Мехмед, словно заколдованный, не мог повернуться и заставить себя говорить.
Поглаживания тем временем были всё ощутимее и нежнее, волновали его плоть и разжигали мужское желание.
Когда терпеть стало невмоготу, Абаза резко обернулся и увидел напротив серые прекрасные глаза, светящиеся в сумраке сарая лунным таинственным светом.
Это были глаза Нургюль.
Поддавшись безудержной страсти, не контролируя себя, Мехмед сорвал с женщины вуаль, и белокурые локоны золотом рассыпались по её хрупким плечам, падая в соблазнительную ложбинку на груди, выглядывающую из глубокого выреза.
Мехмед дотронулся до плеча Нургюль и снял с него платье, с другого плеча оно соскользнуло само, обнажив прекрасные упругие девичьи груди. Волна нестерпимого желания захлестнула Абазу, и он с силой рванул на себе пуговицы кафтана, посыпавшиеся в солому, снял и отбросил его в сторону.
Губы девушки приоткрылись, тонкие ноздри слегка подрагивали, и она сама стала расстегивать пуговицы на его тонкой батистовой белой рубашке.
Дрожащими руками Мехмед притянул девушку к себе и, прерывисто дыша, стал вглядываться в её бездонные глаза. Она опустила голову и поцеловала завиток на его груди. Мехмед сошёл с ума от прикосновения её губ и принялся неистово покрывать поцелуями её лицо, волосы, шею, грудь…
Дотянувшись до своего кафтана, он бросил его на солому, нежно опустил на него Нургюль и, словно изголодавшийся хищник, навис над ней. Девушка обняла его за бёдра и притянула к себе. Мехмед охнул, изнемогая от безумной страсти, и принялся с неистовством ласкать желанную женщину. А она извивалась и постанывала под его телом, доводя его до исступления.
Казалось, безумству любви не будет конца. Вновь и вновь Мехмед вскрикивал от счастья, пока, наконец, не забылся в сладком сне…
Когда он очнулся, никого рядом не было. Он лежал на спине и в сладкой истоме смотрел сквозь щели в потолке на ночное небо. Заметив маленькую яркую звёздочку, он, сам не зная почему, тихонько засмеялся.
Пролежав так более получаса, он, пошатываясь, встал, надел рубаху, начал застёгивать пуговицы и замер. Он вспомнил, как это делала Нургюль, и желание вновь стало нарастать в нём. С трудом успокоив плоть, он улыбнулся, встряхнул кафтан, надел и вышел на улицу.
Верный конь спокойно ждал его у овчарни.
Мужчина не чувствовал ни горя, ни отчаяния. В душе его была лишь любовь, а ещё вера. Теперь он точно знал, что всё у него будет хорошо. Чувство глубокой одухотворённости прочно поселилось в нём. Он стал сильнее.
И ещё он был уверен, что теперь без этой женщины он не сможет жить.
На мгновение его посетила неприятная мысль, что девушке просто стало его жаль, и она захотела его утешить, а он воспользовался её добротой и… Но он даже не стал додумывать эту мысль дальше. Сомнений не было, Нургюль искренне желала его, а в её глазах читалась любовь.
Приехав домой, Мехмед разделся, упал на кровать и уснул крепким сном, каким спал только в детстве.
Он проснулся поздним утром, когда свечи в комнате уже были погашены, кувшин с холодной водой для умывания стоял на столике за ширмой, а слуга молча ожидал приказов хозяина.
Плотно позавтракав, Мехмед вышел на улицу, оседлал коня и направился к дому Мусы-паши. Его ничуть не мучили угрызения совести, и он знал, что формально едет туда поинтересоваться здоровьем Келебек, а на самом деле безумно желает увидеть Нургюль.
У самого порога его встретила Фериде-хатун и радостно сообщила, что Келебек пришла в себя, лекари сказали, что она будет жить, вот только дитя родить уже не сможет.
При упоминании о детях Мехмед болезненно поморщился, но быстро взял себя в руки.
- Фериде-хатун, Ваша дочь совершила преступление, а Вы радуетесь, - грозно промолвил Абаза, но посмотрев на женщину, пожалел её и продолжил:
- Пусть Аллах простит ей грехи и поможет быстрее поправиться!
- Спасибо, Мехмед, - с виноватым видом ответила женщина. – Пройдёшь к ней?
- Следующий раз. Мне нужно срочно увидеться с Мусой-пашой, - отрезал Мехмед.
- Так он с полчаса как уехал на службу, - сказала Фериде.- Мехмед, сынок, прости, ты теперь разведёшься с ней? – тихо спросила мать.
- Нет, - коротко бросил Абаза и быстрым шагом пошёл по тропинке сада к воротам, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть свою Нургюль.
Фериде-хатун вздохнула с облегчением и уже бодрее произнесла “Храни тебя Аллах, сынок, за доброту!”
Боковым зрением Абаза заметил, что кто-то машет руками. Повернув голову вправо, он увидел Юсуфа, который яростно жестикулировал, желая привлечь внимание паши.
