Я хотел бы сегодня поговорить о том, что такое грех. К сожалению, это такое явление, которое практически неразрывно связано с нашей жизнью. Как бы мы ни старались избавиться от своих грехов, как бы мы с ними ни боролись, все равно они нас преследуют, нагоняют, и раз за разом вновь приходится в них каяться на исповеди. Грех коренится где-то глубоко в нашей искаженной грехопадением природе и находит там для себя почву, пищу — то, что его питает и в нас взращивает. Мы знаем, что есть грехи тяжкие, о которых говорят, что они вопиют к Небу об отмщении, и есть грехи небольшие, как бы незначительные, но понимаем ли мы, что такое грех в своем существе? Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно вернуться к тому моменту в человеческой истории, когда грех совершился впервые: это момент грехопадения наших праотцев. В чем заключался их грех? Если отбросить все внешние обстоятельства, то можно сказать, что он заключался только в одном — в том, что они поступили против воли Божией. Конечно, к этому присоединялся и грех недоверия, и грех гордыни, желание быть равными Богу, но суть сводится именно к тому, что воля человеческая впервые оказалась несогласна с волей Божией. Это несогласие воли человеческой с волей Божией и поступки, от сего происходящие, и составляют существо греховности.
Следовательно, если мы хотим понять, что является грехом в нашей жизни, то нам нужно вернуться сначала к тому, что есть воля Божия. Мы все читали Библию, мы знаем заповеди Моисеева законодательства, мы знаем заповеди блаженств, мы знаем, что Евангелие практически целиком состоит из различных заповеданий и наставлений, которые дает нам Господь. И если предпринять такой труд: взять ручку, тетрадь и попытаться выписать из Евангелия то, что является заповедями, то заповедей мы насчитаем многие десятки. Но, помимо этого, мы знаем, что воля Божия относительно каждого из нас, по слову апостола Павла, заключается в нашем освящении — в том, чтобы мы, по слову Христа Спасителя, были совершенны, как совершен Отец наш небесный. И следовательно, все, что лишает нас возможности быть совершенными, то есть по сути не дает нам возможности быть святыми,— это тоже грех.
Мы порою задаемся вопросом: согрешили ли мы и в какой степени согрешили? Бывает так, что приходит человек на исповедь и пытается разобраться: не съел ли он в какой-то ситуации что-то, что содержало в себе непостный продукт, не согрешил ли тем, что опоздал в храм на девятый час, и другими подобными вещами. Но дело в том, что так просто на вопрос, «грешен или не грешен», ответить невозможно. Грешен ли, что что-то приобрел? Грешен ли, что куда-то пошел или, наоборот, не пошел? Во всех этих повседневных ситуациях нужно искать, в чем заключалась воля Божия в конкретных обстоятельствах. Можно вспомнить такой пример из жизни преподобного Макария Египетского: этот святой собрался пойти в Александрию, но при этом он понимал, что ходить ему туда не следовало. Естественно, он собирался отправиться в город не ради какого-то греха, а ради какой-то благоприличной нужды, но в то же время у него было острое чувство того, что нет воли Божией на это путешествие. И он был раздираем этими двумя противоборствующими силами: с одной стороны, сознанием воли Божией, а с другой стороны, своим помыслом и желанием. В конце концов эта борьба его настолько истощила, что он лег на порог своей кельи и сказал своему помыслу: «Если ты имеешь силы меня поднять и потащить в Александрию, то поднимай и тащи, а если нет, то я останусь лежать здесь». И так он преодолел эту лютую брань за то, чтобы исполнить волю Божию. Хотя какой был бы грех, если бы преподобный пошел в Александрию и ничего худого бы там не совершил? И тем не менее он не обманывался этим: его сердце ощущало этот поход в Александрию как грех, потому что на это воли Божией в конкретных обстоятельствах не было.
Можно вспомнить пример и из жизни другого, безымянного, отца, содержащийся в патериках. Когда этот старец сидел в келье и занимался своим рукоделием, помысел сказал ему, что надо встать и пойти что-то узнать у другого старца. И в данном случае этот помысел был совершенно правильным, потому что действительно нужно было пойти: в этом была необходимость духовная. Однако подвижник был очень занят своим делом, поэтому продолжал плести циновку. Потом он все-таки встал, собрался идти к старцу, но вновь решил сначала закончить дело. В конце концов он все-таки собрался и дошел до кельи этого старца. А тот, увидев его издали, спросил: «Ну что, пленник, пришел ты ко мне?». Таким образом он указывал на ту брань — пойти или остаться, которая тому старцу была открыта. Когда подвижник вернулся назад, то увидел, что враг со злости сжег его циновку, которую он так стремился доделать, но потом все-таки бросил. Опять-таки: казалось бы, что за грех в том, чтобы остаться и плести циновку? Но воля Божия была на то, чтобы пойти, а на то, чтобы остаться и плести циновку, воли Божией не было. И этот подвижник согрешил бы, если бы все-таки остался и не пошел.
