Остальные главы здесь.
Моя бывшая начальница задумчиво обвела пальцем каёмку стакана и начала свою исповедь:
Я родилась в убогом провинциальном городке к югу от столицы. Отец был любитель напиться до чёртиков. Только пил он не виски, а вонючий самогон. Слабый мужик, который чувствовал себя хозяином Вселенной, пока был пьян, а вот просохнув, делался рабом ведра и унитаза. Я ненавидела его за трусость перед трезвой жизнью и за бедноту, в которую он нас вгонял. Моя мать прощала ему все грехи, а от их общего грехопадения рождались всё новые дети. Мы с братом, самые взрослые из помёта, почему–то механически обязывались присматривать за младшими, словно это мы родили их для себя. Мать же была всецело поглощена заботой о никчёмном отце.
В школу мне ходить позволяли, но когда я заикнулась про столичный университет, мать запретила оставлять её одну с одиннадцатью потомками. На тот момент мне уже было 18, только беда моя заключалась в том, что я была послушной дочерью и жалостливой сестрой. Как и любой нормальной девушке, мне очень хотелось свободы и личной жизни. И так было бы правильно! Но что–то держало меня у матери, не позволяя преступить её слово.
«Ты до конца жизни будешь прислуживать всем им! И проживёшь безликую судьбу! Ты не обязана терпеть, и не обязана остаться!» – сказал мне как–то старший брат.
Ему же повезло гораздо больше: он родился мужчиной! И не смотря на то, что и его отлично поимели в качестве няньки для малого поколения, никто не возражал против технического ВУЗа, куда он и свалил. После отъезда брата моя благодетельная мать навесила на меня и то, что раньше делал он. Я попыталась воспротивиться и даже стала угрожать, что и сама уеду, на что она ответила: «Выйдешь за дверь и больше не войдёшь!». Я вышла и больше не вошла.
В селе неподалёку от нашего города жил парень, бывший одноклассник. В школе он был в меня влюблён, а я в него. После того как он с отцом переехал в село, мы перестали общаться. Далеко, не практично, да и коммуникации тогда были не те. Уезжая, он сказал: «Если возникнут проблемы – сразу ко мне! Я помогу!». Наивная, к нему я и рванула, убежав из дома. Плана у меня не было, и никого кроме него тоже не было. Он встретил меня очень тепло и гостеприимно. Пригласил в свою одноэтажную халупу, и, усадив за стол, стал угощать вареньем к чаю. Я рассказала ему, что произошло, но мой рассказ он принял равнодушно, ведь его душу интересовала вовсе не моя беда.
– Не думал, что увижу тебя вновь! – сказал он довольным голосом, поглядывая на меня с неприкрытым флиртом.
– И я не думала, что окажусь здесь!
– Живу я, как видишь, не богато, зато один. Папка скончался как раз на моё совершеннолетие, оставив мне дом и хозяйство.
– Тяжело, должно быть, одному смотреть за фермой?
– Ну, женской руки здесь явно не хватает! А ты похорошела! – он тронул кольца моих светлых волос и взял меня за подбородок. – Говоришь, сбежала из дома? Можешь оставаться хоть навсегда!
– Спасибо! – обрадовалась я, смотря на него, как на спасителя и на героя, который только спешился с белого сказочного коня. – Я поживу у тебя недолго! Мне бы понять, что делать дальше!
Он наклонился и поцеловал меня в самые губы. Мой первый поцелуй. Долгий, затягивающий, нежный. Да, целоваться он умел.
Дом я покинула с котомкой вещей. И не смейся! Я действительно завернула необходимую одежду в простыню. После нашей последней ссоры мама настропалила пьяного отца на то, что я решила бросить их.
«Неблагодарная! – кричал он мне. – Ты не посмеешь никуда уйти! И не сумеешь ничего забрать!». Вот я и не стала ничего забирать, кроме пары изношенных шмоток на смену погоды. Других у меня и не было!
Мой бывший одноклассник, а после поцелуя – вновь вспыхнувшее чувство, отнёс мою котомку в совсем маленькую комнатушку, где благородно разрешил мне жить. Там еле умещалась раскладушка и старое скрипучее бюро. Ещё там было окно с потрескавшейся деревянной рамой, через которое виднелся луг. Вся комната пропахла сеном и навозом, а стены были выжжены лучами солнца, не сдержанными ни жалюзи, ни занавеской. Но на тот момент местечко мне казалось романтичным и вовсе не лишённым присущему селу уюта: деревенский домик, а повсюду зелень, щебетанья птиц и неба синева.
