В безмятежном поле, в безмятежно вечереющей день показался чей-то безмятежный силуэт. Безмятежностью был объят каждый колос, безмятежно лёгок был и его шаг, прорезающий путь в гущу медово-жёлтого озера.
Капелька пота осторожно, словно боясь нарушить царившую безмятежность, скатилась по лбу темнокожего мужчины и запуталась в ресничке правого глаза. На какое-то мгновение пшеничное поле преобразилось в огромное жёлтое пятно, как большая капля, упавшая с кисти художника на холст, в которое Лоренцо, как семя оливы, случайно занесенное ветром, упал и увяз.
Ещё мальчишкой ему диагностировали амблиопию, тогда «ленивый» глаз служил ему крышкой для объектива камеры, и как только он уставал от чёткой картинки любопытных людей, озирающихся на него, строящих неодобрительные и осуждающие гримасы относительно его внешнего вида или выходок – он закрывал правый глаз, левый затушевывал картинку, снимок окружающей реальности становился размытым и терпимым.
Лоренцо небрежно стряхнул капельку пота, как стряхивают неприятные воспоминания, беспардонно ворвавшиеся в чуть приоткрытую дверь. Солнце уходило за горизонт и уже не припекало, но тепло его оседало на чёрных брюках и на чёрной рубашке под чёрном пиджаком, а в руке его была чёрная шляпа, которой он обмахивался, опустившись на землю, так и не добравшись до середины пшеничного поля.
В двух-трёх пасо[1] от него приземлился ворон на протоптанной мужчиной узенькой тропинке.
- Здравствуй! – вежливо поприветствовал его Лоренцо уставшим голосом. Ворон неподвижно стоял, лениво моргал глазками, но не сводил их с мужчины, словно бездна и мрак этих глаз его изучали.
Мужчина пригладил волосы, растрепавшиеся ветром, который пришёл одной дорогой с вороном; они переливались белым серебром под лучами уходящего солнца, и спросил птицу:
- Ты посланник дьявола или я вторгся на твою территорию? - видимо, предвосхищая молчаливость попутчика, продолжил, - не владычице морской, не владыке преисподней иль небесной – я не поклоняюсь, только себе я служу. Ты скажешь, что стар я уже, что душа моя омрачена скитанием и во грехе живу…, так рождённый во грехе не может жить праведно.
Седоголовый мужчина, который привык слушать, нашёл своего слушателя и распахнул свою душу в далёком пустынном поле в самом сердце Месеты. [2]
- Поговаривают, что мудрость исчисляется годами, и на пороге 70-лет должна отрыться дверь, за которой скрывается ключ к гармонии и единству с вездесущем, - рассуждал Лоренцо.
- Та комната, - продолжал он, - где можно сбросить груз прожитых лет, смыть трясину прошлого или хотя бы примириться со всеми воспоминаниями, но вместо этого за каждой дверью таится лишь временная вспышка амнезии, вызванная новыми эмоциями и впечатлениями, и новый пучок забот, - погружённый в себя старик давно потерял взгляд ворона, склонив голову он теребил стебель колоса, выглядывающий из под его большого коричневого ботинка.
- Мы рождаемся в беспокойстве, в нём созреваем и растём, окружение, социум, государство сеют семя тревоги, они же его орошают, и если цель жизни - приручить его, то, пожалуй, мне ещё нужно пару десятков, а то и сотен лет.
Более получаса мужчина в слух рассуждал о тяжелой судьбе существа разумного, и суждения его на чаше весов неустойчиво то вздымались вверх, то опускались: он цитировал письма Сенеки к Луцилию о необходимости найти радость и гармонию в себе, а не под чужими небесами, обращался к Сартру и его определению экзистенциализма.
- Ты вот знаешь, что "существование предшествует сущности"? - вопрошал он ворона. - Это значит, что сам человек определяет свою сущность, а значит, что не только наш характер, жизненные цели, чувство страха перед абсурдным и бессмысленным миром, но боль и радость в нашем подчинении тоже.
К этому времени всё уже погрузилось во мрак, золотой отлив колосьев сменилось на нефтяной, солнце в этом полушарии дремало, не дремали только они: он и его слушатель.
Птица взмахнула крыльям, под мощью взмаха склонились близь растущие колосья пшеницы, то ли это было поклонение ворону, то ли силы природы вмешались, - всё одно и тоже: воздушные массы нагоняются на кистья колосьев, заставляя их колебаться и под гибкостью своей гонимые ветром выходят на поклон.
В воздух взмыло перо, и точно танцуя сальсу, изящно штрихуя пространство опустилось на землю. Лоренцо поднял его и всмотрелся: белое с одной стороны, и чёрное – с другой.
- Инь-янь! – сорвалось с его языка.
____________________________________________________________________________________
[1] единица измерения длины в Испании (равна 1,393 м).
[2] Высокогорные равнины в Испании и Португалии.