Вот и всё, ушла жара. Если верить синоптикам, то уже до будущего лета. Днём-то нормально стало, плюс девятнадцать-двадцать, а вот ночи, как и положено в августе, холодноватыми стали. Но ничего, растения, чувствительные к низким температурам, у нас в теплицах растут. Кстати, почти все коллеги-огородники огурцы уже ликвидировали, только непонятно зачем так спешить. У нас они во всю плодоносят, так что будем тянуть до победного.
Хорошо с утречка, воздух уже совсем не тот, что был в душное пекло. Теперь он чистый, бодрящий, освежающий, потому и дышится неизмеримо легче.
По пути на остановку, глазам предстало ДТП, точнее его последствия. Старенький ВАЗ-«шестёрка» упёрся помятой «мордой» в покосившееся дорожное ограждение, а неподалёку от него стояла поперёк дороги серебристая иномарка, тоже весьма пострадавшая. На месте была бригада из предыдущей смены. Врач Данилов о чём-то беседовавший с гаишником, увидел меня и подошёл:
– Здорова, Юрий Иваныч, на работу, что ли, собрался?
– Да, куда же? Чего тут стряслось-то?
– Малолетки покататься решили. Пацан пятнадцатилетний «жигуль» у деда взял, друзей посадил и поехали. После ДТП они все разбежались, а этот дурачок остался.
– Значит пострадавшие есть?
– Так этот малолетка и пострадал. Сейчас повезём в ОДКБ с сотрясом.
– Ну ладно, Алексей Палыч, вон мой автобус приехал!
ОДКБ – областная детская клиническая больница.
Когда подошёл к медицинскому корпусу, с вызова вернулась бригада, которую мы меняем. И были они почему-то на другой машине.
– Привет, Юрий Иваныч! А у нас произошло восстание машин! – сказал врач Анцыферов.
– Это в каком смысле?
– В прямом. Сначала машина сломалась прямо посреди дороги, пересаживаться пришлось. Потом кардиограф накрылся, потом глюкометр и пульсоксиметр!
– Ну вы даёте, господа!
– Нет, не мы. Это Ленка во всём виновата, не даёт ни в какую! Ну в смысле, батарейки. Ведь могла бы выдать их на пункт в энном количестве и никаких проблем бы не было.
– А с кардиографом что?
– Да как и в прошлый раз, не пойми чего рисует, крякозябры какие-то. Видать кабель пациента повреждён, менять надо. Ну, короче, сдали в ремонт и с пункта другой взяли.
Нда, нехорошие известия. Нет, глюкометр с пульсоксиметром ерунда, батарейки поменял, да и всё. А вот с кардиографом дела более печальные. Служит он нам верой и правдой второй год, работяга безотказный. А теперь вот хандрить начал. Если действительно кабель повреждён, то его не ремонтировать, а менять надо. Ладно, у главного фельдшера спрошу, есть ли кабели, а то может их вообще не закупали.
Объявили конференцию. За старшего врача так и работала Галина Владимировна. Главный врач вышел из отпуска и его загоревшее и посвежевшее лицо свидетельствовало, что отдых удался. А вот начмед Надежда Юрьевна, пока не испытавшая отпускного счастья, напротив, была желчно-мрачной.
Как и положено, свой доклад старший врач начала со смертей за истекшие сутки. Из них в моей памяти застрял один случай. Битовская бригада приехала на боль в груди у мужчины тридцати шести лет. Только они вошли, тот сразу выдал фибрилляцию желудочков. Разумеется, бригада стала стрелять и проводить прочие реанимационные мероприятия, но всё оказалось безуспешным. Со слов жены, до этого никогда он не жаловался ни на сердечные, ни на какие другие проблемы. Видать на роду было написано уйти из жизни молодым и вдову с тремя детьми оставить.
Стрелять (мед. сленг) – проводить электрическую дефибрилляцию.
Далее пошли инфаркты. Галина Владимировна доложила про самый тяжёлый с кардиогенным шоком у мужчины пятидесяти с чем-то лет.
– Куда увезли? – коротко спросила Надежда Юрьевна.
– В кардио пятой больницы.
– Ну что за… – раздражённо воскликнул главный, едва сдержавшись от неприличных слов. – Вы что, не знаете порядка оказания помощи при инфарктах? На кой чёрт его в пятёрку-то повезли? Почему не в областную?
– Так по тяжести состояния, – ответила Галина Владимировна. – Пятёрка ближе была.
