Самым старшим человеком в своём роду, которого я помню, была моя прабабушка – Александра Викторовна Погребнякова. Когда она родилась –точно никто не знал, потому как мамы у неё не стало, когда Сашенька была совсем маленькой. Дату рождения записали приблизительно –25.04.1893 г., а в архивах никто не искал. И вот совсем недавно открыли архивы, где я нашла точную дату рождения Александры Викторовны - 05.04.1892 г.р. по старому стилю (18 апреля по новому стилю).
Отец её, Виктор Максимович Погребняков, был в селе учителем в церковно-приходской школе. По тем временам учитель – человек уважаемый. Характер у моего прапрадеда сложный. В нём уживались и жёсткость, и веселье, и хваткость, и деловитость, и сообразительность, и неугомонность, и трудолюбие, и ловкость, и безжалостность, и ласковость.
Хозяйственный, мастеровитый, властный, суровый, поговаривали даже, что жестокий. Руки, конечно, у него – золотые. Кроме того, что учительствовал, Виктор Максимович шил овчинные шубы, рыбачил, справно держал хозяйство.
Женился он, по тем временам, поздно. Взял в жены казачку –Ирину Антоновну Куцеву, 09.04.1867 г.р., дочь Новочеркасского служилого казака Куцева Антона Матвеевича. И, судя по всему, была она из крепкой, зажиточной, многодетной семьи. В те времена старались в жёны брать себе ровню. А Виктор Максимович слыл человеком не бедным.
Фамилия Куцевых происходит от имени Куц. Корни свои имеет в украинском, белорусском, болгарском и польском языках. В переводе –кусок, обрывок, отрезок, короткий, низкий. Часто люди с фамилией Куцевы имели невысокий рост.Иногда фамилию Куцев получали в связи с профессиональной деятельностью. Куцевщики –люди, обрабатывающие кожу, кожевенники. Казаки в 18-19 веках вели своё натуральное хозяйство, кроме того, каждая семья специализировалась на каком-то своём промысле, были свои деревенские гончары, куцевщики, строители…Смею предположить, что Виктор Максимович научился шить овчинные шубы благодаря семье Ирины Антоновны.
Свадьба состоялась 11 ноября 1883 года. Жениху на тот момент было восемнадцать лет, невесте —шестнадцать. Свидетелями на свадьбе со стороны жениха были Максим и Иван Светловы, со стороны невесты — Пётр Шивцов и Дмитрий Куцев (дядя невесты, родной брат отца Ирины Антоновны).
Ирина родила ему пять дочерей и одного сына: Анастасию (17.10.1884 г.р), Татьяну (02.01.1887 г.р.), Александра (12.08.1889 г.р.), Александру (05.04.1892 г.р.), Дарью (05.03.1896 г.р.), Елену (17.05.1897 г.р.).
Анастасия умерла в возрасте одного года — 08.12.1885 года от скарлатины. Елена умерла в полуторалетнем возрасте — 01. 01.1899 г., ровно через год после смерти матери, Ирины Антоновны.
О судьбе Дарьи пока ничего неизвестно, не исключено, что она тоже умерла в младенчестве, что было не редкостью по тем временам.
Выжили Татьяна, Александр и Александра –моя прабабушка. Росли девчонки в достатке, любви, под мамкиным и папкиным приглядом. Пятнадцать лет прожили Виктор Максимович с Ириной Антоновной. А потом, 27.01.1898 года, в дом пришла беда.
Пошла Ирина доить корову, да в хлеву и погибла. Было ей в 1898 году тридцать лет. То ли ударила корова копытом, то ли затоптала. Доподлинно неизвестно. В метрическим книгах был написан диагноз —чахотка. А что такое чахотка? Болезнь лёгких. С кровохарканием. Только слухи по деревне поползли, что странная какая-то смерть, нечисто что-то в этой истории. Слухи слухами, поговорили, да примолкли. Опять же авторитет у Виктора Максимовича, много не поболтаешь.
Виктор Максимович — мужчина видный, долго в холостяках не засиделся. Недолго погоревав, утешился во втором браке. Свадьба состоялась 25.05.1898 года, через четыре месяца после смерти первой жены. Конечно, кто осудит вдовца с четырьмя малыми детьми за скорую женитьбу, но всё же. Привел новую жену-молодушку, на пять лет младше себя. Виктору было тридцать два года, а Груше — двадцать семь лет. А уж как «плясал» перед молодкой, со слов дочерей, да угождал! Видать, любил молоденьких девчат!
