Общим защитным приёмом сторонников теорий заговора (причём, речь тут прежде всего о самозащите от когнитивного диссонанса) является агрессивный отказ понимать, что «теорией заговора» называется. Ну есть же заговоры, ну вот же, вот, пробирка с порошком, и англосаксам верить нельзя! В чём проблема?
Проблема в том, что заговор (явление в политике в высшей степени заурядное), это если англосаксам не верят те, кому это не выгодно. Это нормально и здорово. Любой человек может не поверить англосаксам, когда те врут что-то ему неприятное. Теория же заговора, – то есть, болезнь, – это, именно, если англосаксам верят. Все. Теория заговора подразумевает, что некую информацию скрывают (или же распространяют ложную информацию) все правительства. Причём, десятилетиями, а иногда и веками. Самое изумительное при этом, что в перечень «всех» очевидно входят и политические силы, против которых заговор и направлен. А заговор может быть нацелен только против самых влиятельных и опасных сил, – ни подкупить, ни запугать которые невозможно и приходится прибегать к хитростям.
Да. Плюс, разумеется, враждующие правительства, непоколебимо и солидарно хранят общую тайну вымышленного заговора, но при том непрерывно плетут друг против друга заговоры реальные. Как в случае с «новичком». Одно обвиняет, другое отрицает.
Но это всё уже говорилось в публикациях множество раз. Так что, о «новичке», – то есть, о заговоре, каким заговоры бывают. Соответственно, утверждения такого рода нельзя, как это естественно, допустим в случае с «лунной аферой», отрицать лишь на основании очевидной невозможности. Есть яды, есть люди, и одно, в принципе, совмещается с другим. История знает бесчисленные прецеденты. Как в таком случае отличить подлинные от вымышленных?
...Первый принцип основан на заветах Суть Цзы: если цели противника непонятны, следует исходить из того что он их достиг. То есть, на предположении, которое в силу наибольшей очевидности должно всегда делаться первым: результат действия соответствует намерению актора, пока не доказано обратное. Если же проще, то главный подозреваемый всегда тот, кто извлёк выгоду из события. Не «собирался, но что-то пошло не так», а – извлёк реально.
То есть, виновный не назначается на основании общих представлений о «заинтересованности», а виден сразу. Если кто-то использовал ситуацию, значит, имел мотив и её создать... И это не доказательство само по себе, – просто отправная точка в рассуждениях. Мотива, в любом случае, не достаточно для обвинения. Важно тут то, что наличие мотива у явного выгодоприобретателя доказывать не нужно. У прочих же – нужно.
Второй принцип различения пустых и обоснованных обвинений подразумевает, опять-таки, проверку мотива. Не фактов. Если речь о политике, надлежит исходить из того, что подлинные факты заведомо нет способа отличить от фейков. Следовательно, смысла даже вникать в факты нет. Другое дело – мотив. Здесь всё безусловно надёжно и легко поддаётся проверке.
...Раз уж речь о яде, притом «секретном», притом не действующим, то контрольный вопрос можно поставить так: что изменилось бы для актора, если бы покушение удалось? Ну, вероятно, кто-то умер бы. Причём, непонятно от чего (отсутствует иной смысл использовать хитрый яд, а не кусок арматуры, который дешевле, надёжнее в действии, общедоступен и, следовательно, не указывает на актора). И «непонятно от чего» уже наводит на размышления. Например, скрывать свою причастность бессмысленно с точки зрения того, кого всё равно заподозрят. Обвинений он не избежит никаким образом. Что же до доказательств, – хотя, политика ими не оперирует, – то тут на первый план выходят преимущества арматуры.
Что же до «умер», то если жертва жива, ответ на вопрос, был ли смысл в покушении, становится очевидным. Ибо видя какой урон она наносит предположительному актору, оставаясь в живых (спойлер: во всех случаях – никакого), легко оценить оправданность её устранения.