Когда во МХАТе в 1932 году возобновили пьесу "Дни Турбиных" на неё было совершенно невозможно достать билеты. Казалось, вся Москва хотела присутствовать на полюбившемся спектакле, все жители запрудили все подходы к театру и бормотали в едином порыве: "Нет лишнего билетика?"
А гордые обладатели билетов — счастливчики, баловни судьбы спешили поскорее зайти внутрь и занять свои места. Волновалась публика, волновались актеры за сценой. Потому что всех преследовало странное ощущение: сейчас этот воздушный пузырь лопнет. Хлопнет в ладоши неведомый надзиратель, и рассыпятся в прах и эта сцена, и зал, и сам Художественный театр. Не останется ничего, что напоминало бы о месте, в котором снова решились играть этот неоднозначный, притягательный спектакль. Который так любил посещать Сталин. На который ходили столько раз, сколько могли достать билеты. Который запретили, как и "отменили" самого Булгакова.
Да, разумеется, "отмена" человека отнюдь не выдумка наших дней. Впрочем, дорогие читатели прекрасно знают это и без меня.
Лирическое отступление о Мариэтте Чудаковой
Мариэтта Чудакова, ушедшая от нас в конце 2020 года, в одном из своих выступлений рассказывала интересный эпизод. На своих встречах с читателями, которые происходили ещё в советское время, она всё время задавала один и тот же вопрос: "Зачем Сталин столько раз ходил на "Дни Турбиных"?"
Замечу, что единого мнения о количестве посещений нет. Называют разные цифры: и десять, и двадцать, и пятьдесят. Нет и документальных подтверждений этой информации. Более того, Любовь Белозерская, вторая жена Булгакова, в своей книге "О, мёд воспоминаний" уверяет, что это не так. Что мы имеем дело всего лишь с легендой.
Мариэтта Омаровна недоумевала: зачем так много? Ну два раза, ну четыре. И однажды в зале нашлась женщина, которая сказала:
"Всё очень просто. Я сейчас вам объясню. У него просто были билеты! Мне вот удалось четыре раза достать билеты, и я ходила все четыре раза. Это было незабываемо. Ничего сравнимого с этим спектаклем в Москве тогда не шло".
И правда, в то время Москва не могла похвастаться ни тем обилием театров, что есть сейчас, ни разнообразием репертуара. Но дело было, конечно же, не только в этом. "Ничего сравнимого с этим не шло!"
А совсем подробно про Сталина и "Дни Турбиных" можно прочитать тут
Письмо М. А. Булгаков ― П. С. Попову от 24 апреля 1932 года
Выношу ссылку на письмо в подзаголовок, потому что опираться буду именно на него. Ваша покорная слуга не смеет соревноваться в изобразительной силе слова с Михаилом Афанасьевичем, поэтому приведу фрагмент письма (хотя всё оно достаточно любопытно), чтобы не пересказывать своими словами.
"Пьеса эта была показана 18-го февраля. От Тверской до Театра стояли мужские фигуры и бормотали механически «Нет ли лишнего билетика?» То же было и со стороны Дмитровки.
В зале я не был. Я был за кулисами, и актеры волновались так, что заразили меня. Я стал перемещаться с места на место, опустели руки и ноги. Во всех концах звонки, то свет ударит в софитах, то вдруг как в шахте тьма и загораются фонарики помощников и кажется, что спектакль вдет с вертящей голову быстротой. Только что тоскливо пели петлюровцы, а потом взрыв света и в полутьме вижу, как выбежал Топорков и стоит на деревянной лестнице и дышит, дышит... Наберет воздуху в грудь и никак с ним не расстанется... Стоит тень 18-го года, вымотавшаяся в беготне по лестницам гимназии и ослабевшими руками расстегивает ворот шинели. Потом вдруг тень ожила, спрятала папаху, вынула револьвер и опять скрылась в гимназии. (Топорков играет Мышлаевского первоклассно.) Актеры волновались так, что бледнели под гримом, тело их покрывалось потом, а глаза были замученные, настороженные, выспрашивающие.
Когда возбужденные до предела петлюровцы погнали Николку, помощник выстрелил у моего уха из револьвера и этим мгновенно привел меня в себя.
На кругу стало просторно, появилось пианино и мальчик-баритон запел эпиталаму.
Тут появился гонец в виде прекрасной женщины. У меня в последнее время отточилась до последней степени способность, с которой очень тяжело жить. Способность заранее знать, что хочет от меня человек, подходящий ко мне. По-видимому, чехлы на нервах уже совершенно истрепались, а общение с моей собакой научило меня быть всегда настороже.
Словом, я знаю, что мне скажут, и плохо то, что я знаю, что мне ничего нового не скажут. Ничего неожиданного не будет, все — известно. Я только глянул на напряженно улыбающийся рот и уже знал — будет просить не выходить...
Гонец сказал, что Ка-Эс звонил и спрашивает, где я и как я себя чувствую?..
Я просил благодарить — чувствую себя хорошо, а нахожусь я за кулисами и на вызовы не пойду.
О, как сиял гонец! И сказал, что Ка-Эс полагает, что это — мудрое решение.
Особенной мудрости в этом решении нет. Это очень простое решение. Мне не хочется ни поклонов, ни вызовов, мне вообще ничего не хочется, кроме того, чтобы меня Христа ради оставили в покое, чтобы я мог брать горячие ванны и не думать каждый день о том, что мне делать с моей собакой, когда в июне кончится квартирный контракт.