Звали её Агриппина Филимоновна Холодилина. Груша. Груша была хоть и казачка, но не из Новочеркассинского отряда, а из Студенецкого. Студенцы —село в тридцати километрах от Новочеркасского. Не принято было брать замуж казачек из других отрядов. Своих завсегда брали, знамых: чтоб и родители известны были, и девка росла на глазах. А тут чужую казачку привёз Виктор в свой дом.
Прожил Виктор со второй женой восемь лет. Аграфена родила Виктору трёх детей (может, и больше, но только троих детей от второй жены удалось отыскать в метрических книгах) : Алексея —01.08.1900 г.р., Валентину — 10.02.1904 г.р. и Тимофея — 14.01.1905 г.р.
Интересный факт. В метрических книгах, в разных записях, вторую жену именовали то Аграфена Филимоновна, то Агриппина Филимоновна, то отчество писали Филипповна. Оказывается, в простонародье звали её Аграфена, а в метрических книгах положено было записывать согласно имени, которое давалось по святцам при крещении — Агриппина. На свадьбе с Виктором Максимовичем записали, как положено, Агриппина, а при записях о рождении детей путались и иногда писали вместо Агриппина — Аграфена.
Когда подросли дети, вторая жена погибла так же, как и первая, моя прабабушка, Ирина. Пошла доить корову. Не знаю, та же была корова, что при Ирине, другая ли, только затоптала корова и вторую жену Виктора Максимовича. И опять в метрических книгах от 25.04.1906 года была запись— "умерла от чахотки". Через полтора года после смерти матери умер Тимофей, девятый ребёнок Виктора Максимовича и третий — от брака со второй женой.
Дело осложнилось тем, что умерла Груша 25.04.1906, а 26.07 1906,через два с половиной месяца после смерти второй жены, Виктор Максимович женился на третьей девушке. На этот раз невеста —не казачка, а дочь рядового Алексея Фаермана из села Петровское, что находится в сорока километрах к северо-востоку от села Новочеркасское — Васса Алексеевна Фаерман, в возрасте двадцати двух лет, Василиса, по-простому. Виктору Максимовичу к тому времени исполнилось сорок лет.
Через две недели после свадьбы у Виктора и Василисы рождается девочка, Евдокия (01.08.1906 г.р.),то есть забеременела Василиса задолго до смерти второй жены, Агриппины. А 10.08.1906 года Евдокия, первая дочь Василисы, девяти дней отроду, умирает "от слабости".
Череда этих странных смертей и событий опять взбудоражили село. Поползли слухи пуще прежнего. Но, как и в первый раз, поговорили, да утихомирились.
Мальчишек в семье, с приходом молодых жён, Виктор Максимович не оставлял. По родне определил на воспитание: к тёткам, к дядькам, к воспреемникам ( крёстным) - и Александра от первого брака, и Алексея от второго . А девчонок, Татьяну, да Саньку, при себе держал, не отдал в чужие люди. То ли первую жену, Ирину, любил сильно и забыть не мог, а они, дочки, как напоминанье живое об Иринушке были, то ли дочерей он шибко любил. Как теперь узнаешь? Его уж нет, а сказать некому.
И ведь не боялись молоденькие девчонки идти замуж за вдовца. То ли потому, что из других сёл были и не знали того, что происходило с жёнами Виктора Максимовича, то ли статус сельского учителя, прельщал — непонятно. . За учителя-то любая с радостью не то что пойдет –побежит и на слухи не поглядит. Всегда молодым девчатам кажется, что уж я-то… уж со мной-то…уж меня-то!!! Вот и Василиса. Не пошла замуж, побежала! Родила она мужу трёх мальчишек и двух девочек,
Первая девочка — Евдокия (01.08.1906 —10.08.1906г.р.). Затем родились три сына: Пётр —20.02.1908, Фёдор —10.02.1910г.р., Гавриил —20.03.1912 г.р.
24.01.1916 года родилась Мария, которая вскоре умерла от слабости (29.02.1916г.)
