Село Грошевку нельзя было назвать спокойным местом: кражи случались, драки, до поножовщины доходило, да и так по мелочи со сварами соседей приходилось разбираться. Оперуполномоченный Трошкин Алексей Иванович работал на этом участке не первый год, и тем удивительнее ему было читать гневное заявление, в котором гражданка Марина Семёновна Соколова просила разобраться с неизвестными хулиганами, опозорившими её на все село, повесив на забор «засранный горшок».
Была бы эта жалоба от какой-нибудь местной скандалистки (в Грошевке их проживало немало), пожалуй, Алексей и внимания на неё не обратил, но в том-то и дело, что с Соколовой Мариной ему встречаться ещё не приходилось. Эта женщина жила настолько тихо, что в поле зрения милиции не попадала: ни в качестве потерпевшей, ни в качестве свидетельницы.
- Вот только грязных горшков мне для полного счастья и не хватало, – пожаловался он в отделе. – Что за гиблое место эта Грошевка!
Надо сказать, что коллеги отнеслись к курьезному заявлению серьезно.
- Так работа наша такая собачья – обнюхивать каждый горшок, - ответили ему. – Но вообще-то, видимо, кто-то сильно озлобился на эту Марину раз такой подарок преподнес. Так что, рой землю, а то как бы потом тем же самым горшком ей по голове не прилетело.
Грошевка была достаточно большим селом. Пять улиц с многочисленными проулками и тупичками тянулись вдоль берегов каскада из нескольких прудов, поэтому нумерация домов была на редкость запутанной. Это обстоятельство обычно доставляло немало головной боли бригадам скорой помощи. А вот участковый, когда приезжал в село, чтобы разобраться с очередным происшествием, обращался за помощью к местной почтальонке. Клавдия могла найти любой дом, как говорится, с закрытыми глазами, в том числе и Сидоровы выселки, где проживала пострадавшая.
- Айда, - с готовностью подскочила та. – Мне как раз надо отнести пенсию её соседкам бабке Ильинихе и тетке Нюрке Степанцовой.
Участковый поплелся под палящим солнцем за энергично шагающей женщиной по тропинке вдоль пруда. Наверное, тому виной была жара, потому что он не сразу сообразил – Клавдия не спросила, что ему нужно от Соколовой Марины. «Очевидно, знает».
- Этот горшок действительно был настолько грязным? – спросил он женщину.
- Ну, чистым не назовешь, - не удивилась та вопросу. – Я не хотела бы увидеть такую дрянь у себя на заборе.
- Так выкинула бы и дело с концом – чего милицию тревожить?
Почтальонка сухо хмыкнула.
- Сидоровы выселки аккурат на краю села, и люди на ферму идут мимо Маринина двора. А первая дойка-то на рассвете. Немало народу подивилось на этот грязный горшок и осудило хозяйку прежде, чем сама Марина вышла во двор. Она билетером в Доме культуры работает и, когда танцы устраивают, с работы приходит после полуночи, поэтому и проспала в тот день дольше обычного. Представьте себе, Алексей Иванович, что с бедолагой сталось, когда она эту дрянь увидела. Люди умные-то понимают, что эта чья-то злая шутка, но в том-то и беда, что дураков в нашем селе в разы больше. А для этих варнаков нет ничего слаще, чем беззащитную женщину грязью облить, мол, неряха, грязнуля и бездельница – лень даже за собой горшок помыть. Да ладно бы по углам шипели, а то ведь норовят в глаза высказать. Каково это порядочной женщине? Вот Марина заявление и написала, чтобы вы выяснили, кто это над ней так изгалялся. Я сама его заказным письмом отправила.
- А Марина живет одна?
- Одна. После школы в город подалась. Там замуж вышла, но что-то не сложилось с мужем-то. Вернулась домой и дохаживала родителей. Полгода назад у неё мать умерла, а отца ещё раньше Господь прибрал.
Сидоровы выселки насчитывали с десяток старых пятистенок. Маринин дом мало отличался от остальных: палисадник, хилая калитка и такой же забор из реденького частокола. Участковому сразу же бросились в глаза жарящиеся на солнце идеально чистые трехлитровые банки, поблескивающие на фигурно вырезанных остриях. Если рядом с ними кто-то повесил грязный горшок – не заметить его было бы трудно.
Клавдия без лишних церемоний открыла калитку и взошла на крыльцо, но на стук никто не отозвался.
- Наверное, в магазин зачем-то побежала. Надо подождать. Вон там в тенечке скамейка стоит, - указала она на дерево неподалеку.
Но когда Алексей обернулся в ту сторону, то увидел, что скамейка занята – там сидели две бабульки и настороженно за ними наблюдали.
- О, - заметила их и почтальонка, - вон где наши принцессы-то затаились. А я пенсию вам принесла.
- А мы с утра тебя дожидаемся. Все дела отложили – сидим, высматриваем, - прошамкала та, что постарше – очевидно, Ильиниха.
- А чего это ты Клавушка с милицией-то ходишь? Неужто грабителев опасаешься? – хмыкнула вторая женщина.
- Нет, теть Нюр, Алексей Иванович к Марине пришёл – выяснять, кто горшок загаженный ей на забор повесил.
Старушки даже прищурились от удовольствия. У них была своя версия происшествия.
- Небось баба какая-нибудь приревновала – вот со злости Марину и решила опозорить.
- Ну чего вы напраслину говорите, - горячо вступилась за пострадавшую Клавдия. - Не такая она, чтобы хвостом трепать!