Мехмед поспешил к парню, и тот с улыбкой указал ему рукой на мандариновое дерево, возле которого стояла Нургюль.
Сердце паши словно сорвалось с цепи, и Мехмед в два прыжка оказался возле девушки. Она не стала закрывать лицо вуалью и одарила его такой лучезарной улыбкой, что у него перехватило дыхание.
- Нургюль-хатун, вчера я…- начал он и почувствовал, что краснеет, чего никогда с ним раньше не случалось. От волнения он непроизвольно взмахнул рукой, чтобы поправить свою черкесскую шапочку, и сбил её с головы.
Девушка тихонько засмеялась.
- Ой, простите, я такой неуклюжий, - засмущался он, поднимая головной убор и сжимая его в руке.
- Отчего же? Мне, напротив, кажется, что Вы очень подвижный и искусный, - сказала она, и её глаза заиграли лукавыми искорками.
Абаза расплылся в довольной улыбке, его тело заныло в блаженной истоме.
- Нургюль-хатун, Ваше отношение ко мне не изменилось после…- он не знал, как продолжить и, мысленно ругая себя, на чём свет стоит, замолчал.
- Мехмед-паша, Вы воскресили мою улыбку, - не дожидаясь его слов, произнесла она своим чарующим голосом, слегка кивнула и пошла к дому. Оглянувшись, она улыбнулась и сказала:
- До видзення, пан…до свидания!
Абаза едва не прыгал от счастья! Он убедился, что его чувства взаимны и твёрдо решил жениться на Нургюль. Келебек своим преступным поступком развязала ему руки.
Вот только надо было всё, как следует, обдумать.
Согласие на их брак должен дать отец или опекун девушки, не станет ли чинить препятствия Муса-паша? Как отнесётся Нургюль к тому, если ей придётся стать второй женой? Ведь, как ни крути, Муса-паша прав, развод с Келебек может поколебать их ряды и стать большой брешью, делая уязвимыми для врагов. Любовь или государство? Как быть, как найти компромисс?
И потом…Нургюль не была девственна, значит, у неё есть муж? Или…НЕ будет ли и здесь препятствий? Так всё было запутано, что Абаза решил подумать об этом позже, в спокойной обстановке, оставшись дома один.
Приехав во дворец, он первым делом поинтересовался, как здоровье повелителя, и обрадовался, узнав, что тот быстро идёт на поправку.
Неожиданно охранник оповестил всех:
- Внимание! Султан Ахмед-хан хазретлери!
И все паши и беи вмиг низко склонили головы.
Султан Ахмед проследовал в зал заседаний совета и жестом велел всем пойти за ним.
- Паши и беи! Я долго болел, поэтому сегодня решил провести экстренное заседание совета, - деловым тоном сообщил он. – Дела не терпят ни дня промедления.
Мы не будем дожидаться, пока Куюджу Марат-паша проведёт переговоры с Австрией, чтобы отправить его с армией на подавление восстания джелали. Гюзельдже Махмуд-паша и Абаза Мехмед-паша со своим войском немедленно отправятся в Анатолию для усмирения повстанцев.
Там появился ещё и некий Календер-оглу, имеющий большие силы, надо помочь Мураду-паше, иначе мы упустим момент, и будет гораздо сложнее бороться с ними.
Я с Дервишем-пашой присоединюсь со своей армией позже, когда в столицу из Египта вернётся великий визирь Малкочоглу Явуз-паша. И ещё. Я смещаю с должности капудана-пашу. Новым капуданом назначаю Дервиша Мехмеда-пашу, - громко и твёрдо объявил султан.
В зале повисла такая тишина, что было слышно, как в углу возле окна небольшой паук плетёт свою паутину.
Кто-то был рад, а кто-то в очередной раз позавидовал “хитрому Бошняку”.
Дервиш-паша опустился перед повелителем на колено, поцеловал край его кафтана, поблагодарил за столь высокое назначение и поклялся до конца своих дней преданно служить государству и династии османов.
Ахмед похлопал своего воспитателя по плечу и коротко сказал:
- Я никогда не сомневался в тебе, Дервиш-паша, и не усомнюсь впредь.
Губы паши тронула едва заметная улыбка, похожая, скорее, на отеческую, чем на чиновничью.
- Простите, повелитель, Вы сказали немедленно отправляться в Анатолию, значит ли это, что прямо сегодня? – задал вопрос Гюзельдже-паша.
- Да, верно, паша, отправляться нужно сегодня, прямо после заседания совета. Я надеюсь, что у вас не уйдёт много времени на то, чтобы собрать своих воинов.
- Слушаемся, повелитель, - поклонились оба паши.
- Разрешаю вам прямо сейчас покинуть совет, - кивнул им султан Ахмед, и паши спешно вышли из зала. – Паши, а мы продолжим. Есть один важный вопрос, который я хотел обсудить с вами. Сегодня утром шейх-уль-ислам принёс мне фетву на казнь шехзаде Мустафы. Что скажете, паши? – султан как будто весь сжался и поник.
