, Ермак Тимофеевич остался тут на зимовку и, конечно, был вынужден обустроить лагерь. А добротный лагерь — это не только высокая городьба со сторожевыми башнями, а избы и другие постройки. По моему мнению, именно с этой часовни и началось строительство Тюмени и, безусловно, Ремизов был прав.
Миллер прищурился, со вздохом потянулся, зевнул и сказал:
— Давайте сегодня больше не будем о делах! Просто посидим и насладимся этим чистым речным воздухом, превосходным вином и бесподобным вкусом нехитрых яств. Вы знаете, друг мой, я совсем не тоскую о Петербурге. И Урал, и Сибирь настолько затянули меня и природой, и свежестью лесов! Да и народ тут незлобный.
— Полностью с вами согласен, Герхард. Когда люд занят делом, то и злиться не хватает времени. А тут все заняты: заготовка съестных припасов, добыча пушнины, торговля. Ежели затеять в Тюмени машкерад, думаю — это может вызвать некое смятение. Не привыкший тут к празднествам народ.
— Да, друг мой, Йоганн, все беды и дурь всяческая — от безделья. Да и празднества быстро надоедают. Я подумываю вот о чём: когда закончится поход наш, не остаться ли мне в глубинке какой. Обустроить хозяйство, бродить в лесах и заниматься наукой. Без отчётов и рапортов в Академию. Без планов и рекомендаций. Без переписи архивных документов и этих невыносимых команд: скорей, скорей, скорей!
— Возможно, для вас, Герхард, осёдлость и имеет смысл, — ответил Гмелин. — Но по мне лучше странствия. Да и привык я к дорогам. А вообще тяга к осёдлости, дорогой Герхард, это признак старости. Вам уже почти тридцать шесть, так, что, может, и пришла пора задуматься.
Друзья опять громко рассмеялись.
Раскрасневшееся солнце начало медленно таять за верхушками деревьев, которые разрезали его на блёклые розовые лучи, расползающиеся по тускнеющему небу ровными широкими полосами. Прохладный ветер с Туры, разгоняя дневную жару, шелестел высокой травой, лёгкими порывами прижимая её к земле.
— Ну что, друг мой Йоганн, пойдёмте домой! Мне кажется, мы прекрасно провели время.
— Верно. Редко выдаётся такая минута, — кивнул Йоганн. — Скажу, что вы в очередной раз поразили меня своей осведомлённостью в области истории. Не хочу оставаться в долгу и спешу поведать вам то, что мне стало известно от местных жителей. Это касаемо именно этой церкви, сооружённой на месте Георгиевской часовни, построенной Ермаком.
— Не томите, друг мой Йоганн, хотя я уверен, что рассказ ваш будет построен на очередной легенде, какими вы увлечены в последнее время, но с интересом послушаю его.
— Отнюдь, Герхард, это совершенно достоверная история! — заверил Гмелин, растянулся на циновке и заложил руки за голову. — Вы будете удивлены, узнав, что эту церковь из прочного бревна и две примыкающие колокольни построил татарин.
— Как так? — удивился Миллер.
— Да-да, — подтвердил Йоганн. — Митрополит Сибирский и Тобольский, Филофей Лещинский, слыл в народе истинным чудотворцем. Поговаривали, что он являлся настоящим посланником Господним. Проповеди его были настолько убедительны, что ему удалось обратить в христианство даже остяцкие племена. Вы представляете, сколь мощной была сила слова его, чтобы остяки целыми племенами отказались культов языческих и пошли за ним?
— Друг мой Йоганн, простите, — перебил Миллер. — О митрополите Лещинском я знаю много. Расскажите про церковь.
— Конечно. И пришёл к Филофею знатный татарин, жена его страдала тяжёлым недугом, от которого не мог излечить ни один лекарь. Татарин дал обет, ежели митрополит словом Божьим сможет исцелить её от болезни, то он примет православие и построит на месте ветхой часовни большую церковь. Так всё и произошло. И более того, с той поры со всеми, кто побывает в Георгиевской церкви, творятся чудеса, подвластные только воле Божьей.
Миллер улыбнулся.
— Как я и предполагал, друг мой Йоганн, вы рассказали мне очередную легенду, не имеющую под собой никакого исторического подтверждения.
Гмелин поднялся.
— Возможно, это и легенда, Герхард, а я, как учёный, должен опираться только на факты, доказанные наукой. Но временами я начинаю верить, что земля русская изначально укрыта от невзгод крылом небесного ангела. Столько на ней происходит необъяснимого и чудного, какое невозможно ни опровергнуть, ни доказать никакими научными исследованиями. Чем вы сможете опровергнуть то, что, после незначительного пребывания в церкви, люди исцеляются от хворей, у купцов, да и прочих торговцев налаживаются дела и даже пустоцветные бабы одариваются детьми?
— Не могу, друг мой, ответить вам, но знаю, что на все загадки природы должен непременно найтись научный ответ, — ухмыльнулся Миллер.
— А вы знаете, люди говорят, что все чудеса в Георгиевской церкви от того, что она наполняется чудодейственной энергией, которая выходит из-под земли?
— А вот это вполне может быть, — ответил Миллер. — Такое происходит из-за смещения земной коры.
