Новые интриги!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ПОИСКИ АКАДЕМИКА ЛАРИНА. ПРЕДЫСТОРИЯ ВЕЛИКОГО

ОТКРЫТИЯ

От ученого секретаря Константин Павлович направился к ректору городского государственного медицинского
института. В создавшейся сверхэкстремальной обстановке это был, пожалуй, единственный человек,
способный понять его и помочь при сложившихся обстоятельствах. Вряд ли кто другой, кроме него, мог
решиться заменить отказавшегося оппонента (еще неизвестно, почему тот отказался...) за несколько дней до
защиты.
На Залесского же Бутенко крепко рассчитывал. Он не собирался обманывать ректора. Убеждать в том, что
оппонент выбыл из строя якобы по болезни. Со Святославом Елизаровичем этого не требовалось. Битого за

углекислый газ Бутенкр мог понять только битый человек. А Залесского не просто били - его по-
настоящему колошматили в Минздраве. Ректор осмелился выдвинуть вирусную теорию возникновения

ревматизма и получил за «кощунство» с избытком.
- ...Отказался, говорите, Шарадов вас поддержать,- Залесский тут же в присутствии доктора перелистал
диссертационную работу.- Забавно. Очень, я вам, батенька, доложу, забавно! - косые вечерние солнечные лучи
мягко ложились на усталые, словно придавленные каким-то тяжким грузом плечи ректора.
Сколько дней осталось до вашей защиты? - легкие морщинки сбежались к его переносице.
- Практически уже девять,- вздохнул Бутенко.- Сегодняшний день я уже не считаю.
- Ну что же...- в комнате ненадолго повисла тишина.- Мы знаем вас как великолепного диагноста,
- Залесский отложил в сторону рукопись.- Авторское свидетельство по калиброванному баллистокардиографу у
вас на руках,- он снова немного помолчал.- Конечно же, я согласен быть вашим оппонентом!
Итак, один тяжелый камень был снят с души Константина Павловича. Мало кто способен был это
сделать - Бутенко сделал. Но оставался второй. Причем об истинных размерах его доктор не мог даже
догадываться.
«Ну позвоню академику Ларину в Москву,- предполагал он.- Выясню причины задержки отзыва. Побеспокою,
конечно. Срочно слетаю в столицу, но отзыв привезу! Придется, естественно, потрудиться, но успею к
назначенному сроку...»
Так размышлял Бутенко. Но последующие события выявили столь критическую ситуацию, что задача доктора
многократно усложнилась. Для любого другого человека (об этом можно было смело сказать) она стала
попросту невыполнимой.
Дар предвидения, интуитивного точного предсказания, обладание необыкновенными телепатическими
способностями (а в них тогда мало кто верил) - все это необычайно пригодилось Константину Павловичу.
Академик Ларин - начисто отрицавший всякую телепатию, многократно повторявший в своих публичных
выступлениях, что представители этой «науки» являются чистейшей воды шарлатанами. Что у них нет ни
одного убедительного конкретного примера, доказывающего их правоту. «Нет и быть не может!» - горячо
утверждал всемирно известный ученый с различных самых высоких трибун.
Так вот, академик Ларин после всего происшедшего разуверился в собственных убеждениях относительно
телепатических прогнозов. Фактически полностью прекратил чтение опровергающих лекций на этот счет. И