- Повелитель, что тут скажешь, мы не можем ослушаться шейх-уль-ислама, тем более его решение продиктовано заботой о спокойствии в государстве, которое было нарушено, как нам известно, - сказал один из визирей.
- Не приведи Аллах, могло и до гражданской войны дойти, - поддержал его другой. – Простите, но Вы должны немедленно принять решение, повелитель.
- Хорошо. Я приму решение…Можете быть свободны, - промолвил султан и опустил глаза.
В тот же день в покои Халиме-султан вошли евнухи, забрали шехзаде Мустафу и вывели в коридор.
Мигом смекнувшая в чём дело, Халиме с криками бросилась вслед.
- Не трогайте, отпустите шехзаде, куда вы его уводите?
Мальчик, оставшись без мамы, заплакал и стал на неё оглядываться.
- Мамочка, догоняй меня, возьми меня за ручку, я боюсь без тебя, - сквозь слёзы, говорил он.
- Сынок мой, Мустафа, не бойся, мама всегда будет с тобой, я только навещу султана Ахмеда и приду к тебе, - стараясь сдерживать рыдания, отвечала сыну Халиме.
Бороться с евнухами было бесполезно, и когда они скрылись за поворотом, Халиме упала на пол и завыла громко, по-звериному.
Она не видела, что в конце коридора стоит девушка и наблюдает за происходящим.
Тут к султанше подошли два стражника, и один из них предложил ей руку, чтобы помочь подняться. Она лишь скользнула по нему взглядом и, расправив плечи, гордо подняла голову. Несмотря на необыкновенную бледность и нетвёрдость движений, она не приняла его руки, вытерла слёзы и поднялась с колен.
Стражники попросили её следовать за ними, и султанша с высоко поднятой головой пошла вдоль по коридору в сторону лестницы, ведущей в подземелье.
Она знала, куда идти.
Внезапно увидев одну из служанок Сафие-султан, Халиме кивком велела той подойти ближе и процедила сквозь зубы:
- Скажи своей госпоже, если мой Мустафа умрёт, и ей конец. И не только ей. Кровь за кровь. Слышишь, так и передай, кровь за кровь, - повторила она, сверкнув колдовскими глазами, потемневшими до черноты самой чёрной ночи.
Служанка в испуге закрылась руками.
- Ты что дрожишь? Кто тебя так напугал? – спросила её Сафие-султан, едва служанка вошла в покои госпожи, чтобы доложить о происходящих событиях в гареме.
Девушка поведала обо всём, что увидела и закончила свой рассказ, трясясь всем телом:
- Госпожа, она сказала кровь за кровь…она же колдунья…
- Что она теперь сможет Нам сделать? – ухмыльнулась Сафие-султан, однако неприятный морозец пробежал по её спине. – Бюльбюль-ага, - крикнула она, - прикажи усилить охрану моих султанш. Сафие-султан имела в виду своих дочерей, Хюмашах Айше-султан и Фатьму-султан, с недавних пор живущих в Топкапы.
Халиме-султан и её сына Мустафу, как и предполагала султанша, отвели в темницу. Но здесь её ожидал удар, к которому она не была готова: их с сыном поместили в разные камеры, да ещё и напротив друг друга.
Мустафа всё время стоял возле решётки, держался за неё ручками и смотрел на маму.
- Мамочка, я хочу к тебе, скажи дядям, пусть откроют дверь, - слёзно просил он.
У Халиме почернела душа, сердце заиндевело в груди, но она улыбалась своему любимому мальчику.
- Сынок, дядя сейчас не может открыть, он ключик потерял. А ты поспи, милый, я тебе песенку спою, хочешь? – ласково говорила она сыну.
- Хочу. Только мне неудобно здесь спать, мне холодно, и подушечки нет, - вытерев слёзы, сказал Мустафа.
Халиме до крови закусила губу и вмиг сняла с себя кафтан, надетый поверх лёгкого платья.
- Эй ты, - позвала она охранника, - подойди, - и тот послушно двинулся с места.
- Передай это шехзаде, он замёрз, - подала она ему через щель решётки кафтан.
- Нельзя, госпожа, - неуверенно ответил тот.
- Я сказала, передай, - зловеще произнесла страдающая мать, страшным взглядом исподлобья посмотрев на стражника, и тот, будто под гипнозом, взял платье и сунул мальчику.
- Сынок, возьми, укройся, - ласково сказала Халиме, наблюдая, как мальчик медленно стал разворачивать кафтан, пытаясь найти, где у него верх, а где низ.
- Сынок, не надо искать, как правильно, делай так, чтобы тебе было теплее, - пыталась помочь она сыну.
Наконец, Мустафа укутался, лёг на каменные нары и попросил маму спеть песенку.
И Халиме запела. Колыбельную. Её нежный тоскливый голос эхом разносился по подземелью, заставляя холодеть души охранников, многие из них незаметно вытирали глаза.
Мустафа, наконец, уснул, и Халиме без сил опустилась на пол и закрыла веки.