Если говорить еще о моментах выбора, нужно обязательно упомянуть о ситуациях, когда выбор необходимо делать из двух зол. Есть такой святоотеческий принцип, о котором говорит авва Дорофей: когда нам предлежит два зла, из них надо выбирать меньшее, когда предлежит два блага, надо выбирать большее. Мы ведь действительно очень часто оказываемся на распутье между большим и меньшим злом, и нам не хочется выбирать ни то, ни другое. Но нужно понимать: если мы от этого выбора устраняемся, то, как правило, совершаются оба зла, и мы в равной степени оказываемся ответственными за них. Скажем, бывает ситуация, когда для того, чтобы водворить мир, спокойствие и порядок, необходимо проявить власть и произнести какое-то строгое и даже жесткое слово. Вполне вероятно, это лишит нас внутреннего равновесия — но если этого не сделать, то пострадают люди вокруг нас. И если от выбора отказаться, занять позицию наблюдателя и просто смотреть, как люди потерпят то или иное зло, это в конечном итоге нас внутреннего мира тоже лишит. Здесь нужно прислушиваться к своему сердцу и к своей совести, а не искать наибольшего комфорта для себя.
И, конечно же, нужно помнить, что Господь оценивает грехи и добродетели человека, исходя из его устроения, воспитания и тех усилий, которые были положены на борьбу с конкретным грехом или на стяжание той или иной добродетели. Авва Дорофей, если вы помните его «Душеполезные поучения», приводит в пример такую аналогию: в город прибывает корабль с невольниками, и к нему направляются две женщины. Идет благочестивая христианка, которая хочет взять из числа невольниц девочку и воспитать ее своем доме в вере и благочестии; и туда же идет, скажем так, жрица любви, которая тоже хочет взять девочку-невольницу и научить всем своим «премудростям», чтобы она могла так же обольщать сластолюбцев. И вот он говорит, что впоследствии один спрос будет с той девочки, которую взяла и воспитала благочестивая христианка, и совсем другой спрос с той, которую взяла и воспитала блудница. И тот же авва Дорофей говорит о том, что иногда человек трудится, изнемогает в труде и падает от непосильности взятой на себя ноши. А иногда человек падает просто от своего нерадения — оттого, что он палец о палец не ударил ради собственного спасения. И опять-таки совершенно по-разному будет Господь судить грехи этих людей.
В целом, мы совершаем большую ошибку всегда, когда пытаемся отнестись к греху формально. Для того чтобы этого избегать, нужно постоянно вспоминать, что говорит о грехе Священное Писание. Так, апостол Иаков говорит о том, что сделанный грех рождает смерть, и в этом, скажем так, метафизический ужас, в этом трагедия греха.
Что же такое смерть, которую рождает грех? Это смерть, которая заключается в потере Бога душой и в утрате способности к богообщению. Почему она наступает? Вот именно потому, что мы идем против воли Божией: Господь и тогда не оставляет нас, но мы сами как бы устанавливаем преграду между собой и Богом. И до тех пор, пока мы эту стену не разрушим, пока не смиримся и не примем волю Божию, мы не сможем быть с Богом, не сможем почувствовать Его в своем сердце и в своей жизни, мы будем ощущать себя отлученными от Него.
По большому счету, человек может в полной мере ощутить, что есть грех, только тогда, когда узнает о том, что такое благодать, или же когда дойдет до крайней точки умирания собственной души. Мы видим людей, которые грешат каждый день и этого словно не замечают. Они бывают радостны, веселы, беззаботны, пока их вдруг не постигнет примерно то же, что постигло некогда блудного сына из евангельской притчи. Помните, как он был готов насытиться пищей свиней, чтобы хоть как-то заглушить чувство голода? Святые отцы говорят о том, что это желание насытиться пищей свиней в евангельской притче знаменует собой ту пустоту, ту страшную тоску, которую испытывает человек, долгое время грешивший и вдруг почувствовавший, что его душа больше уже не может насытиться грехом. Она ищет еще большего греха для собственного удовлетворения, но такового не находит. Кого-то это состояние убивает, губит, а для кого-то оно, наоборот, становится началом спасения: поняв, какое же зло и какая беда ‒ грех, человек переступает порог Церкви.
Иначе познает смерть и ужас греха верующий человек, который уже вкусил, насколько благ Господь, почувствовал действие благодати, но согрешил — и этого чувства и этой благодати лишился.
Собственно говоря, почему христианин боится согрешить? Потому, что он знает, как страшна потеря благодати, как страшна потеря Бога.
Продолжение следует…