— Герхард! — вскрикнул Йоганн. — Я тоже учёный, и многое понимаю в природных явлениях. Но вопрос не в этом! Почему энергия целебная? И это главное!
— Не будем спорить, друг мой. Давайте завтра отправимся в храм и сами убедимся, так ли там всё чудесно. Авось и наши дела наладятся, и Петербургская академия избавит нас от еженедельных отчётов. А сейчас пойдёмте домой.
Утром к завтраку Герхард вышел слегка прихрамывая.
— Что с вами стряслось? — удивлённо спросил Гмелин.
— Не знаю, друг мой Йоганн, странные боли в ноге. Словно её кто-то надрывает изнутри, — поморщился Герхард. — Возможно, что земля, на которой мы просидели день вчерашний, оказалась недостаточно прогретой. Хотя никакого холода я не ощутил. Да и циновка достаточно плотная, чтобы уберечь от простуды. А вы как?
— Не волнуйтесь, Герхард! Я в полном порядке. Давайте сооружу вам компресс, и мы останемся дома, а поход в церковь отложим до следующего посещения Тюмени.
— Ни в коем случае, друг мой Йоганн! Во-первых, раздумья над вашими рассказами полностью лишили меня сна, и мне хочется поскорее отправиться в храм, а во-вторых — мы завтра уезжаем, и одному Богу известно, доведётся ли нам ещё раз побывать в этих местах. Так что из-за незначительной хвори я не могу отказаться от задуманного плана. А компресс вы всегда успеете мне наложить.
Погода опять радовала теплом. Не дожидаясь, пока солнце поднимется над землёй и окутает зноем город, учёные направились к реке. Они наняли лодку и перебрались на левый берег Туры. Гмелин задрал голову и, прикрываясь ладонью от солнца, спросил:
— Как вы, Герхард, осилите столь крутой подъём? Может, стоит вернуться?
— Доберусь не спеша, — ответил Миллер. — В крайнем случае обопрусь на ваше плечо, если, конечно, вы не возражаете. Я сейчас думаю о другом. Взгляните, как удачно выбрано место для храма! Он стоит на самом высоком месте в заречной части города. А это означает, что в случае высокого половодья разлившаяся река не причинит ему порчи.
— Соглашусь с вами, — закивал Гмелин. — Я уже давно заметил, что храмы всегда стоят не абы как. Они как будто установлены в местах, где им не страшны природные явления, приносящие вред.
— Я это и имел в виду, друг мой, — ответил Герхард. — Интересно, как безграмотный люд, не имеющий представления о науках, выбирал такие места?
Йоганн усмехнулся.
— Наверное, по воле Божьей, — заметил он.
Дорога к храму далась Миллеру с трудом. Обняв друга за плечи, он сжал зубы и ойкал с каждым шагом. Дойдя до дверей, учёный с облегчением вздохнул.
В церкви было просторно. Сквозь небольшие окна, расположенные ближе к своду, пробивался неяркий свет. Начисто вымытые потрескавшиеся полы поблёскивали пятнами не высохшей воды. Никаких сверкающих убранств, лишь резной иконостас из нескольких рядов икон, отделяющий алтарь от храмового помещения.
К учёным подошёл настоятель и молча поклонился. Поняв, что гостям его помощь не понадобится, он снова поклонился и скрылся за тяжёлой дверью в задней стене.
Йоганн почувствовал, как румянец проступает на его щеках, лёгкая дрожь тихой волной покатилась от затылка, защекотала спину, сползла в ноги приковав к полу.
Гмелин взглянул на друга.
Герхард стоял с опущенной головой, глаза его были закрыты. Он медленно, словно на ветру, раскачивался взад-вперёд. Йоганн тоже закрыл глаза. Ему показалось, что он в лесу. Запах влажной, тёплой древесины щипал в носу, в голове становилось светло. Йоганн почувствовал, что теряет равновесие и начал раскачиваться.
«Сейчас упаду!» — на мгновение подумал он, но сила, наполняющая душу, разом прогнала тревожные мысли и полностью подчинила накатившей безмятежности…
— Что это было? — спросил Йоганн, когда друзья вышли из церкви.
— Затрудняюсь сказать, друг мой, — ответил Миллер. — Но у меня такое ощущение, что я сейчас смогу взлететь.
Он озорно подмигнул, оглянулся по сторонам и подпрыгнул.
— Ваша нога! — крикнул Йоганн.
— Непростительное безумие! — покраснел Герхард. — Профессор академии, выйдя из храма, захотел воспарить как птица. Простите меня, и никому об этом не рассказывайте.
— Не дай бог! — нахмурился Йоганн. — А как ваша нога?
— Нога не болит, — ответил Герхард. — Вы знаете, друг мой, наверное, изучение вопроса о смещении земной коры в этих местах я оставлю специалистам по геологии.
— Как же так? — удивился Гмелин. — Вы же сами хотели во всём разобраться!
— Хотел, но передумал, — улыбнулся Герхард. — Больше я этого не хочу.
— А чего же вы хотите?
— Друг мой, я хочу просто поверить в чудо…
На следующий день академический отряд вышел из Тюмени и отправился по маршруту, согласованному с Петербургской Академией наук.
Рассказ "Главное - поверить в чудо"" из книги "Дорогами земли русской"
Все рассказы из книги читайте ЗДЕСЬ