Как фантасты используют лихорадочный бред героев, чтобы напугать нас. И бред ли это на самом деле?
Текст: Марина Масалитина
Рэй Дуглас Брэдбери (1920 – 2012) – один из самых знаменитых американских писателей 20 века. Его знают, в первую очередь, как научного фантаста; тем не менее, среди его рассказов есть и самые настоящие хорроры. Это не сказочные страшилки и не мистические байки, а правдоподобные и жуткие истории, в которые легко поверить, потому что сказать наверняка «не может такое случиться!» невозможно.
Чтобы понять, как глубока это кроличья нора, рассмотрим два коротких, но оттого не менее цепляющих произведения Бредбери.
«Лихорадочный сон»
Это рассказ о Чарльзе – мальчике, который заболел скарлатиной и бредит про то, что его тело видоизменяется, а он теряет над ним контроль. Просьбы о помощи бесполезны: и доктор, и родители уверены в том, что у ребёнка галлюцинации. На уроке биологии в школе Чарльз узнал про одноклеточных животных. Они миллионы лет назад собрались вместе, и таким образом возникло первое тело. Раз человек – всего лишь куча клеток, решивших помогать друг другу, то, если в организме наберётся другая целая куча клеток, она может захватить тело, изменить его и контролировать – рассуждает Чарльз.
«Меня убили, но я живу. Мое тело умерло, превратилось в болезнь – и никто об этом не узнает. Я буду жить среди них; нет, не я... кто-то чужой. Гнусный и злобный, такой отвратительный, что осознать это просто невозможно. Даже думать страшно. Он будет покупать обувь и пить воду, когда-нибудь женится и, возможно, причинит миру столько зла, сколько до него никто не причинял.»
После пика лихорадки болезнь уходит так легко, словно её и не было. Мальчик (которого автор больше не называет Чарльзом, да и сам он воспринимает свое имя как что-то новое) даже заявляет, что никогда больше не будет болеть. Ему не терпится жить: ходить в школу, обниматься, драться, путешествовать, пожимать людям руки, трогать книги в библиотеках, а потом, когда-нибудь – жениться и иметь много детей.
Взрослые в восторге от такого душевного подъёма недавнего больного.
Пока родители обсуждают с доктором миновавшую их беду, Мальчик легко касается голой ногой пробегающих мимо муравьёв. Те на мгновение замирают, потом дёргаются – и больше не шевелятся.
«Уснувший в Армагеддоне»
– Твое имя? – спросили невидимые голоса.
– Сейл, – ответил он, крутясь в водовороте тошноты, – Леонард Сейл.
– Кто ты? – закричали голоса.
– Космонавт! – крикнул он, один в ночи.
– Добро пожаловать, – сказали голоса. – Добро... добро....
И замерли.
Леонард Сейл – космонавт, который потерпел крушение. Ему повезло: он жив, цел, у него есть еда, которой хватит на два месяца. На планете, где он оказался, можно дышать. Даже радиоаппаратура цела; так что Сейл смог вызвать помощь. Осталось дождаться спасателей, которые прибудут через шесть дней.
Но когда он, расслабившись, лёг спать, началось нечто необъяснимое. В голове зазвучали голоса. Ярко, громко, отчётливо. Они стонали, призывали его то спать, то умереть, делили сознание Сейла между собой.
Послышались звуки битвы. Голоса разделились натрое: один представился как Тилле из Раталара (полностью: гордый Тилле Кровавого Могильного Холма и Барабана Смерти, Убийца Людей), другой – как Иорр из Вендилло (полностью: Мудрый Иорр, Истребитель Неверных). Третий тип голосов был хором воинов. Сейл был не рад им в своей голове и вежливо попросил не беспокоить:
Леонард Сейл шатался, будто под тяжким грузом.
–Убирайтесь! – кричал он. – Оставьте меня, ради бога, оставьте меня!
Проснувшись, он выпил кофе, проанализировал ситуацию и пришёл к выводу, что наследственной склонности к безумию у него нет – как минимум двести лет никого из его родных этот недуг не беспокоил – а на последствия шока кошмар тоже списать нельзя. Так и не найдя причины своего состояния, Сейл принимает гениальное, с его точки зрения, решение – не спать вовсе, раз не получается сделать это комфортно.
В конце концов сдавшись и задремав, он возобновляет знакомство с голосами. Выясняется, что на этой некогда богатой планете давным-давно была великая война, длившаяся пять тысяч лет. Когда планета умерла, а тела иссохлись, от местных жителей остался только разум. Они стали «нереальностью» в ожидании тела. И вот оно попало к ним. Одно на всех – это не страшно. Сознание Сейла стало площадкой для продолжения борьбы непримиримых врагов.
– Но я – личность. Я возмущен вашим вторжением.
– Он возмущен нашим вторжением. Ты слышал его, Иорр? Он возмущен!
– Как будто он имеет право возмущаться!
Неравный бой за сознание между его собственником и захватчиками был тяжёлым и почти закончился победой Сейла – пролетавшие мимо космонавты перехватили сигнал SOS и пришли на помощь раньше, чем обещанный Сейлу корабль. Но спасатели были уставшими: они решили отдохнуть немного, прежде чем двинуться дальше.
Обессилевший Сейл что-то предупреждающе забормотал.
Ему вкололи снотворное, чтобы он наконец отдохнул...
***
Бред героев – излюбленная игра писателей. Можем вспомнить «Падение дома Ашера» Эдгара По, где так же, как в «Лихорадочном сне», непонятно – случилось ли то, что случилось, на самом деле, действительно ли Мэдилейн похоронили заживо, или это галлюцинации её загибающегося брата Родерика? Про бред и сон на грани с явью много писал Лавкрафт; например, рассказ «Сны в ведьмином доме», где смешиваются воедино научные открытия, магия и безумие.
Среди классиков научной фантастики тоже найдутся примеры: так, бред (правда, от препаратов) использовали Роберт Шекли в рассказе «Через пищевод и в космос с тантрой, мантрой и крапчатыми колёсами» и Станислав Лем в романе «Футурологический конгресс». Именно же бред болезни эффектно ввёл Ян Вайсс в романе «Дом в тысячу этажей». Словом, иллюстративного материала много, и это объяснимо: бред, как и сон, удобный инструмент, который легко подстраивается под потребности автора и общества/эпохи, к которому автор принадлежит.
Когда фантасты создают свои миры, опираются на то, что видят; точно так же наше сознание модулирует сновидения и бред из увиденного наяву. Во снах, как и в сочинительстве, возможны нечаянные пророчества – на самом деле ни что иное как логичные предположения в рамках заданных условий. Поэтому включение бреда / сна в фантастическое произведение – сложное наслоение подобного на подобное, где отражение реальности возводится в интересную степень.