Василиса с Виктором Максимовичем прожила довольно долго, не меньше десяти лет (пока неизвестна точная дата её смерти) . В точности, как первые две жены, пошла Василиса доить корову, да там в хлеву и погибла – нашли под копытами. В каком году она умерла — доподлинно неизвестно, пока не нашли в архивах.
Всего, по сведениям из метрических книг, у Виктора Максимовича с тремя жёнами было тринадцать детей. Сколько их умерло — пока неясно. Есть сведения только о четырёх детях, оставшихся в живых —о Татьяне, Александре (сын), Александре (дочь) и Алексеев.
После смерти третьей жены Виктор Максимович снова отдал мальчишек родственникам на воспитание –дядьям и тёткам. Так и пошли в чужие люди мальчишки горе мыкать — полные сиротинушки при живом отце. Полуголодные и нищие, отвергнутые родным отцом и мачехами. Так и потерялся их след, точно не знаем, как у них судьба сложилась. Разве что про Александра, да и то немного.
Промеж собой дети не роднились: от разных матерей, в разных семьях взрощенные — порвалась ниточка родовая. Были б единоутробные, не отошли бы далеко от матери и радались, а так – единокровные, то есть родные по отцу, да ещё и в чужих семьях воспитанные — потерялись друг для друга. Без роду, без племени. Как звали их –и то совсем недавно узнали. Да и всех ли узнали? Разве что по обрывкам событий в метрических книгах и узнаём, что общались между собой два старших брата — Александр и Алексей. И всю жизнь поддерживали друг друга Татьяна и Александра, с самого малолетства. А про младших и вовсе ничего не знаем, кроме даты рождения. Выжили или умерли во младенчестве? Может, со временем и узнаем…
Правда, об одном их них кое-что разузнали. Александр Викторович Погребняков жил в Черкассах. Женился по бедности своей на той, что за него пошла. Свадьба была 05.11.1908 года. Жену звали Ольга Анисимовна ( Мирошникова ), девка, мало того, что некрасивая, да ещё и дюже вредная оказалась: характер –не приведи господи. Лете долго не было. Призвали Александра на первую мировую войну с германцем. Провоевал он недолго, заболел в окопах брюшным тифом, да за короткий срок и сгорел. Помер в лазарете. Ни могилы, ни города, где схоронен –не знаем.
Александр ушёл на фронт, а вскорости Ольга родила девочку, Ксению (12.01.1918 г.). Крёстным Ксении стал брат Александра — Алексей. Ксюшу, дочку их, Ольга не уберегла. Как-то вечером гнали коров по деревне, а девчушка за калитку-то и выскочила –не уследила мать. И как так получилось –непонятно, только затоптали девочку коровы-то.
Не везёт нашему роду на коров, ох, не везёт! Уж больно много у нас горя и смертей, и поди ж ты, всё женщины гибли. А может, коровы эти напоминают про грехи наши страшные в роду? Только вот беда, платят за грехи самые беззащитные.
А ещё один родственник (то ли родной брат Александры Викторовны, то ли брат по отцу, Виктору Максимовичу, сосланные в Киргизию) объявился после Великой Отечественной. Да и не сам он, а сын его с женой и дочерью приезжал в Черкассы из Средней Азии, вроде из Узбекистана или из Киргизии...
Погребняковы, погибшие в ВОВ.
Не исключено, что он был из той ветви Погребняковых, что сосланы были в Киргизию в годы репрессий. Ведь в роду Погребняковых были и священники, и урядники, и монахиня. Причины ссылки могли быть разными.
Не знаю точно – врать не буду —приехал он, видать к материной родне, а зашёл к двоюродной сестре –дочери Александры Викторовны –Марии Сергеевне Чумаковой, да и погостил у неё две недели, а заодно и всех остальных двоюродных братьев и сестёр навестил. Как они узнали в своей Средней Азии, что в Черкассах осталась родня? Видно, отец рассказывал, что есть у него в Черкассах братья и сёстры по отцу. Тосковал, рассказывал о селе и родне –хотел родниться с ними, сам приехать не смог, вот и наказал сыну всех обойти и проведать. Не хватало ему семьи, родни, корней…Сирота, одним словом.
Как звали гостя из Киргизии –никто не запомнил. Дочь его подружилась и долго переписывалась потом с дочерью Марии Сергеевны, Ольгой. Приходились девочки друг другу троюродными сёстрами, а потом и эта связь со среднеазиатской роднёй потерялась. Одно только и знаем, фамилию. Погребняковы.
