Была вторая половина жаркого дня, когда королева, в сопровождении Гогона, Флоренция-летописца, поэта Венанция Фортуната и меня, прогуливалась в тени аркады. В те времена возле собора росло много полудиких роз. Целые заросли кустов, выше человеческого роста. Некоторые уже отцветали и усеивали лепестками камни дорожки. Огромные липы окружали площадь и тоже давали желанную тень.
В струе источника, задекорированного под фонтан, плескалась девушка, подставляя плечи и руки ледяной воде. Услышав наши голоса, она обернулась. Я узнал свою супругу. Вот уж не ждал встретить Элфрид за двести миль от Хайдельберга.
Она была в короткой белой тунике. Серебряный пояс еще сильнее задирал подол. Эта туника выглядела более целомудренной, чем та, что я помнил ( обе половины груди были закрыты), но зато у нее напрочь отсутствовали рукава. Плечи Элфрид обгорели и слегка облезли от долгой скачки под солнцем и ветром. На ногах были римские сандалии с плетеными ремешками, поднимавшимися выше икр. На голове - серебряный обруч. Светлые волосы заплетены в четыре густые косы. Увидев королеву, Элфрид склонила голову.
- Я приехала, чтобы увидеть место крещения великого Хлодвига.
- Месяц назад ты отправилась прямо в противоположном направлении, - констатировала Бруна. - Как можно путешествовать одной? В лесах полно волков.
- Летом они не опасны.
- Пожалуй, когда мы едем с большой свитой. Но кто знает, чего захотят звери, увидев тебя одну? Ведь ты ехала одна, без сервов?
- Ехать с кем-то, даже с сервом, замужней женщине не совсем прилично.
- Замужней женщине приличнее всего находиться дома.
Элфрид смотрела мне прямо в глаза.
- Андреас, обними наконец свое сокровище, - кисло улыбнувшись, сказала Бруна.
Элфрид бросилась мне на шею, повисла, не обращая внимания на окружающих, стала целовать, словно жаждущая, пьющая воду.
- Графиня! – усмехнулся Гогон. – Вы вгоняете в краску целомудреннейшую из королев.
- Оденвальд! Даю тебе отпуск. До ужина, – королева развернула свиту по направлению к дворцу.
- Где Вольфганг? – спросила Элфрид, когда мы остались одни.
- На конюшне. Мы здесь пешком ходим.
- Садись на моего. Давай отъедем.
Мы запрыгнули вдвоем на Арна.
- Сколько дней ты ехала ко мне?
- Десять. Я мало спала. Иногда - спала на деревьях. Пусть лучше волки коня съедят, чем меня.
- Разве нельзя ночевать в придорожных гостиницах?
- Я сокращала путь. Иногда ехала через лес напрямую.
Арн выскочил на берег речки Весле, которая была тогда гораздо полноводней. Сейчас на этом месте канал Энн-Марна. Элфрид, не покидая седла, сбросила мешок с поклажей, любимую медвежью шкуру и направила коня в воду. Он прыгнул с небольшого обрыва. Наши туники тут же намокли. Поплавав немного, конь нащупал дно и вышел на берег. Мы спрыгнули на траву и сняли промокшую одежду. Я бы ни за что не поверил, что нас разделяют полторы тысячи лет.
Когда стало прохладней, мы вспомнили про ужин у королевы. Одежда почти совсем высохла. Конечно, неплохо было бы ее погладить, но чистый лён и так смотрелся хорошо.
Во дворе скромного здания, именовавшегося дворцом, горели факелы и масло в железных плошках. Маленький оркестр играл что-то веселое. Похоже, королева хотела устроить бал. Первый бал средневековья. Она бы устроила его и раньше, но франки не слишком любили танцевать. Кроме того, королеву окружало мужское общество. На это раз она пригласила герцогиню Луп, герцогиню Хаминг, дочь референдария Сигвальда и некоторых девушек из хороших семей, которых безлико называла «фрейин». Поскольку дам не хватало, Элфрид оказалась кстати. Королева поставила нас с ней в пару, Сигиберт величественно занял место рядом с супругой, молодые люди пригласили фрейин, но вдруг уперся герцог Луп. Патриций наотрез отказался танцевать.
- Мадам! Я потомок консула, Публия Рутилия Луппа! Пляшут – только пьяные поселяне.