еще долгое время с огромным изумлением возвращался к случившемуся эпизоду, всякий раз спрашивая
знакомых Бутенко: «Ну объясните мне на милость, как он умудрился это проделать?!..»
Ларину доктор позвонил в десятом часу вечера из своего служебного кабинета. К телефону подошла дочь
Василия Васильевича.
- Папы нет дома. Они с мамой вот уже несколько дней, как сели в самолет и улетели в Ереван. Там
собирались пересесть на машину и отправиться путешествовать по Кавказу,- отрапортовала она.
- Как путешествовать на машине?! - Константин Павлович чуть не выронил трубку.- А маршрут, хотя бы
примерный маршрут? Поймите - у меня диссертация срывается!!..
Некоторое время в трубке слышались только сухие пощелкивания.
- Понимаете,- голос говорившей дрогнул.- Я и так сказала больше, чем могла. Мама решила оторвать в этот
отпуск папу от любых дел. Чтобы их никто-никто не нашел. Он ведь так устает! Поэтому...- на другом конце
провода опять помолчали,- и поехали не в санаторий, а путешествовать на машине. Знаю только, что по
Кавказу. А маршрут...- Бутенко чувствовал, что дочь академика искренне желает помочь ему.- Маршрут
они, наверное, и сами не знают. Куда, как говорится, кривая вывезет.
Вот когда понял Бутенко, что подстроил ему профессор Помехин! Во-первых, летний сезон. Еще попробуй
быстро достать билеты на юг; А потом, куда лететь? Ну скажите, куда?! Казалось, никто в мире уже не может
ему помочь. Лучше достойно отступить. Повременить с защитой.
Но, с другой стороны, доктор понимал, что означала для него подобная отсрочка. Ученый совет удалось
собрать с большим трудом. И, скорее всего, у них в институте он собирался в первый и последний раз. Если
ему не удастся защититься сейчас, то в дальнейшем может случиться так, что другой возможности вообще не
представится. Уж кто-кто, а Помехин об этом позаботится...
Всю ночь он провел без сна. Вместе с ним, словно предчувствуя недоброе, ворочалась и не находила себе места
Мария. Константин Павлович лишь в самых общих чертах сообщил ей о своих неприятностях, не вдаваясь в
подробности. Не то, чтобы он вовсе не доверял жене, но, допуская вероятность возможности ее переговоров с
Помехимым зa своей спиной, решил на всякий случай перестраховаться в столь решительный момент.
-
- Мудрит что-то с моей защитой Николай Сергеевич,- неопределенно буркнул он супруге уже в постели.-
Какие-то кресты на моей фамилии появляются...
Рано утром, захватив с собой почти все свои сбережения, он отправился в аэропорт.
«Срочно лечу в Москву. Надо кое с кем переговорить насчет диссертации. Для всех остальных ты не знаешь,
где я, мол, уехал по делу», - нацарапал Константин Павлович огрызком химического карандаша в оставленной
для жены па кухонном столе записке. Правда, в Москву Бутенко вовсе не собирался, но береженого сам Бог
бережет...
У кассы аэровокзала скопилась такая огромная очередь, что доктор сразу ощутил, насколько точен (и по его
предположениям практически беспроигрышен) был расчет шефа па летнюю загрузку авиарейсов.
- ...Говорят, аж до двадцать восьмого августа все билеты распроданы,- возмущалась стоящая перед Бутенко
полноватая женщина в красной косынке.
- Чего же тогда все стоят? - невесело улыбнулся доктор.
- Как чего? Ждут на всякий случай. Может, не явится кто или по брони что-нибудь окажется...- женщина сняла
косынку и принялась обмахивать ею вспотевшее курносое лицо.
...Билет до Адлера Константину Павловичу достал знакомый аэропортовский врач. Бутеико хорошо знал, и
когда нужно заводить знакомства... Уже через два часа он сидел в удобном откидном кресле пассажирского