– Слушайте, да сколько можно-то? Ведь сто раз уже об этом говорили! – пыхтя от возмущения, сказала Надежда Юрьевна. – Одно и то же повторяется! Порядок оказания помощи при сердечно-сосудистой патологии утверждён приказом нашего департамента. И менять его мы не имеем права. Это не просто какие-то формальности, а вопрос жизни и смерти. Шоковых больных нужно вести в областную, потому что там у них больше шансов выжить. Да хотя бы потому, что подключат к контрпульсатору.
– Ну ё-моё, теперь опять придётся по башке получать! – раздосадовался главный врач.
– А за что, Игорь Геннадьевич? – недоумённо спросила Галина Владимировна. – Вы что думаете, из «пятёрки» в департамент «настучат»? Ведь больного-то они без вопросов приняли.
– Галина Владимировна, я не думаю, а знаю. И они не «настучат», как вы выражаетесь, а официально сообщат. Хотя думаю, что уже сообщили. Вы так легко относитесь только потому, что вас туда ни разу «на ковёр» не вызывали. А нас с Надеждой Юрьевной опять будут трепать как мальчишку с девчонкой! Коллеги, вопросы есть?
– Ещё минутку, Игорь Геннадьевич, – сказала Надежда Юрьевна. – Коллеги, многие из вас перестали правильно расписывать болевой синдром. Напомню, что вы должны указать, во-первых, вид боли: ноцицептивная, нейрогенная или психогенная…
– Ой, Надежда Юрьевна, подождите, повторите, пожалуйста! – попросила пожилая фельдшер Шишкина.
– Ольга Петровна, так ведь в прошлом году все проходили учёбу по болевому синдрому!
– Не знаю, может я в отпуске или на больничном была.
– Так, всё, ладно. Сегодня я распечатаю памятку, повешу её здесь у диспетчерской и ещё на подстанции передам. Кстати, Александр Василич, – обратилась Надежда Юрьевна к заведующему оргметодотделом. – Вообще-то это ваша работа. Ничего, что я за вас её выполняю?
– Надежда Юрьевна, ну вы же сами знаете, какая на мне отчётность висит, а ещё плюс проверка карточек! Я и так работу на дом беру! Сегодня полночи отчёт по ДТП писал, – страдальческим голосом ответил заведующий.
– Александр Василич, у меня всё то же самое, – парировала она. – Я тоже не прохлаждаюсь и работать за вас не должна!
Нет, Надежда Юрьевна нехорошо поступила. Негоже администрации между собой публичные разборки устраивать. Возможно она хотела показать себя справедливым руководителем, не дающим спуску не только рядовым работникам, но и своим руководящим коллегам. Вот только со стороны это выглядит как склочность и выставление напоказ административного грязного белья. Одним словом, картина весьма неприглядная.
На выходе из конференц-зала я решительно остановил главного фельдшера, не дав ему шансов слиться с толпой и уйти незамеченным.
– Андрей Ильич, у нашего кардиографа скорее всего кабель пациента накрылся. Есть он у тебя?
– Юрий Иваныч, а откуда ты знаешь, что именно кабель виноват?
– Сужу по тому, как он себя ведёт.
– Давай так сделаем. Как раз сегодня придёт инженер, я к нему подойду и узнаю, что там за поломка. Если он скажет, что нужен кабель, то я его выдам. Согласен?
– Конечно согласен! Только уж не забудь, Андрей Ильич!
– Юрий Иваныч, да ведь ты же и у мёртвого <любить> выпросишь! Как про тебя забудешь-то?
– Всё, замётано!
Бригада, которую мы меняем, была на месте, все как один с довольными лицами. Ещё бы, ведь в этот раз их смена хорошо завершилась, по-человечески. Получил я наркотики и в «телевизионку» пришёл. Всё, на улице теперь часами не посидишь. Вроде и ощутимого холода нет, но коварный ветерок так и норовит поясницу испортить.
Первый вызовок прилетел: мужчине сорока двух лет плохо после запоя. Ну да, после запоя никому хорошо не бывает, это факт общеизвестный. Непонятно только зачем в него уходить и потом «скорую» вызывать, вместо того, чтоб прямой наводкой к наркологу лететь.
Открыла нам плачущая пожилая женщина с абсолютно седыми волосами. Только мы переступили порог квартиры, как в нос шибанула отвратнейшая вонь, скажем так, отходами жизнедеятельности организма.
– Ой, слава богу, приехали! Я вас к сыну вызвала. Он в сильном запое был, а теперь вон лежит чуть живой, под себя ходит.