Но это было позже. А тогда, после смерти третьей жены слушок по деревне недуром пополз: неладное что-то в доме учителя творится. Все три смерти –одинаковые —неслучайны! Подозрения, разговоры. Как удалось замять, да рты закрыть –непонятно. Верно, потому, что авторитет учителя в казацком селе –непререкаем. Разве ж может такой грех за учителем водиться?
А пока суть да дело, росли все это время в отцовом дому две девчушки-сиротинушки: без мамки, как в поле былинки. С мачехами-то известно, век долгим покажется! Где покормят мачехи, где забудут, а где и специально не дадут еды. Своих ребятишек накормят, а падчериц –через раз или как получится. И лупили их поболе, чем своих, и работой по дому загружали вдвое обычного, чем своих, кровных детей. Да отцу напраслину наговаривали, жаловались, свои промахи по хозяйству на падчериц перекладывали, чтоб наказывал чаще.
А отец верил молодым-то женам, да приплясывал под их дуду. И так в казачьем доме, да во дворе работы немеряно, а тут еще и мачехи стараются, подзузыкивают мужа, чтоб девчонки без продыху работали. Родных-то детей и приласкают, и приголубят, а Танюшка с Сашенькой ни любви, ни ласки, ни жалости не ведали. Танюшка-то хоть чуток мамку застала, одиннадцать лет было, как Ирина погибла. А уж Санечке только шесть лет исполнилось и вот вам! Нет мамки!
Так и жили две сестренки, заслуживая любовь, да зарабатывая и вымаливая жизнь; выучились и шить, и вязать, и готовить, и одеяла стегать, и за скотиной ухаживать, и в доме, и в поле все умели делать. Живя с отцом-учителем — ни одной буквы не знали: читать не умели. Не выучил девчонок, считал, что не надо женщине грамотной быть.
Всё сносили и терпели Татьяна и Александра, то, что судьба им уготовила. Молились богу –обе шибко набожные были. И вечный страх – чтоб не отдали в чужие люди, чтоб со двора не погнали. Не выжить одним в малолетстве в те времена, ох, никак не выжить…
Видно, тогда и пошёл счёт в нашем роду сирот разных мастей: одни –без матери, другие –без отца, но были и те, что росли и без матери, и без отца, как прабабушкины братья.
Наверное, с той поры, от прабабушки, и потерялся в нашем женском роду талант любить: себя, детей, мужчину. Откуда ему взяться, если никогда и никто их не любил в детстве, кроме матери. Да и мать не успела их научить любить. Не успела любовь передать. Какие крохи дала, и те девчонки растеряли под ненавистью и злобой мачех. И слова-то такого –любовь – вслух не произносили. Принимали за любовь заботу, помощь, уход, жалость, преданность, сочувствие. Как научили, так и умели любить. Любовь для них была –накормить, одеть, обуть, да чтоб крыша над головой была у ребятишек. А там погладить, приголубить –этого не было.
Да это и не главное было. Главное –было выжить. Любой ценой. И быть благодарной и должной всем вокруг. За жизнь платить жизнью. Иногда всей своей жизнью. И продолжать выживать: цепляться за крохи хорошего, не замечать плохого. В голоде, холоде, без одежды, в землянках, в одиночку, но выживать, отдавая и делясь последним, потому что должны. Потому что знают, что такое беда, сиротство и что такое выживать.
А уж Саня выживать умела. Хоть и не любила вспоминать о своем детстве, но один случай помнила всегда. Заболела она. Лихорадка ее сковала. Да так сковала, что не то что вставать, есть и пить уже не могла. Лежит на печке, да потихоньку сгорает от жара, помирает. Только не печного, а того, что изнутри идет. Колотит всю да подбрасывает. Лечить-то её никто и не лечил, да и не собирался. Тогда так было: бог дал дитё, бог взял. Ребятишек рожали много, но и умирало немало. А когда ещё и матери родной нет, тётка чужая, то и подавно –не нужна: одно слово –мачеха. На кой ей чужой ребёнок сдался? Выживет –хорошо, умрет –ещё лучше. Вот и гадай теперь; то ли умерли от болезней Елена и Тимофей, то ли от плохого ухода мачех.