авиалайпера и с удовольствием подставлял голову под прохладную струю вмонтированного в верхнюю панель
автоматического вентилятора. За окном подрагивало видимое ему в иллюминатор большое правое крыло
самолета, усеянное ровными рядами серых металлических заклепок.
Зачем он летел в Адлер? Едва ли бы сам Константин Павлович смог сейчас на это вразумительно ответить.
Отправившийся с супругой и знакомой армянской четой в путешествие на машине из Еревана академик Парии
мог оказаться где угодно. В Тбилиси, Сухуми, Туапсе, да мало ли... Кавказ красив и привлекателен. Но
внимательно изучив карту, доктор выбрал однозначно. Туда - в преддверие Сочи! Почему, зачем - выяснением
этих вопросов он займется на месте. Пока же в Адлер его звал внутренний голос. А он привык ему доверять.
Плывущие под крылом красивые белые перистые облака навевали па измученного бессонной ночью Бутенко
полудрему. И все же настоящий сон никак не шел к нему. Почему, ну почему все складывается настолько
скверно вокруг его открытия?!.. Эта мысль не давала ему покоя. В который уже раз Константин Павлович
вспоминал ту холодную октябрьскую ночь пятьдесят второго, когда оно совершилось. Было ли это
случайностью? Конечно же, нет! Шедший тогда по коридору и глотавший ртом воздух гипертоник, которого
он ошибочно принял за астматика, явился лишь последним звеном давно выстраивающейся у него логической
цепочки.
Первым звеном в ней стал необычный случай, происшедший с ним зимой сорок девятого в начале второго
семестра третьего курса. Во время вечернего дежурства в клинике (а студентам доводилось там дежурить) ему
как-то пришлось в учебных целях прослушивать одного весьма крепкого на вид больного. Мускулистый торс,
багровый румянец на щеках. Двадцатисемилетнего Антона Папченко и больным-то называть было неудобно.
- Дышите глубже,- командовал ему Бутенко, прикладываясь фонендоскопом к широкой, обильно поросшей
черными волосами груди.- Еще, еще поглубже!..- подбадривал третьекурсник пациента. И вдруг произошло
невиданное: здоровенный Антон как подкошенный рухнул на пол пустой в этот час ординаторской!
Перепугавшийся не на шутку Костя как мог попробовал привести его в чувство, по вскоре выскочил в коридор
в надежде призвать па помощь дежурного ассистента. В дверях он столкнулся с протиравшей пыль нянечкой.
- В чем дело? Что за пожар? - потирая ушибленный бок, спросила старушка.
- Да вот прослушивал Панченко,- Бутенко нервно покручивал рукой болтавшийся па шее поверх халата
фонендоскоп,- а он возьми да и...
- Не беспокойтесь, молодой человек,- нянечка мигом оцепила ситуацию.- Ничего страшного. Вы его просто
задышали...- она спокойно достала из аптечки нашатырный спирт и поднесла смоченную ватку к носу Антона.-
Сейчас оклемается. Обычное дело,- и в самом деле, буквально через минуту больной был уже на ногах.
- ...Упал от глубокого дыхания. Трех минут даже, Виктор Афанасьевич, не прошло,- с волнением докладывал
Костя о случившемся подошедшему, наконец, ассистенту.
- Что ж особенного,- сам еще довольно молодой, доктор поднял кверху острые плечи.- Вероятно, был в
обмороке от перенасыщения головного мозга кислородом.
Такое здесь не редко происходит во время прослушивания больных студентами. Тем более у сердечников и
астматиков...
Подобное объяснение несколько обескуражило третьекурсника. Как же так, недоумевал Костя. Мы все время
стремимся к кислороду. На всех лекциях только и твердят: спасайте сердечников в приступе кислородной
подушкой. А дюжий двадцатисемилетний молодец (тоже сердечник) свалился в обморок, не будучи ни в каком
приступе, даже не от чистого кислорода , а от обычного кратковременного увеличения глубины дыхания! И
это, как равнодушно заметил ему ассистент, выходит, довольно частое явление. Что-то здесь не то...
Пользуясь полученной прерогативой (отличник учебы, староста курса), Бутенко, отдохнув после дежурства,
ринулся в центральную медицинскую библиотеку, вход в которую студентам был запрещен. Перебрав кучу книг
по интересующему его вопросу, он убедился в том, что его сомнения небезосновательны. Уже тогда, в сорок
девятом году имелось немало публикаций, позволявших сделать вывод о вредности глубокого дыхания.