– Долго ли запой-то длился?
– Точно не скажу, вроде бы месяц.
– А что же вы ждали столько времени?
– Так ведь мы в Муроме живём и у меня муж после инсульта, еле ходит. Но мы каждый день перезванивались, я слышала, что он всё время выпивши. Говорила ему, Коля, прекращай, работы лишишься, на что жить-то будешь? Так ведь не слушал, только и твердил: «Не переживай, у меня всё нормально!». Потом у него уже язык еле ворочался, я не понимала, чего он бормочет. А последние два дня вообще трубку не брал. Муж и сказал: «Давай, мать, поезжай, узнай, живой ли он там». Я приехала, дверь открыта, вся квартира изгажена, и он лежит как покойник.
– А почему вы нас вызвали, а не нарколога?
– Ой, а вы его не увезёте?
– Нет, без психоза его у нас не примут.
– Господи, так что же тогда делать-то?
– Погодите, давайте мы его сначала посмотрим.
Пройдя в комнату, превращённую в самый безобразный гадюшник, мы все дружно вляпались, если выразиться культурно, в рвотные массы, покрывавшие большую часть пола. Болезный представлял собой весьма печальное зрелище. Его поросшее щетиной багрово-синюшное лицо было до предела опухшим, будто у несвежего тр-па. То, что ранее называлось постельным бельём, полностью пропиталось испражнениями и имело вид грязных тряпок.
– Коля! – окликнул его фельдшер Герман и потряс за плечо.
– А?
– Коля, что тебя беспокоит? – спросил я.
– Плохо…
– Встать сможешь?
– Не… Не могу…
Далее я обратился к матери:
– Его нужно обязательно класть в наркологию, дома он не выходится. Предлагаю сделать так: сейчас мы его прокапаем и думаю, что он хотя бы потихонечку сможет встать. После этого, на такси поедете с ним в наркологию.
– Так ведь его наверно на учёт поставят?
– Если лечение будет анонимным, за деньги, то обойдётся безо всяких учётов.
– А вы не знаете, дорого ли это?
– Не знаю, но я скажу телефон, вы позвоните и сами всё выясните.
После капельницы Николай сначала чуть оживился, но спустя несколько минут уснул. Ничего, этот сон был во благо. Ведь при абстиненции всегда мучает жестокая бессонница и мозг лишается возможности отдохнуть. Думаю, что после пробуждения он нашёл в себе силы дойти хотя бы до такси. Если, конечно, не передумал лечиться.
Следующий вызов был к избитому восемнадцатилетнему парню.
Подъехали к «хрущёвке» нестандартно-розового цвета. Тут же из-за угла дома вышли женщина с молодым человеком и быстро направились к нам.
– Здравствуйте, это я вас вызвала. Муж меня и сына избил. Вон, видите, он ему нос сломал!
Да, перелом костей носа у парня был виден за версту, носовая перегородка в сторону сворочена. Слабеньким ударом такое точно не сделаешь.
– Понятно, а с вами что? – спросил я женщину.
– Он меня в правую грудь ударил, а там опухоль, я не знаю, как называется. Сказали, что это предраковое состояние. Но я-то потом сама к врачу схожу, вы, главное, Илье помогите. Ой, давайте мы в машину сядем, а то он нас в окно увидит и вообще поубивает!
И сразу после этих слов, из подъезда выскочил мужик в шортах и бешено тараща глаза, заорал:
– Что, сынуля <долбанный>, носик у тебя болит, да? Ты меня, отца, <нафиг> послал! Учись отвечать за свой базар! А ты, <самка собаки>, чё на меня уставилась? Тебе мало прилетело, что ли? Не дай бог вы в ментовку заявите, я вас, <распутных женщин>, обоих грохну!
Но эти вопли были пустым сотрясанием воздуха, ведь на пути их источника встали мои парни.
– Ну всё, закончил визжать? – флегматично спросил фельдшер Герман.
– А ты чё так базаришь, э? Самый крутой, что ли? – не унимался мужик.
– Да, самый крутой, – спокойно ответил Герман. – Хочешь, я тебя сейчас уроню? Причём несколько раз?
Сразу после этого, мужик утратил кураж, как-то сник и сдулся.
Тут и я взял слово:
– В полицию будут сообщать не они, а я. Прямо сегодня официально передам информацию. А на меня твои страшилки не действуют. Так что готовься, неуважаемый, отвечать тебе придётся.
После этих слов он поник, молча развернулся и ушёл в подъезд.