Одноклассник вывел меня на прогулку по ферме. У дома был огромный огород. На его грядках многие плоды достигли зрелости и ожидали бережного сбора. Ягоды, кабачки, перцы, конечно, огурцы и помидоры! Всё было ярким, разноцветным, ароматным! Ещё я видела работу пчеловода. Это был пожилой мужчина, который присматривал за пасекой, а ещё увозил мёд в город на продажу. В хозяйстве были и коровы, и овцы, и козы, и птица. Своё молоко, яйца, сыр и чистый–чистый воздух. Но самым сладким было то, что там царила тишина. Ни постоянных детских воплей, ни крика пьяного отца, ни плачевных стонов мамы. Простая лечащая тишина.
Я чувствовала себя такой счастливой, свободной от оков, влюблённой в этот край и в своего бывшего одноклассника, любезно приютившего меня. Он улыбался мне в тот день и крепко прижимал к себе. Я же шагала по лугу в летней юбке, и лёгкий ветер развивал её подол. И он же теребил мне волосы. Мне казалось, это ветер надежды и изменений к лучшему завтра.
Вечером того же дня мы вместе сготовили ужин. Такой простой сельский ужин: суп из огородных овощей, хлеб, выпеченный в глиняной печи, пирог со свежесобранными ягодами.
– Приятного аппетита! – сказал мне он, подняв рюмку плодовой настойки из яблок и груш.
– Я тебе очень благодарна! За всё! – я тоже сделала глоток.
Отведать пирога у меня не сложилось. От утренних переживаний и ярких впечатлений, от свежего воздуха и крепкой настойки, мне почти сразу повело голову, и я отпросилась спать. Он проводил меня в комнату и услужливо застелил мне постель. Когда он ушёл, я заперла дверь, одела ночную сорочку и «упав» на пружинистую раскладушку, впала в блаженный сон.
Посреди ночи меня разбудило мужское дыханье прямо у носа и губ. Вздрогнув, я резко открыла глаза. Мой одноклассник нависал надо мной, опёршись ладонями о постель. Он смотрел мне на грудь и тяжело дышал. Я не имела опыта с мужчиной, но ясно представляла, что он от меня хотел. Непонятно почему, но я не выказала сопротивления. Наверно, мне казалось, что я снова влюблена, а может быть, я испугалась. Признаюсь, что была немного смущена тем, как он смог войти. Дверь же была закрыта на ключ! Но я решила, что настойка помутила мне рассудок и я что–то напутала. Отмахнувшись от раздумий, я провела рукой по его волосам и щетине, и он взглянул мне в глаза.
"Я тебя хочу!" – произнёс он сладким шёпотом и так же сладко начал целовать.
Он обхватывал губами мою верхнюю губу и посасывал её, словно желанный леденец со вкусом клубники. Его руки ласкали мою грудь и спускались ниже, крепко обхватывая талию и бёдра. Я не знала, что обычно делают в постели, и позволила ему вести в этом интимном танце между парнем и девушкой. Он же прекрасно был уведомлён, что нужно делать, чтобы ублажить и чтобы получить своё. И вот, задрав мою ночнушку, он медленно стал стягивать с меня бельё.
– У меня ещё не было! – сказала я, внезапно струсив от поспешной близости, робея, что лежу нагая.
– Не волнуйся! – тихонько прошептал он, спускаясь между моих ног. – Всё пройдёт очень гладко!
Его оральный ласки были искусны и нежны. Мне было очень приятно и, откинув голову назад, я наслаждалась игрой его губ и языка. Увлечённая и отвлечённая ими, я и не заметила, как он сменил прелюдию на главный акт. И вскоре я стала женщиной, превратившейся из девочки, которой ещё недавно была. А знаешь, женщинам по жизни тяжелее, чем мужчинам. И иронично, что тернистый женский путь своё начало отмечает кровью. Девственной и невинной.
Майор прервала свой рассказ и сделала глоток успокоительного виски.
Я тоже хотел проникнуть пальцами сквозь её золотистые пряди и, схватив их в кулак, зацеловать малиновые чувственные губы.
– Я покурю! – предупредил я, приоткрыв окно.
Она ничего не сказала. Присев на подоконник, я поджёг самокрутку и выдохнул терпкий тяжёлый дым в окно. Майор подошла ко мне и переняла раскуренную сигарету. Я не возражал. Я смотрел на неё точно заворожённый. Прикосновением нежных пальцев подносила она самокрутку к губам, а затем с утонченной грацией втягивала её огонёк. Серый стержень освещался пламенем, а затем пульсирующий дым вырывался наружу из её губ. Сквозь него я видел взгляд её глаз, устремлённый куда–то к горизонту. Никогда ещё курение не казалось мне таким очаровательным таинством, воплощением женской элегантности и внутренней силы. Именно такой я её и помнил: сильной, самоуверенной и сексуальной. Мне было странным слышать историю о многодетной семье, бедности и пьянках, о том, какой наивной и нетронутой она была. Но я доблестно исполнял её женский приказ: я слушал!