Различные исследователи отмечали, что глубокое дыхание излишне удаляет углекислый газ из организма.
Создает дефицит в нем углекислоты. В результате чего развивается так называемый эффект Верга-Бора,
обусловливающий более прочную связь кислорода с гемоглобином крови . А коль скоро крепко сцепленный
кислород хуже отдается клеткам тканей, то в итоге наступает кислородное голодание .
Налицо, в общем-то, явный парадокс - чем глубже дышишь, тем меньше клетки организма получают
кислорода. О каком же тогда его избыточном поступлении в кору головного мозга при прослушивании
больных вел речь уважаемый, подающий начальству большие надежды ассистент в клинике?
В ближайшие же дни Бутенко вновь разыскал в клинике Виктора Астафьевича.
- ...Вот вы в прошлый раз говорили, что больной упал в обморок от перенасыщения мозга кислородом, а
ученые с мировым именем своими публикациями доказывают обратное,- сильно смущаясь, Костя перечислил
названия статей. И коротко изложил их суть.
- Все это глупости. Прекрати сейчас же! - внезапно взорвался обычно спокойный и приветливый Виктор
Астафьевич.
Ошарашенный таким поворотом разговора, Бутенко замолчал.- Вроде зима на улице. И перегреться-то
негде...- оценив покорность студента, помягчел и набычившийся было ассистент.
Смотри еще академику Дариеву не ляпни,- слегка нахмурив мохнатые брови, будто по-дружески, видя по
сосредоточенно – угрюмому лицу Кости, что подобной «аргументации» ему явно не хватает, предупредил
Виктор Астафьевич.- Регуляция дыхания по кислороду не тобой и не мной открыта. Великие утверждают! Сам,
небось, знаешь...- он с благоговением слегка приподнял мутно-зеленоватые глаза к потолку.- А то углекислый
газ, углекислый газ...- ассистент снова посуровел.
-
Академик о тебе хорошего мнения, не стоит его портить. Ну, а на инцидент этот... с обмороком у больного,-
Виктор Астафьевич переложил пупырчатую коричневую кожаную папку из левой руки в правую,- не обращай
внимания. Не от недостатка кислорода, а от его избытка твой пациент потерял сознание,- и, заметив
недоверчивый огонек в глазах Бутенко, добавил: - Не от недостатка.
Да и потом - мало ли какие процессы совершаются в организме. Тысячи химических реакций...
Думаешь, все уже досконально известны? Не все, мой друг! Далеко не все... Но генеральный путь четко
намечен,- Виктор Астафьевич похлопал его мягкой и потной ладонью,- и сворачивать с него никому не
следует. Опыт поколений - вековой опыт.
Так что, беги скорее в институт,- он щелкнул своим хронометром.- А не то, упаси бог, на лекцию опоздаешь.
Да усваивай пока лучше азы. Вершины-то - это потом... Пока подножье одолеть надо.
В иллюминатор начинало, как следует припекать. Чувствовалось, что летишь не на север. Стюардесса принесла
пузырящийся лимонад в пластмассовых стаканчиках, и Бутенко с удовольствием отхлебывал его маленькими
глотками.
-
Не убедил его тогда ассистент насчет обморока от избытка кислорода. Нет, не убедил. Замолчать заставил, но
костерок сомнения не погасил.
Вторым звеном в логической цепочке, приведшей Константина Павловича к его открытию, явился вывод,
сделанный в результате наблюдения за переходом тяжело больных в мир иной.
«Раз я готовлюсь, стать врачом,- рассудил Бутенко все на том же третьем курсе,- значит, мне всю жизнь
придется бороться со смертью». И он решил разглядеть ее по настоящему - эту страшную, сопутствующую
вековечному расставанию с белым светом маску.
-