Далее, я расспросил мать с сыном об обстоятельствах произошедшего. Нет, не из простого любопытства, а для полноты сведений, которые нужно передать в полицию. Выяснилось, что папанька пострадавшего – хронический, никогда не трезвеющий алкоголик. На протяжении долгого времени он изводил скандалами жену и сына, придираясь к ним буквально на пустом месте. В конечном итоге, у Ильи сработал эффект парового котла. Нервное напряжение, обида, бессильная злость накопились до такой степени, что произошёл взрыв. К великому счастью, этот взрыв не был мощным, а потому его последствия проявились не убийством непутёвого отца, а всего лишь нецензурным «посылом».
На двух вызовах подряд мы в очередной раз лицезрели в кого или во что алкоголь превращает людей. В первом случае человек перевоплотился в непонятное существо, способное лишь справлять примитивные биологические потребности. А во втором – в злое животное, получающее удовольствие от боли и обиды некогда близких людей.
Велели было ехать в сторону Центра, но через пару минут пульнули вызов: психоз у женщины семидесяти пяти лет.
Когда подъехали к пятиэтажному дому старой постройки, нас встретила целая делегация соседей. Все наперебой они кричать не стали и слово взяла боевая пожилая дама.
– Здравствуйте! Мы тут собрались насчёт Мягковой. Она нас совсем затерроризировала, мы уже не знаем, что делать!
– И кто же такая эта Мягкова? – поинтересовался я.
– Соседка наша. Она психически больная, на учёте стоит. Сегодня бегала по подъезду и сковородой нам в двери стучала, искала любовниц мужа. Вон, у Ольги Геннадьевны маленькую внучку напугала. Сколько раз её в больницу отправляли и всё без толку. А как она над своим мужем издевается, это же ужас! Он и так-то больной, вся левая сторона парализована. Ведь в конце концов убьёт его и всё, а с неё, дуры, взятки гладки, ничего ей за это не будет.
– Всё ясно, а дети-то у неё есть?
– Есть, мы дочь вызвали, она приехала, сейчас у неё. Сто раз ей говорили, Наташа, отправь ты её в интернат, сколько можно мучиться? А она не хочет, всё жалеет. Лучше бы отца пожалела! Может поговорите с ней?
– Хорошо, поговорим.
Открыла нам дочь больной. Сразу было видно, что пребывала она в крайне подавленном состоянии.
– Я видела вы с соседями разговаривали, они вам наверно всё уже рассказали?
– Уж не знаю всё ли, но кой-чего рассказали. Значит она в квартиры стучала?
– Да, да. Она стала вообще неуправляемой…
И тут из комнаты буквально выскочила пожилая женщина с длинными, не расчёсанными, полуседыми волосами.
– Чтооо, <самка собаки>, жалуешься?! – пронзительно выкрикнула она, показав скудные остатки почерневших зубов. – Она меня без квартиры хочет оставить, каждый день обворовывает! Всю одежду, всё постельное бельё перетаскала! Воровка ты, с***лочь поганая! Ты меня хочешь на улицу без штанов выгнать?
– Так, Юлия Алексеевна, ну-ка успокойтесь! Давайте мы с вами побеседуем.
– Чего мне с вами беседовать? Я, что, дура совсем, не знаю зачем вы приехали? Сейчас опять меня увезёте, чтоб эту <самку собаки> и отца её на свободе оставить! А они все дела обстряпают и всё, меня без жилья оставят!
– Юлия Алексеевна, а зачем вы к соседям-то стучали, да тем более сковородой?
– А вы вот этого козла спросите, сколько он баб <перелюбил> при живой-то жене! Скот ненасытный! Я вчера у него из кровати двух японок вытащила, а сегодня он их у соседей спрятал! Идите, сами спросите в квартире сорок и сорок три! Вам там сразу скажут!
Супруг её, очень худой, измождённый, с желтовато-бледным лицом, лежал на кровати и был абсолютно несовместим с образом героя-любовника.
– Увезите её, ради бога! – взмолился он дребезжащим голосом. – Я вчера телевизор смотрел, а она стул схватила и как даст мне по голове!
– Да, значит мало дала! В следующий раз я тебе <нецензурное название мужских половых органов> отрежу! Больной нашёлся, хватит уже притворяться-то! У тебя только на меня не стоит, а других баб по сто раз на дню <любишь>!
– Ну всё, хватит, Юлия Алексеевна, вы уже все границы переходите. Давайте собирайтесь и поедем в больницу.