- Еще скажите, что вы потомок капитолийской волчицы, герцог-волк, - засмеялась Брунгильда, обыгрывая его фамилию («Lupus» - волк по-латыни). Нельзя же только пить целый вечер.
Громче зазвучали кифары, двойные дудки, многоствольные свирели и тимпаны. Сигиберт и Брунгильда, Гогон с герцогиней двигались на удивление легко. Возможно, тут на глазах зарождалась галантная Франция, которая через пятьсот лет будет радовать мир. Но лучше всех, как ни странно, танцевала Элфрид.
- Оправдываешь свое имя, - сказала Бруна. – Летаешь, как королева эльфов.
- Позвольте нам уйти, – попросила Элфи. - До утра осталось не так уж много времени.
Мы сели на коней и отправились на знакомый берег. Трещали какие-то средневековые сверчки или цикады. Вода плескалась у ног. Бывают такие ночи, когда кажется, что все существа, живущие в дубравах и в глубокой воде, радуются вместе с нами. Знойно, но иногда поднимается ветер. И тогда - несутся вокруг сильфиды, задевая краями одежд. Ундины смеются, радуясь, когда королева эльфов присоединяется к ним, чтобы освежиться в реке. Сон пьянит голову.
Я проснулся, когда уже можно было разглядеть деревья и понять, где находится восток.
Вольфганг, стреноженный, бродил неподалеку, но Арна - не было. На траве валялись один вальтрап и одно седло. Я лежал на медвежьей шкуре. Элфрид уехала, пока я спал.
Еще плохо соображая, я оседлал коня и поехал за ней. Пустил Вольфганга вскачь, но, доехав до Витри, понял, что совсем не ориентируюсь в здешних местах. Я примчался во дворец, где все еще продолжалось веселье.
- Улетела? – обрадовалась Бруна, видя мое унылое лицо. – Не тревожься. Я пошлю за ней эскорт.
Четверо всадников тут же отправились искать своенравную контессу, чтобы с почетом проводить в Оденвальд. Но вернулись смущенные. Старший объяснил, что последний раз девушку на огромном коне видели в Аргонском лесу. Далее след терялся.
- Пошлю почтового голубя к епископу Спиры, - сказала Бруна.
Дней через десять голубь принес ответ. «Она дома». Еще через неделю гонец привез более развернутое послание. Регина улыбнулась, просмотрев свиток.
- Взгляни.
Прелат сообщал, что графиня Оденвальд благополучно прибыла в свое владение и нанесла ему визит. Епископ очарован красотой ее души. Он также шлет отеческое благословение графу Андреасу, мечтая поскорее обнять его. Была вложена записка от Элфрид. Она благодарила королеву за милости и желала мне сил для успешного служения. Довольно подробно отчитывалась обо всех доходах. Сообщала, что приезжал гонец от Гогона и забрал пятую часть «на добрые дела». В конце была приписка: «Наши ночи не остались тщетными. Весной родится ребенок». Вместе с письмом, Элфрид послала мне брэ на беличьем меху, чтобы я не простудился с началом холодов.
«Мне показалось, что была зима…», - написал я в ответ, - «когда тебя не видел я, мой друг. Какой мороз стоял, какая тьма, какой пустой декабрь царил вокруг! За это время лето протекло и уступило осени права…», вспомнил я Шекспира. «Нет в мире лета, если ты вдали. Где нет тебя, и птица не поет». Я запечатал свиток.
- Отправлю с первым же гонцом, - сказала Бруна. - Зайди ко мне завтра, после мессы.
На следующий день служанка прошептала: - У регины епископ Эгидий. Надо подождать.
Я присел на лежанку в соседнем помещении, отделенном от покоев, где шла беседа, шторой из византийской парчи. Пахло ладаном. Видимо, архиерей перед началом беседы прокадил обиталище Брунгильды. Невольно, я подслушивал. Епископ начал издалека.