Вообще мне ничего решительно не хочется.
Занавес давали 20 раз. Потом актеры и знакомые истязали меня вопросами — зачем не вышел? Что за демонстрация? Выходит так: выйдешь — демонстрация, не выйдешь — тоже демонстрация. Не знаю, не знаю, как быть."
Письмо Булгаков М. А. ― Попову П. С., 24 апреля 1932 г.
Ка-Эс в письме ― К. С. Станиславский.
Тонкий лёд
Булгаков прожил невероятно тяжелую жизнь. Были, конечно, у него и очень короткие счастливые периоды — когда пьесы ставили, выплачивали неплохие гонорары, рядом шикарная любимая женщина, дома званые приёмы. Почти та шикарная жизнь, к которой он стремился. Правда, даже тогда были "но". Всегда были.
И когда после падения в бездну, запретов, мыслей о смерти, письма Сталину (на самом деле Правительству СССР) всё понемногу стало вроде бы возвращаться на круги своя, когда вернули пьесу и она шла с таким триумфом, у писателя было ощущение полной иллюзорности, шаткости происходящего.
Подробнее о "падении в бездну"
А триумф и правда был:
"Присутствовавшие на первом после возобновления спектакле „Дни Турбиных“ рассказывают, что после окончания спектакля занавес поднимали пятнадцать раз, так несмолкаемы были аплодисменты и вызовы автора. Булгаков благоразумно не выходил. Такой триумф не упомнят в Художественном театре со времен Чехова".
Дневник Ю. Слезкина 27 февраля 1932 г.
Это очень тонкий психологический момент. Пьеса отыграна блестяще, зрители в восторге. Но творцу на сцену выйти нельзя. И это понимает он, понимает Станиславский, понимают артисты и зрители в зале.
Нет, он вроде бы может выйти. Но не налетит ли шквалистый ветер, не снесёт ли театральные подмостки вместе с горе-автором, который вроде бы есть, но лучше бы его не было? Может ли фамилия на афише опорочить театр? Удачная ли находка ставить пьесу, стыдливо скрывая автора в тени?
Таковы правила игры. Кажется, они не изменились до сих пор. Во всём мире.
Есть мнение, что искусство принадлежит народу.
Сказала Роулинг что-то "не то" про вопрос полов? Отменим писательницу. Да отрекутся от нее те, кого она взрастила, кто стал известным, богатым и популярным благодаря нет. Отделим её имя от созданной ей Вселенной.
Не можем получить согласие автора на экранизацию или перевод? Просто возьмём и сделаем. Так было в Советском Союзе.
Но мы отвлеклись. У Булгакова пьесу не забирали (во всяком случае эту), авторство не отнимали. Но и мозолить глаза зрителям не рекомендовали. А когда не вышел на поклон ― расценили как демонстрацию.
Простите за кощунственное сравнение, но мне ситуация немного напоминает наезд гопников на улице. Тут нет "правильного" поведения. Дадите, условно, закурить или нет, это ничего не меняет.
"В горьких снах я вижу абажур, клавиши, Фауста и ее..."
Мы не выбираем время, в которое приходим на землю (Давайте сейчас не будем про различные эзотерические течения, которые считают, что выбираем. Мыслим в рамках науки.). Проживаем жизнь, запертые в окружающие нас обстоятельства. Многое зависит и от нас, но далеко не всё.
Задаваться вопросом, что бы написал Булгаков, если бы ему не нужно было задумываться о хлебе насущном, квартирном вопросе, "который испортил москвичей", бессмысленно. Также как и о том, что было бы, если он всё-таки уехал за границу.
Напоследок я хочу обратиться к началу цитируемого мной сегодня письма Булгакова Попову. В нём он говорит о покойной маме, которая очень хотела видеть своих детей инженерами путей сообщения.
"Мне неизвестно, знает ли покойная, что младший стал солистом-балалаечником во Франции, средний ученым-бактериологом, все в той же Франции, а старший никем стать не пожелал. Я полагаю, что она знает. И временами, когда в горьких снах я вижу абажур, клавиши, Фауста и ее (а вижу я ее во сне в последние ночи вот уж третий раз. Зачем меня она тревожит?), мне хочется сказать — поедемте со мною в Художественный Театр. Покажу Вам пьесу. И это все, что могу предъявить. Мир, мама?"
Письмо Булгаков М. А. ― Попову П. С., 24 апреля 1932 г.
Михаил Афанасьевич полагал, что покойная мама знает, кем стали её сыновья. Быть может и он знает о том, что происходит сейчас? О том, как его романом зачитываются во всём мире, а в московских (и не только!) театрах спустя сто лет идут спектакли по его пьесам.
Кстати, обязательно сходите, если не видели.
Ещё больше материалов о Булгакове в специальной подборке
А все подборки тут
Горькими осенними размышлениями с вами делилась ваша Есипова Оксана. А осенние фотографии, личные истории и анонсы вы найдёте в моём тг канале По ту сторону волшебства. Подписывайтесь и на другие соцсети. Будем на связи! ❤❤❤
Приглашаю вас на Литрес за моими книгами 👇
"Открыть за две минуты до полнолуния"
И многие другие!
❤️❤️❤️ Жду вас ТГ | ВК | ОК ❤️❤️ Мои книги на Литрес с реф ссылкой