– Нет, я сейчас милицию вызову! Хватит надо мной издеваться!
– Юлия Алексеевна, я сказал, что вы прямо сейчас поедете с нами. Вы хотите, чтоб на вас вязки надели и силой увели?
– Я вам сейчас покажу вязки! Ну-ка уходите отсюда! – крикнула она и попыталась вытолкать нас.
Несмотря на возраст, Юлия Алексеевна была отнюдь не божьим одуванчиком, а потому сопротивлялась достаточно сильно. Но всё-таки вязки на неё надели и увели в машину. В стационаре, после оформления в приёмнике, санитарочка хотела отвести её в отделение, но сопротивление вспыхнуло с новой силой. Мои парни в стороне не остались и всё завершилось благополучно.
Юлия Алексеевна длительное время страдает органическим бредовым расстройством. Объективности ради замечу, что автор диагноза не я, а врачи стационара, в котором она неоднократно лечилась. Питательной средой для развития этого заболевания является органическое поражение головного мозга. Однако здесь нельзя делать однозначного вывода о том, что любая органика неизбежно ведёт к бредовому расстройству. Подавляющее большинство больных, например, с энцефалопатиями или церебральным аткросклерозом, не страдают им. А вот почему кто-то заболевает, а кто-то нет, пока ещё никому неведомо.
Тематика бреда бывает разной. В случае с Юлией Алексеевной имели место бред имущественного ущерба и ревности. Причём сопровождалось это безобразие дисфорией, то есть злобой и агрессивностью. Что касается прогноза, то если верить статистике, полное излечение возможно в пятидесяти процентов случаев, а в двадцати двух процентах остаются отдельные элементы бреда. В отношении Юлии Алексеевны можно смело утверждать, что её заболевание лечению не поддаётся.
А далее всё пошло по уже прочно сложившейся дурной традиции: вместо обеда получили ещё вызов. Повод был нехорошим: аритмия, боль в груди, высокое давление у мужчины сорока семи лет.
Открыла нам сильно обеспокоенная супруга больного:
– Здравствуйте, что-то ему совсем плохо, говорит, что сердце останавливается и в груди колет.
– Сейчас посмотрим.
Больной лежал на диване и на лице его читался испуг вперемешку с растерянностью.
– Что с вами случилось?
– С сердцем совсем плохо, аритмия.
– А как вы про неё узнали?
– По тонометру, я давление мерил, там сердечко замигало, это значит аритмия.
– А сами-то вы её чувствуете?
– Да, конечно, сердце как-то ненормально бьётся.
Сразу же я нащупал пульс, который частил, но был ритмичным. Но об этом я сразу говорить не стал, решив дождаться кардиограммы. Ведь она прежде всего для пациентов, имеет более авторитетное значение.
– Так, с этим всё понятно. Давление какое намерили?
– Высокое, сто пятьдесят три на девяносто один.
– А какое ваше привычное?
– Сто двадцать на восемьдесят. Но если хоть чуть-чуть повысится, то мне сразу очень плохо становится.
– Вы что-то приняли от давления?
– Да, я каждое утро пью <Название препарата из группы сартанов>.
– В груди болит?
– Болело, как будто шилом прокалывало. Но сейчас вроде нормально. Ой, а ещё у меня сыпь какая-то появилась, вон, посмотрите на руках и ногах. Может я чем-то заразился?
– Вы знаете, ничего не вижу, нормальная у вас кожа.
– Ну как же, присмотритесь как следует, вон маааленькие белые прыщики.
– Так это не сыпь, а просто особенности вашей кожи.
– Ну не знаю… Ладно, я завтра схожу к кожнику.
Сделали ЭКГ, которая ничего криминального не показала. Была там синусовая тахикардия с частотой девяносто два удара в минуту, но это, как говорится, мелочи жизни. Давление сто пятьдесят на девяносто, высоковато, но некритично. Кстати сказать, переживал я, что неродной кардиограф дурить начнёт, но всё обошлось хорошо.
Дали таблетку бета-блокатора и половинку ингибитора АПФ, но больной спросил с недоумением:
– А вы что, укол не сделаете?
– Нет, без уколов обойдёмся. Если вас сейчас уколоть, то давление вообще до нуля рухнет.
– Всё, ладно, я сейчас платную «скорую» вызову, – недовольно сказал он и по-старушечьи поджал губы.