«Буду специально ходить почаще на ночные дежурства в клинику и понаблюдаю гибель сотни обреченных в
палате смертников»,- такую нелегкую задачу поставил себе третьекурсник. На это еще нужно было решиться!
Но интересы науки Костя ставил превыше всего.
Это были тяжкие ночные бдения. Палату смертников в старейшей российской клинике на Страстном бульваре
он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Из нее, как правило, никто из больных самостоятельно уже не
выходил. Накрытых простыней ее обитателей рано или поздно, в конце концов, в основном, выносили вперед
ногами...
Тяжело находиться у постели умирающего, в самый последний момент. А Косте приходилось просиживать
возле нее и томительно долгие предшествующие часы. Не по служебной надобности - по собственному
решению. Но душевные испытания, выпавшие на долю беспокойного студента, не оказались напрасными. За
оставшиеся годы учебы, Бутепко научился предсказывать последний срок того или иного тяжелого больного с
такой точностью, что убиравшие в палате смертников нянечки стали его побаиваться.
Не раз (особенно на последних курсах) он слышал за своей спиной: «Этот студент - колдун». И в самом деле -
Косте порой достаточно было несколько минут понаблюдать очередного обреченного недугом и он смело мог
сказать, через сколько приблизительно дней (или часов...) наступит летальный исход.
Поначалу и сестры, и нянечки сомневались, недоверчиво покачивали головами. Но когда Костя с точностью
чуть ли не до минут (минуты, правда, ему уже после приписала молва) предсказал за пять часов смерть одного
лежавшего в спецпалате крупного начальника, поверили все!
Дежурный врач даже предупредил его втихомолку, чтобы Бутенко не слишком-то выказывал свои способности.
- Я-то понимаю,- закрыв за собой дверь ординаторской, негромко выговаривал ему пожилой терапевт после
очередного «попадания в яблочко».- Вам немножко покрасоваться хочется,- он как-то затравленно (будто
прислушиваясь) оглянулся по сторонам полутемной и совершенно пустой комнаты.
Но и вы учтите,- медик перешел почти на шепот,- могут же неправильно истолковать в конце концов... Ярлык
какой-нибудь привесить. Откуда, мол, берутся такие точные сведения о кончине,- неожиданно сгорбившийся
Матвей Семенович беззвучно пожевал слегка подпухшими губами.- Вам два месяца до окончания института
осталось. И вы все мальчишествуете!
Пятьдесят второй год хоть и не тридцать седьмой, но все же стоит поостеречься...
Думаете, никто тогда не заметил вашего безошибочного прогноза насчет смерти Синицина?
- Костя даже вздрогнул от неожиданности.- Будьте покойны,- Матвей Семенович отвел в сторону слезящиеся
глаза.- Заметили кому следует...
Он хоть и не был наркомом промышленности, но иногда и за начальника цеха можно головы лишиться. А ведь
Синицин занимал пост немного повыше.
«Умрет через пять часов»...- врач нехорошо усмехнулся.- Такое брякнуть! Ваше счастье, что вас прикрывает
академик Дариев. И потом...- Матвей Семенович на этот раз в упор взглянул на оробевшего выпускника,- часы,
минуты... Чем вы кичитесь? Что за шаманство такое. Это же просто-напросто игра в рулетку.
Бутенко допил потеплевший лимонад. Да! Бдения в палате смертников явились вторым шагом к открытию.
Предупреждавший его об осторожности в предсказании последнего часа тяжело больных старший коллега,
конечно же, волновался за него. И основания к тому имелись. Разразившаяся вскоре подготовка к процессу
«врачей-отравителей» подтвердила это.
Но главное - пожилой терапевт ему не верил! Не верил в возможность достаточно точного прогнозирования
момента наступления летального исхода. А такая возможность имелась. Теперь Бутенко знал о ней абсолютно
точно.