- Да мы её ни в чем и не виним, - возразили старушки, - но срамникам ведь не докажешь, что бабенка в самом соку одна желает жить. Вот жены и ярятся. Ялышева Ирка за своего Борьку ей едва глаза не выцарапала!
- Ой, - раздраженно возразила почтальонка. – Вы бы ещё вспомнили, что при царе Горохе было! Тогда Ирка, Борька и Марина только школу окончили. Борька страсть как по Марине убивался, а она не особо-то привечала, а потом и вовсе за другого замуж вышла. И уж если тогда Ирка её не покалечила, то через двадцать лет, с чего бы вдруг взбеленилась?
- Мало ли какая у неё бусурь в голове! Дура она и есть дура – живут с Борькой как кошка с собакой.
Клавдия только раздраженно отмахнулась и, раскрыв почтальонскую сумку, занялась пенсиями. А бабка Ильиниха сказала участковому:
- Ты, мил человек, не ждал бы здесь Марину. На работу раньше обычного зачем-то убежала. Если она тебе нужна, ступай в Дом культуры.
И Трошкин вновь вернулся на центральную улицу Грошевки, где неподалеку от сельсовета стояло здание местного клуба. Запыхавшийся участковый вошел в прохладный холл и, облегченно выдохнув, огляделся.
- Как мне найти Соколову Марину? – спросил он у моющей полы уборщицы.
- Та она в зале на репетиции. К ярмарке готовят самодеятельность. В районе выступать будут.
Осторожно приоткрыв дверь, чтобы не помешать репетиции, Алексей протиснулся в зрительский зал. Он присел рядом с увлеченно грызущей карамельки тощей девицей в русском народном костюме и сосредоточил внимание на сцене. Там приятная полненькая женщина лет сорока пела задорные частушки. Ей аккомпанировал и подпевал немолодой лысоватый мужчина в нарядной косоворотке. Смотрелся дуэт хорошо ещё и потому, что они то и дело обменивались откровенно заигрывающими взглядами и красноречивыми улыбками. Может, конечно, это была режиссерская задумка, но Алексею показалось, что исполнителей все-таки связывают интимные отношения. «Уж не Марина ли это с Борисом? - пришло ему в голову. - Тогда понятно, почему жена последнего так разозлилась».
Когда дуэт прервал пение, чтобы выслушать какие-то замечания от руководителя, он тихо обратился к соседке:
- Это не Марина Соколова поет?
- Она самая. Фальшивит, конечно, но лучше взять неоткуда.
- А подыгрывает ей Борис Ялышев?
Девица возмущенно фыркнула.
- Куда Борису на баяне играть! Ему медведь уши оттоптал, а туда же в хор петь лезет. Наш руководитель Семен Павлович разрешил ему во втором ряду стоять, раз уж так хочется, но, чтобы рот открывал и ни в коем случае не пел. Вон Борис, - указала она на сцену кульком с карамельками. - Мужик, что из-за кулис выглядывает… который в зеленой рубахе.
Участковый пригляделся к угрюмому дюжему мужику, волком зыркающего на Марину и баяниста. «Уж не здесь ли собака зарыта?»
- Борис всегда такой мрачный?
- У коров спросите – он скотником работает, - и девица подозрительно покосилась на него. – А милиции до Ялышева какое дело? Навоз налево продает?
Участковый пропустил вопрос мимо ушей, сразу же задав встречный:
- А кто же тогда аккомпанирует Марине?
- Степан Федорович – наш новый ветеринар. Люди говорят, что с женой развелся и решил в Грошевку переехать. Не знаю, что они там не поделили, но дядька вроде бы хороший, - охотно пояснила словоохотливая девица.
«У-гу, значит, этот Степан Федорович как и Борис ходит каждое утро мимо дома Марины».
Со сцены вновь раздались звуки музыки, и Алексей замолчал, чтобы не мешать артистам. Впрочем, он уже выяснил всё, что хотел.
Участковый вышел на улицу и, присев на скамейку в тенечке, стал терпеливо дожидаться окончания репетиции. Борис выскочил из дверей одним из первых и направился в сторону Сидоровых выселок – видимо, спешил на работу. Алексей последовал за ним и догнал уже на берегу пруда.
- Что же это, гражданин Ялышев, вы хулиганите-то?
Борис удивленно оглянулся.
- О чем это вы? Я не хулиганю.
- А как ещё назвать выходку с горшком? Взрослый человек вроде бы.
Мужик густо покраснел.
- А чё он? Непонятно, чего с женой развелся. Может буян или алкаш тайный. А Марине потом всю жизнь мучайся?
- Ну так и повесил бы грязный горшок на забор ветеринара. Зачем женщину-то позорить? Оттолкнуть ухажера пытался, ославив Марину неряхой? И что, получилось?
Борис сжал руки в кулаки.
- Я ему…
Участковый терпеливо вздохнул.
- А вот этого не надо! У тебя уже давно семья - время не воротишь. Чего зазря кулаками махать? Можно ведь, к тому же, и в обратную получить. Как потом жене объяснять драку будешь?
Он немного помолчал.
- С Мариной сам объясняться будешь или про твою глупую ревность мне рассказать?
Борис недовольно засопел.
- Сам.
- Ну-ну. Даю тебе день сроку.
Проверять впоследствии выполнил ли Борис обещание, участковый не стал. Было достаточно и того, что больше Марина Соколова на хулиганов не жаловалась.
Если вам понравился рассказ, ставьте лайк и подписывайтесь на мой канал