Нам его недовольство было совершенно безразлично, ведь всё, что положено мы сделали. Нет, этот человек не симулировал, у него действительно есть гипертоническая болезнь. А вот покалывание в груди было проявлением не сердечной патологии, а всего лишь межрёберной невралгии. В придачу ко всему, есть у него выраженное ипохондрическое расстройство. Проявляется оно в том, что человек буквально зациклен на своём здоровье. Нет, конечно же, наплевательское отношение к собственному организму совершенно недопустимо и за здоровьем следить надо. Но это не означает, что из-за каждого прыщика или чиха, нужно паниковать и погружаться в депрессию.
Наконец-то на Центр позвали. Вот сколько я не думал, но так и не смог логически объяснить, почему обед нам разрешают лишь строго после четырёх вызовов. Идти в диспетчерскую и выяснять этот вопрос я не намерен. Мало ли что, вдруг ещё хуже получится, начнут до вечера голодом морить.
К обеду я приступил не сразу, сперва карточки сдал и сообщение в полицию передал. Да ещё и про наш кардиограф совсем забыл, спасибо Виталию, который сам его забрал. Кабель пациента инженер всё-таки заменил на новый, так что теперь проблем не будет.
Время промелькнуло быстро и приятного ничегонеделанья в этот раз не получилось. Вызвали нас к женщине тридцати четырёх лет, у которой приключились понос со рвотой. В примечании под вопросом стояло пищевое отравление. И вновь неприятно кольнуло меня: нас, психиатрическую спецбригаду погнали на понос. Раньше мне и в дурном сне такое бы не привиделось, а теперь – пожалуйста! Нет, разворчался я не из-за того, что испугался. Просто никак смириться не могу с тем, как небрежно и легкомысленно нами распоряжаются. При всём желании не могу поверить, что для такого вызова не нашлось общепрофильной бригады. Но, спорить с руководством по такому поводу заведомо бессмысленно, проще бетонную стену головой пробить. В прошлом году фельдшер Иван Соловьёв из четвёртой смены возмутился по поводу сплошной непрофильщины, так его в мгновение ока с психиатрической бригады на общепрофильную пересадили. Потерял он и надбавки, и долгий отпуск. После этого поработал пару месяцев на «общаке», не выдержал и уволился. А на психбригаде он ни много ни мало семнадцать лет отпахал. Видать сейчас времена такие настали, что специалистов руководство не ценит и как к безликим винтикам относится. Один сломался, да и наплевать, выкинем его и другим заменим.
Открыл нам крайне перепуганный мужчина и отрывисто выкрикнул:
– Идите быстрей, она отключается, сознание теряет!
Больная с очень бледным лицом и растрёпанными волосами лежала на кровати и к счастью была в сознании.
– Что случилось, что беспокоит? – спросил я безо всяких предисловий.
– Ой, плохо мне, плохо… – страдальчески ответила она. – Рвёт то и дело, живот сильно болит.
– Что ели-пили?
– Профитроли, ну это типа пирожных, с кремом… Толь, принеси с кухни, покажи, – попросила она мужа.
Когда он принёс, я разломил одну штучку и увидел внутри заварной крем. Эти изделия очень вкусные, но требуют строжайшего соблюдения температурного режима. Проще говоря, храниться они должны в холодильнике и съедаться быстро. В противном случае, крем оккупируют болезнетворные микроорганизмы и начнут размножаться с невообразимой скоростью.
– Где и когда вы их покупали?
– Сегодня в кафе.
– Не обратили внимания, откуда их достали?
– С витрины, они последние были.
– А витрина обычная или холодильная?
– Вроде обычная, но точно не знаю…
Давление было низким, сто на шестьдесят, при привычном сто двадцать на восемьдесят. Пульс частил. Больная пребывала в полусонном состоянии. Во всей красе предстал перед нами гиповолемический шок, проще говоря, сильное обезвоживание организма.
Было б неплохо желудок промыть для изгнания хотя бы части заразы. Вот только больная, к сожалению, наотрез отказалась, сказала, что не выдержит этой процедуры. В таких случаях помощь заключается в восполнении утраченной жидкости и солей, а также в приёме энтеросорбентов, поглощающих токсины. Собственно, это мы и сделали, после чего увезли больную в инфекционное отделение.
Здесь обязательно замечу, что при пищевых отравлениях ни в коем случае нельзя самовольно принимать антибиотики. Подчеркну, что именно самовольно, без назначения врача. Это может привести к тому, что из-за массированного разрушения микробных клеток, в кровь поступит большое количество содержащихся в них токсинов. Понятно, что тогда состояние больного резко ухудшится. Первая помощь заключается в обильном питье, лучше негазированной минеральной воды и приёме активированного угля, либо другого сорбента.