- Триста лет назад отряд франков вторгся в Галлию у нижнего Рейна и был разбит трибуном 6-го легиона Аврелианом, будущим императором. Так Рим впервые узнал о нас. Сейчас 100 000 франков управляют почти всей десятимиллионной Европой. Благодаря Клотильде Бургундской, жене Хлодвига, наш, чистый сердцем народ, отверг языческую мерзость и стремится жить благочестиво, по заповедям. Рим пал под тяжестью грехов, и теперь - франки отвечают за все, наследуя славу цезарей. Это – Новый мир, без идолопоклонства, разврата и рабовладения. Свободные крестьяне трудятся на полях своих сениоров, спеша поделиться с ними плодами рук. Благородные сениоры - служат королям, горя отвагой. Славные короли - пребывают в послушании матери-Церкви, которая, через епископов, открывает им истину. Но, - перешел к делу Эгидий, - все еще не так совершенно. Дороги зарастают, мосты рушатся, почта не работает, а верные сениоры тащат деньги из казны. Да и с женами у франкских королей – беда. Дерзкий Хильперик убил свою супругу и продолжает жить с развратницей Фредегондой. Добрейший Гунтрамн сожительствует с разными дамами, но ни одна из них не достойна назваться региной. И только Сигиберт, надежда христианского мира, избрал в спутницы, - Эгидий сделал паузу, - тебя, Брунгильда! Просвещенную и прекрасную дочь весготского короля, увенчанную добродетелями, - тут епископ запнулся. - Как больно! Как больно, - произнес он несколько раз. – Ты, лучшая из жён, не можешь укротить свою плоть. Все – хотели бы видеть королеву Нового мира безупречной.
Дальше Эгидий, судя по кряхтению, встал на колени и призвал сделать то же самое Бруну. Какое-то время она шептала, видимо исповедуясь, потом попыталась заплакать.
- «Впредь не греши»! – выразительно сказал епископ.
Я подумал, что на этом беседа закончилась, но Эгидий добавил:
- Мне сообщили, ты опять пила кровь на охоте.
- Да что у меня за жизнь, Ваше Преосвященство! – перешла от слез к возмущению Брунгильда. – Ничего нельзя! Скажите, в каком Евангелии сказано, что охотник не может пить кровь зверя?
- Ты должна являть образец. Стать, в какой-то степени, «иконой».
- Монсеньор, разве я похожа на икону?!
- Придется походить. Посмотри, в Равенне, на фреске – императрица Феодора. В прошлом, стыдно сказать, - актриса в цирке. Служила греху всеми частями тела. Потом раскаялась. Встретила достойного человека, будущего императора. Сейчас византийцы ее чуть ли не святой почитают. Человек может изменяться.
И Брунгильда изменялась. Не знаю, что происходило в ее душе, но внешне она оказалась хорошей ученицей Эгидия. Чуть не каждый день приходила на мессу. Заботилась о нищих, была подчеркнуто внимательна к мужу. Одеваться стала просто - пурпурная далматика на белой тунике-интиме. Покрывала главу темно-бордовым мафорием. Поверх плата, тонкая, без всяких камней, корона, напоминавшая золотой обруч. Ее зубцы, в виде лепестков ириса, символизировали Троицу. Стояла в церкви, не шелохнувшись, выпятив живот. Что она при этом думала, Богу хорошо известно, а я могу лишь только предположить. Образцовая королева, хоть на фреске изображай. Народ души в ней не чаял.
Осень приходила в Западную Европу. Не так рано, как у нас в Подмосковье, но тем не менее, - это была осень.
- Скоро зима, путешествовать будет неприятно, - сказала Бруна. - Весной рожу нового короля. Можешь ехать хоть сегодня. Кстати, я прочитала письмо. «Мне показалось, что была зима!» Значит, зимой тебе - наше лето показалось? Стихи хорошие. Овидий так не писал. Что за поэт?
- Шекспир.
- Не знаю. Из будущих? «Где нет тебя, и птица не поет». Бедный! И птицы тебе не пели.
Осень - обернулась теплым бабьим летом, в лесу уже не было мошкары и олени выходили на опушку посмотреть на шевалье, продвигавшегося на северо-восток. Пара почтовых голубей низко пролетела надо мной.
Оставив эскорт в Спире, я был рад после долгого пути снова увидеть холмы Оденвальда и возвышающийся надо всем Кёнингштуль. Проскакал через усадьбу и вошел в старый дом.
- Где госпожа? – спросил я у безмолвного слуги.
- Вам письмо.
Я развернул маленький свиток.
«Прошу простить меня, дорогой супруг, что не смогу Вас встретить. Видно, не суждено нам больше увидеться. Я получила письмо и глубоко признательна за стихи. Благодарю, что оказали честь, вступив со мною в брак. У меня было несколько самых счастливых дней. Молитесь, дабы избежать мне геены огненной и встретить Вас во Царствии Небесном. Не грустите. Ваша, - Элфрид вон Оденвальд».