А тут, то ли праздник какой случился, или тятя рыбы наловил, или ещё что, только завела мачеха тесто на пироги. Сначала дрожжи варила из хмеля часа два, потом опару ставила, да начинку рыбную подготавливала. А тут уж и тесто подоспело, да расстоялось. Испекла пирог из рыбы –румяный, душистый, огромный, аппетитный – на всю семью! А сама на минутку к соседке побежала: за делом каким иль так, поболтать. А пирог доходить и студить на столе оставила, да полотенчиком прикрыла. Запах так и пошёл по всей избе!
И вот от запахов иль от голода, только сползла Саня с печки и начала пирог есть. Сначала медленно, потом торопясь. Трясущими руками ломает, в рот толкает, глотает, не прожевывая, будто за всё время, что болела, да крошки в рот не брала, отъесться хочет. В другое бы время к столу близко бы не подошла, да без спросу не взяла. А тут, на радость ли, на беду, аппетит так и прорезался! Так и слупила весь пирог зараз.
Вернулась мачеха, да обомлела. Ни крошечки, ни полкрошечки от пирога не осталось! Ох, же и била мачеха Саню! Прямо смертным боем!
От пирога ли рыбного или от тумаков мачехиных, а только пошла с того дня Саня на поправку! Поднялась. Так и выкарабкалась чудом, прямо с божьей помощью.
Да и не один такой случай был в их сиротской с сестрёнкой жизни. Издевались над ними мачехи, что первая, что вторая, как могли. А у отца глаза, словно песком присыпаны были. Что молодые жены ни скажут, то и ладно, что ни сделают, то и правильно. Это уж потом, когда женился он в четвертый раз, взял женщину с ребёнком, девчонкам полегче стало. Да и женщина оказалась неплохая, с пониманием отнеслась к детям-сиротам. Общих детей с четвёртой женой не нарожали. А пока молодые жены были, да детей своих рожали, падчериц мачехи ненавидели. Со свету сжить готовы были!
Провинилась как-то старшенькая, Танюшка, заперли ее в клеть, где животных держали, с курами, овцами, коровами, значит, рядом. Как зверя какого. Да еды не давали. А младшенькая, Санька (так ее и звали, Санька), еду-то украдкой сестре носила. Хоть и шибко боялась тятиного да мачехиного гнева. Ну и углядела мачеха, что Санька кусок хлеба сестре потащила. Свой кусок напополам поделила, да отнесла. Налупили Саньку за это, да и заперли, теперь уже вдвоём, в той клети. Несколько дней без еды взаперти вдвоём сидели. Так всё детство у сестёр и было похоже на ту клеть, в которой их держали за провинности.
Не знаю уж во сколько Татьяну, а Саню замуж отдали рано, в 17 лет. Сбагрили подальше с глаз нищую бесприданницу.
Жизнь у Татьяны сложилась тяжелая. Муж, Михаил Иванович Стрельников, рано умер, ещё до Великой Отечественной Войны, от какой-то болезни, оставив её с четырьмя детьми: Анной, Андреем (29.06.1912г.), близнецами Хрисаном и Дарьей (12.03.1915.г.). Так и повторили дети судьбу сироты матери, Татьяны, с той лишь разницей, что росли без отца. Тянула Татьяна Викторовна их одна: где могла и как могла зарабатывала. Потом стал помогать ей какой-то сосед, по хозяйству: как одной женщине дом содержать да детей кормить? Прижила она с ним пятого ребенка — Василия. Записали как Василий Михайлович Стрельников.
Василий Михайлович сам, без отца, пробился в этой жизни: выучился, стал на долгие годы председателем колхоза имени Фрунзе в Черкассах. Казаки в Черкассах —народ сложный, но Василия Михайловича уважали за человечность, справедливость, трудолюбие.
Когда дети были уже определённые –кто женился, кто замуж повыходил, случилось с Татьяной Викторовной одно странное событие, перепугавшее всех. Заснула она. Надолго заснула. Почти на неделю. Это сейчас сказали бы «летаргический сон», а тогда… Уснула и уснула. Как не похоронили, как догадались, что ни смерть это, а сон?! Удивительно!
Очнулась, оглядывается по сторонам, приходит в себя. Все, конечно, кинулись расспрашивать –что да как?