Следующий вызов ждать себя не заставил: падение с аттракциона в парке мужчины тридцати восьми лет.
У въезда в парк, нас встретили мужчина с женщиной и показали на колесо обозрения. Когда мы к нему подъехали, то сразу увидели довольно большое количество зрителей, столпившихся у лежавшего на земле мужчины. Возле него на корточках сидела рыдающая молодая женщина.
– Здравствуйте, что случилось?
– Он с колеса спрыыыгнул! – ответила она сквозь всхлипы.
– Вы ему кем приходитесь?
– Жена. Гражданская.
– Так он упал или спрыгнул?
– Спрыыыгнул! Заорал: «Десантура, вперёд!» и прыгнул. Я не знаю, чего ему в башку взбрело! Он как перепьёт, так дураком становится!
– Высота большая была?
– Дааа, но я не знаю сколько точно!
– Примерно метров десять, – подсказал один из зрителей. – Он на ноги приземлился и тут же рухнул.
Пострадавшего загрузили в машину и там я его осмотрел. Находился он в состоянии оглушения, на вопросы отвечал односложно и очень тихо. Но и без его ответов диагноз был виден как на ладони: открытые переломы большеберцовых костей, закрытые переломы пяточных костей. А кроме того, поставил я под вопросом перелом основания черепа, часто возникающий при приземлении на ноги.
Всё перечисленное, как и положено, сопровождалось травматическим шоком. В первую очередь обезболили пострадавшего наркотическим анальгетиком и катетеризировав вену, стали лить кристаллоидный раствор. Ноги зашинировали, после чего полетели со светомузыкой в отделение сочетанной травмы областной больницы.
Да уж, трудно придумать более глупый способ покалечиться. Такие повреждения придётся лечить очень долго, пройдя все круги ада, причём без гарантии успеха.
Следующий вызов был в участковый пункт полиции к женщине двадцати девяти лет, у которой психоз приключился.
Подъехали к «хрущёвке», на первом этаже которой располагался тот самый пункт. За письменными столами друг напротив друга сидели майор и капитан. У окна, спиной к нам, стояла высокая коротко стриженная женщина, совершавшая непонятные движения. Левую руку она прижимала к затылку, а правой будто воду стряхивала. Затем меняла руки местами и проделывала всё то же самое. При этом внимания ни на кого не обращала.
– О, наконец-то! – с видимым облегчением сказал майор после нашего появления. – Во, видите, как кобенится? – показал он на женщину.
– Видеть-то видим, но пока не понимаем, что тут происходит, – ответил я.
– Ну ладно, короче, эта мадам хотела чужого ребёнка утащить.
– Это как понять?
– Так и понимайте. Вон, видите детскую площадку? Там мамочки с маленькими детьми гуляли. А эта подбежала к пятилетнему пацану, за ручку его схватила и куда-то потащила. Прямо на глазах у матери! Но женщины все дружно ребёнка отобрали и за нами пришли. Мы её задержали и сюда привели. Стали беседовать, а она вообще чего-то непонятное начала нести.
– А данные свои она сказала?
– Да, сказала, я проверил, всё верно.
Дама вдруг решила осчастливить нас своим вниманием:
– Ну вот зачем вы врёте? – спросила она у майора. – Я своего ребёнка хотела забрать, зачем мне какой-то чужой нужен? Это мой сын Никитка! Он пока ещё не родился, но он же всё равно мой! Подождите две недели, я вам принесу свидетельство о рождении и всё докажу. Не надо говорить то, чего не знаете!
– Марина Викторовна, а как же не родившийся ребёнок может гулять на улице? – спросил я.
– Так и может, чего вы глупости-то спрашиваете?
– Ну да, точно, это я просто погорячился. Марина Викторовна, а что означают ваши движения руками?
– Я – целительница, всех лечу, вообще всех. Я энергию местами меняю, это так нужно, чтоб не застревало ничего.
– То есть вы и нас лечите?
– Да, мне только нужно в другую ауру перейти.
– Ладно, перейдёте, успеете. А где вы сейчас находитесь?
– Здесь я всех лечу.
– Это понятно, а что это за помещение?
– Ну я же сказала, что здесь всех лечу, чего тут непонятного?
– Хорошо, а мы кто такие?
– Вас мне на помощь прислали.
– Так, уже теплее! Видите, на нас синяя форма, на груди – красный крест, вот медицинский чемодан. Значит мы кто?