За спиной зашуршала ряса. Вошел Пасхалий.
- Хорошо, что купили колокол, - сказал он. – Я велел выгравировать на нем: «Vivos voco - Mortuos plango». Живых зову, мертвых оплакиваю.
- Где Элфрид? - спросил я, понимая бессмысленность вопроса. – Где мой сын?
- Вероятно, там же, где госпожа. Хотя, он еще не родился. Проводить вас к могиле?
Он привел меня к деревянному кресту в глубине сада. Могила была украшена венками из последних цветов и дубовых веток.
- Мы сделали здесь скамейку, - сказал Пасхалий. – Вы сможете посидеть.
Он помолчал.
- Отчего? – спросил я.
- Обстоятельства смерти графини пока не прояснены. Неделю назад она отправилась по делам к паромной переправе. Когда госпожа выехала на Римскую дорогу, всадник с лицом, скрытым капюшоном, поравнялся с ней, нанес удар стилетом и ускакал. Ваша супруга смогла вернуться домой. Рана от стилета кажется незаметной, но она глубокая. К тому же, клинок, скорее всего, был смазан ядом. Графиня попросила пергамент и написала вам несколько слов. Часа через два госпожа Элфрид умерла, причастившись Святых Тайн. Народ Оденвальда оплакивает ее и передает вам соболезнования. Крестьяне, видевшие происшествие, утверждают, что всадник был на коне, принадлежащем декуриону. Обвинение не слишком убедительное, так как они же говорят, что туловище и даже морда коня были покрыты дорогой попоной. Впрочем, судить вам. Вы здесь граф. Лично я считаю: убийца – декурион. Но он лишь выполнял приказ той, что вам неподсудна.
Пасхалий ушел. Я сидел довольно долго. Скамеек было даже две. Еще одна – по другую сторону могилы. Через некоторое время я заметил, что немолодая женщина, похожая на врача или учительницу, сидит напротив.
- Где Элфрид? - спросил я у нее.
- Всегда просят неведомо что, - сказала она, отводя глаза. – И всегда получается плохо.
- Где моя жена? – продолжал я с упрямством.
- Иди на Кёнигштуль. Там она, - забормотала женщина. – Или путь показать? Как шел тогда с ней, так и обратно иди. На большую дорогу не выходи. Тропинка - там начинается.
Она открыла калитку в стене сада. Я рванулся в узкий проем. Дорожка, действительно, петляла мимо старых яблонь. Я бежал все вверх и вверх, уже начался лес, корни елей скользили под ногами. Осенью темнеет рано, но тропинка, натоптанная неведомо кем, была еще видна и вела выше. Последний километр я шел в темноте, почти наугад. Я не заметил под ногами глубокую канаву, грохнулся лицом в грязь, побежал дальше на какой-то свет.
Увидел освещенное изнутри окно, напоминающее приемный покой санатория. За стеклом сидела женщина, врач или медсестра, и читала книгу.
Я забарабанил кулаком в застекленную дверь.
- Постучи у меня, сука, - сказал за спиной кто-то, вероятно охранник.
- Где моя жена?! – заорал я на него.
Сторож начал довольно ловко крутить мне руки. Я не мог справиться, хотя он был раза в два старше меня.
- «Никто, кроме нас»! – прохрипел дед.
Женщина за стеклом открыла дверь.
- Оставьте его, Валерий, - приказала она.
Я ворвался в приемный покой.
- Посидите пока, - предложила добрая женщина-доктор. – Сейчас вызовем неотложку. Как ваша фамилия? – Она приготовилась писать.
- Граф Оденвальд! – крикнул я. – Верни меня обратно, ведьма.
- Говорил же! – обрадовался охранник. – Тут реконструкторы в лесу гуляют.
- Граф, - сказала врач. – Вам лучше уйти отсюда.
Я покинул санаторий. Отправился искать скамейки в еловой чаще. Думал, уже заблудился, но неожиданно наткнулся на них. Вот, сюда присела Элфрид, напротив – был я.
Накануне я читал книжку про человека, который выдумал девушку и прекрасно с ней общался.
Перед рассветом в лесу тихо. Я ждал, когда снова зашуршит по траве длинное платье, и она скажет что-нибудь, вроде:
- Ундес арс!
Повесть опубликована в журнале "Слово\Word", №114, 2022. Журнальный вариант.