– Где была, — отвечает, — сказывать не велено… Одно скажу… Ох, и нелегко будет тяте на том свете… Он даже не представляет себе, как тяжело ему там будет…
И всё . Как отрезала. Больше ни разу не поминала про это случай. Что там ещё во сне Татьяна увидела — о том не говорила. Никогда.
С последней, четвертой женой, Лукерьей, Лушей, Виктор Максимович жил хорошо. Родом она была из того же села, Петровское, что и третья жена Виктора Максимовича, Василиса. Общих детей с четвёртой женой не было, в зрелом возрасте заключили они свой брак.
С Лукерьей остепенился, видать, Виктор Максимович. На молодых девчат не заглядывался. Так и жили до Великой Отечественной Войны в Черкассах тихо и скромно.
После войны опять притеснять крестьян начали, вот и уехал он с последней женой в Казахстан, в город Джамбул. Продал дом и уехали. Но прожили там недолго, прислал он письмо, чтоб забрали их оттуда, помогли переехать. Что уж там у них приключилось, неизвестно.
Поговаривали, что испугались они за Лушину дочку. Уж больно красивая была: и лицом, и фигурой. Волосы кудрявые, густые, длинные –русская красавица. Видно, казахи ей проходу не давали. Побоялись мать с отчимом не уберечь там девку. Может, и другая какая причина. Только домой они засобирались.
Поехали за ними два зятя: муж дочери Александры Викторовны –Сергей Андреевич Семынин, да сын Татьяны Викторовны –Андрей Михайлович Стрельников, перевезли их назад, в Оренбургскую область .
Виктор Максимович вскорости дом купил, но не в Черкассах, а в райцентре –Саракташе. Дом небольшой, почти рядом с рынком.
Человек он был хозяйственный, предприимчивый. Хозяйство завел, скотину - корову, овец, птицу –все сызнова. Стали держать они с Лушей заезжий двор: приезжали с деревень колхозники, у них останавливались. В передней сколотил он нары для постояльцев, те платили копеечку, тем и зарабатывал на жизнь.
Луша тоже не отставала. Уж больно мастерица она была делать топлёное молоко в русской печке. Бывало, натопит молока, а дело это трудоёмкое, долгое — и на базар продавать. Тогда продавали стаканами. Хоть сметану, хоть топлёное молоко, хоть обычное. Так принято было. Может, потому что денег особо у народа не было.
Луша всех детей мужниных привечала, со всеми радалась. Никогда голодными не отпустит, обязательно чем-нибудь угостит или накормит. Особенно ценилось ее красное топлёное молоко. Такое густое оно было! Всегда стакан молока нальёт. Хлеба кусок положит. Не жадная была, приветливая.
Виктор Максимович к старости стал мягче норовом. Пойдет провожать за ворота кого из внуков, обязательно достанет из кармана гостинчик — кусочек сахара, заваленный в крошках, видать, долго этот кусочек дожидался своего часа.
Прожил он долго, девяносто лет. Мы думали, что сто. Даже на кладбищенском кресте написали годы жизни 1855 -1955. И только недавно, из метрических книг выяснили, что родился он 09.11.1865 года. Гулял на всех свадьбах своих внуков. Крепкий был старик, хоть с виду маленький, худенький. На свадьбе младшей внучки, Марии Семыниной, в 1949 году, еще и плясал, хулиганил — деньги кидал, мелочь «сорил», чтоб молодые мели, а ведь было ему тогда 84 года.
Незадолго до смерти составил он завещание. Пришел к мужу младшей внучки Марии, Андрею Петровичу Чумакову в собес. Очень он Андрея уважал и радался с ним, тот работал в собесе инспектором, и отдал бумажку:
–На. Отнеси Сане.
Сам не понёс: виноват был он перед Саней, ой как виноват!
Андрей домой приносит и говорит Марии:
— Мань, матери отнеси, Виктор Максимович передал.
Понесла Мария, а Саня читать не умеет, просит Марию:
— Ну, давай читай, чё там написано?
Прочитала ей дочь завещание. Помолчала Саня. Потом говорит:
— Сверни. Отдай Андрею. Пущай Андрей отдаст ему назад. Мне ничё не надо. У меня всё есть. Эт раньше надо было, а щас всё есть. У него ещё жена живая. Пусть остаётся ей. Зачем я буду делать какой-то скандал? Мне ничё не надо.
Так и не взяла завещание. Не простила, видно, отца Саня…