– «Скорая».
– Нууу наконец-то! Вы у психиатра наблюдаетесь?
– Да.
– Что принимаете?
– Ничего, из меня всё вышло в виде энергии.
– Марина Викторовна, а вообще, вы нуждаетесь в помощи?
– Я – белая мать, я сама всем помогаю. Но мне надо от черноты избавиться.
– Вот и замечательно! Тогда поедемте в больницу, там вас от всего плохого избавит.
– Я не могу.
– Почему? Что вам мешает?
– Мне нельзя уходить, я должна здесь стоять.
– Вас кто-то заставляет?
– Мне велели стоять и никуда не уходить.
– Кто вам такое велел?
– Велели и всё. Как разрешат, так и пойду.
Само собой разумеется, не стали мы дожидаться никаких разрешений и силой повели Марину Викторовну в машину. Нет, это не было лёгкой прогулкой. Она повисла на руках у моих парней и начала что есть мочи орать. Вопли были настолько мощными, что закладывало уши, словно при резком перепаде атмосферного давления. Однако после того, как Марину Викторовну всё же привели, она сразу превратилась в мирного человека и даже дала письменное согласие на госпитализацию.
В данном случае диагноз шизофрении сомнений не вызывал. У Марины Викторовны был весьма характерный набор специфических симптомов. В частности, это амбивалентность, то есть сочетание прямо противоположных утверждений. Она заявила, что ребёнок, которого она пыталась забрать, был не рождённым. Но в то же время признавала, что он гулял на улице. Замечу, что амбивалентность бывает свойственна и психически здоровым людям. Например, сочетание любви и ненависти к одному и тому же объекту. Однако здоровый человек полностью осознаёт эту двойственность и тяготится ею. В то время как больной её совершенно не замечает и никаких душевных мук по этому поводу не испытывает. Кроме того, здесь можно предположить слуховые псевдогаллюцинации. Ведь кто-то же «велел» Марине Викторовне не двигаться с места. Ещё был бред, выражавшийся в якобы имеющейся особенности исцелять и в идеях мессианства. Ну и наконец, в мышлении проявились элементы разорванности. Если вы прочли высказывания больной, то наверняка заметили, что их смысл зачастую непонятен.
Вот и всё, скомандовали на Центр ехать. Был я уверен, что вызовов больше не дадут, но от греха подальше, решил раньше времени не переодеваться и наркотики не сдавать. Тем не менее, смена завершилась благополучно и домой я отправился вовремя.
На следующий день, приехав на дачу, с огромным сожалением констатировал, что дождей там не было. Хотя возможно и покапало чуть-чуть, но толку от этого никакого. Нет, за огородные растения я не переживал, их-то в любое время можно полить. А вот о грибном урожае можно было и не мечтать. Тем не менее, несмотря на уговоры супруги, в лес я пошёл. Как и следовало ожидать, моё ведёрко упорно не желало наполняться. Ну не считать же несколько маленьких лисичек, болтавшихся на дне. Далеко я ушёл, в самую глухую чащу забрался. И только хотел повернуть обратно, как неожиданно налетел на целую поляну лисичек. Быстро наполнив ведро, потопал обратно. И тут стали попадаться грибы ежовики, толстенькие, крепкие. Их жёлтые шляпки сверху напоминают лисички, но в отличие от последних, снизу у них не пластинки, а маленькие шипики, чем-то напоминающие иголки у ёжика. Конечно же мимо я не прошёл. А дальше смотрю, что-то издалека желтеется, будто крупные лисички. Но когда подошёл, то с радостью увидел, что это были рогатики. Обычно такие грибы обильным урожаем не радуют, но тут всё было наоборот. Поэтому и их собрал не раздумывая. Потом ведро прикрыл, чтоб не увидели встречные люди и не закричали, мол, куда ты поганок набрал.
Увидев мою необычную добычу, супруга высказалась:
– Ой, Юра, вечно ты какую-нибудь экзотику подцепишь!
– Нет, – говорю, – Ира, эту экзотику я набрал. А вот если бы подцепил, то пошёл бы не к тебе, а в кожвендиспансер. Хотя по правде сказать, какая ж это экзотика? Грибы как грибы, только не все их знают.
Вечерком позвали мы в гости Фёдора с супругой на картошку с грибами. С удовольствием съели мы всё без остатка и как всегда, душевно провели время. Да, грибная экзотика, что называется, сделала наш вечер!
Все имена и фамилии изменены