В случае с Сининциным, конечно, переборщили. Костя сказал, что больной едва ли продержится несколько
часов. Возможно, не более четырех или пяти... Слухи, однако, довели приблизительный срок чуть ли не до
«колдовски угаданных» минут... Разгадка же «колдовства» была пока известна только Бутенко. Просидев не
один час у постели умирающих, он заметил, что наступление последнего рокового момента напрямую связано с
увеличением глубины дыхания. Чем глубже начинает дышать человек, тем быстрее приближается развязка.
А сам смертельный миг характеризуется, как правило, последним, самым глубоким вдохом, с последующим
выдохом, после которого на кровати остается лежать уже не больной, а его еще теплый, но уже совершенно
безжизненный труп. Пронаблюдав десятки смертей, Константин Павлович и научился (по степени углубления
дыхания) довольно достоверно определять, сколько осталось тому или иному страдальцу мучиться в
преддверии неизбежной кончины.
Вот эта, выявленная Бутенко закономерность непосредственной связи увеличения глубины дыхания
безнадежного больного со скоростью наступления летального исхода и явилась вторым шагом к его Открытию.
Закономерность-то Константин Павлович заметил, но, как и те, кто отмечал ее до него, посчитал, что
посредством глубокого дыхания организм борется со смертью. И лишь после своего ошибочного диагноза в
отношении астматически глотавшего воздух гипертоника он понял истинную роль увеличения глубины дыхания
у смертников! Оно вовсе не являлось показателем борьбы организма со смертью... Наоборот! - мудрая природа
в его лице давала мученику избавляющий от долгих страданий яд. Действующий тем быстрее, чем глубже
становились вдохи. И самый последний можно было приравнивать к вонзаемому в сердце ножу - он навсегда
обрывал испытания страдающего.
-
Совершив свое открытие болезней глубокого дыхания седьмого октября 1952 года, Константин Павлович еще
целый месяц корпел над книгами по соответствующей тематике в центральной медицинской библиотеке,
прежде чем поделиться им с кем-нибудь из руководства на своей кафедре.

Как и тогда, когда он впервые обратился (после «задышивания» больного при прослушивании зимой 1949 года)
к этой теме, Бутенко вновь убедился, сколь много уже накопилось в мировой медицине фактов, позволявших
осуществить подобное открытие намного раньше!
Он снова перечитал публикации, сообщавшие о том, что при глубоком дыхании из организма излишне
выводится углекислый газ. Еще раз просмотрел, к каким (по мнению авторов) это приводит последствиям.
Нашел даже статью, в которой говорилось о том, что у раковых больных отмечено в клетках низкое содержание
СО2...
В общем, налицо оказались все предпосылки для решения важнейшей и грандиознейшей медицинской
проблемы - установления того бесспорного факта, что глубокое дыхание является основной причиной многих
наиболее распространенных современных заболеваний.
Он сам еще не знал, скольких. На определение списка болезней уйдут годы. Но гипертония и астма уже лежали
как на ладони. Побежденные боли от почечных колик также имелись в его арсенале. Так почему же до сих пор
никому из исследователей не пришло в голову связать практически достаточно доказанную вредность
глубокого дыхания (по совершенно объективным полученным показателям: эффект Вериго-Бора, наступление
в организме кислородного голодания, спазмы сосудов в результате дефицита СО,...) с причинностью многих с
очевидностью зиждущихся на тех же последствиях заболеваний?!..
Взять ту же астму. Отчего задыхается астматик? От спазма в бронхах! А спазмы откуда? Реакция организма на
излишне удаляемый при глубоком дыхании СО,. Просто. Гениально просто! И тем не менее «неизвестно». «Не
замечается» большинством ученых напрашивающийся сам собой вывод.
-
Приближался промежуточный аэропорт. Самолет потел на снижение. Константин Павлович почувствовал
усиливающееся давление на ушные перепонки.
-

«Не замечали» профессора давно опубликованных фактов. Нет, тут что-то другое. Все замечали! Да уж больно
сильны оказались стереотипы авторитетов. Ведь в свое время оксфордский профессор Дж. С. Холден очень
близко подошел к обоснованию регуляции дыхания по СО2. Но вот Гейманс и Кардье открыли рецепторы
кислорода. Узаконили кислородную теорию дыхания. И напрочь запутали, замели холденовские следы.
-
Тут и пошло: углекислый газ вреден. Ничего от него хорошего. Слава, слава чистому кислороду! Ну и
наславились - миллионы астматиков и гипертоников гибнут на корню и вся мировая кислородолюбивая
медицина не в силах им помочь.