Вошел священник. Несмотря на праздничное имя, - Пасхалий, - он выглядел довольно мрачным. Загорелый, худой, в рясе из грубой материи. Вместо ремня препоясан пеньковой веревкой.
- Венчать не буду, - сказал он, когда Элфрид изложила свою просьбу. – Вы бы хоть шарфом прикрылись, фрайин.
- Отчего же вы отказываете мне в христианском браке? - спросила Элфи, накидывая на плечи платок.
- Я вашего жениха не знаю, - сказал Пасхалий, косясь на меня. - А если он еретик?
- Он алеман.
- Тем более. Среди них, вообще, крещеных мало.
Элфрид вздохнула и достала из кошелька большую золотую монету. Судя по всему, франкский солид. Отсюда, кстати, слово «солидный», вспомнил я. Монета весила, наверное, граммов пять.
- Что я на это куплю? – вступил в диалог Пасхалий. - Корову? У меня уже есть. Одна суета от нее.
- На солид вы сможете купить не корову, а доброго коня.
- Апостолы пешком ходили, и я похожу.
- Неужели вы не хотите, чтобы лен остался за мной? – возмутилась Элфрид. – Мой отец щедро жертвовал на Церковь.
Почва, похоже, уходила у нее из-под ног. Она вздохнула и достала из кошелька еще один солид.
- Молитву «Кредо» знаете? – неожиданно поинтересовался у меня Пасхалий.
- Он знает! - встрепенулась Элфрид.
- Молитесь вместе.
С грехом пополам я произнес Никео-Цареградский Символ веры.
- Хотя бы не еретик, - сказал Пасхалий, смягчаясь. – У нас в храме – кампана нет, - сменил он тему. – Бьем в било, по старинке. А на других приходах - давно уже в колокола звонят. Я когда был в Цюрихе, видел небольшой такой колокол. И надпись на боку отлита: «Зову живых»!
Элфрид снова полезла в кошелек.
Патер велел поставить против стены, где висело распятие, небольшой столик и накрыть белой скатертью. Положил туда крест и евангелие.
- Перстни готовьте, - сказал он, возлагая себе на плечи «столу», аналог нашей епитрахили.
Элфрид подвела меня к тайнику, находившемуся за одним из камней, возле очага. Достала из шкатулки с десяток колец и перстней. Я выбрал себе подходящий по размеру, с большим рубином. Он был в виде двух скрепленных рук. На внутренней стороне, по-латыни, едва видная надпись: «AMOR». Или, «AMORE». Похоже, предок Элфрид реквизировал его у какого-нибудь легионера. Сама Элфрид взяла колечко попроще. Служанка принесла венки из дубовых листьев. Она же стала свидетельницей.
- Ин номини Патрис эт Филии эт Спиритус Санкти! – возгласил отец Пасхалий.
Примерно через полчаса я и Элфрид вон Оденвальд стали мужем и женой.
Утром Элфи напомнила мне о старинном франкском обычае. При первом пробуждении супруг делает новобрачной подарок, взамен ее девственности - «Утренний дар». Подарок может быть различным, - упряжка коней, дом, ткани или драгоценности. Если совсем нечего было подарить - дарили соломинку. Поскольку мы спали на тюфяке, набитом сеном, в соломинках не было недостатка. Элфрид подняла одну из них с пола.
- А теперь, подари ее мне, - сказала она. – Скажи: «Возлюбленная жена моя, по Закону Божьему и Правде бургундской, прими от меня сей утренний дар.
Я, как смог, повторил.
- В знак вечной любви моей! – добавила Элфрид.
- В знак вечной любви, - сказал я и протянул соломинку. Она, довольно серьезно, ее приняла.
Наконец, Элфрид предложила покинуть брачное ложе и съездить в Мальберг, для того чтобы засвидетельствовать почтение королю. Два серва вывели огромного коня, похожего на першерона, но рыжей масти. Жеребец был в игривом настроении, хрипел, и сервы, повиснув на удилах, с трудом его удерживали. Конь был откормленный, лоснился, играя мышцами. Высотой - где-то метр девяносто в холке, и весом около тонны. Скорее всего, это были те лошади, из которых потом вывели породу для турниров, где требовалась большая масса, чтобы вышибить противника из седла.
- Это Арн, - сказала Элфи.
Я подумал, придется подставлять стремянку, если она захочет взобраться на великана, но Элфрид буквально взлетела ему на спину и, оказавшись в седле, быстро утихомирила. Похоже, Арн только ее и признавал. Мне подвели коня, который был еще выше, но выглядел спокойней.
- Вольфганг – «Волчий шаг», - представила его Элфрид. – Не бойся. Он старше, и довольно послушный. Будет брыкаться, говори ему: - Вольфи, Вёльфхен.
Я вздохнул и забрался на тезку Моцарта. Вывели еще двух коней, той же породы. Сервы, старик и мальчишка лет пятнадцати, которые должны были нас сопровождать, приторочили к седлам груз.
Элфрид задавала темп движения, меняя аллюр в зависимости от рельефа, - то пуская коня вскачь, то переходя на рысь, а иногда, - позволяя идти шагом. Я спросил, зачем она это делает. Она объяснила, что так лошади меньше устают.
Воздух был так же прозрачен, как и вчера, а дорога довольно пустынна. Все, кто хотел поучаствовать в суде над зловредным Хильпериком, находились уже в Мальберге. Ястребы парили высоко над нами, издавая характерный плачущий крик. В основном, мы ехали через лес. Я было подумал, что природа вокруг напоминает Сибирь, но вспомнил свои впечатления от поездки туда. Сибирь наши друзья изрядно обезлесили. Скорее, окружающий ландшафт походил на Беловежскую пущу. И так тогда выглядела вся северная Евразия, от условного Владивостока до Лиссабона.
Проехав несколько часов, мы поднялись на очередной холм. Сервы бросились разнуздывать лошадей. Я не без некоторого труда разбил палатку-шатер. Элфрид затащила туда два пропавших конским потом вальтрапа (которые выполняли функции туристических ковриков), кинула на них потрепанное медвежье одеяло. Сервы расположились на приличном расстоянии, под елкой. Палатки им не полагалось. Элфрид отрезала мне и себе по куску кабаньего окорока. Я угостил мясом сервов. Они взяли, но смутились.
- Не стоит их баловать, - сказала Элфрид. – Нам еще на обратную дорогу должно хватить. А сервы и бобов поедят.
- Они такие же люди, как мы, - сказал я. – И будут есть то же, что и мы.
Элфрид глянула, довольно жестко.
- Ты - мой супруг. Я должна повиноваться тебе, как отцу. Только прошу, не давай им вино и оружие.
Я решил распросить ее о лене, из-за которого мне пришлось вступить в стремительный, но пока счастливый брак.
- Земли много, а людей мало. Мы часто воевали. Франки слишком малочисленны для такой страны. Мой отец франк, а мать из бургундов. И, к сожалению, мы очень воинственны.
- И кто более свиреп - бургунды или франки?
- Друг друга стоим. Наши племена - франки, англы, саксы, юты, бургунды, готы - родом из Скандии. Бургунды - с острова Борнхольм.
«Борнхольм, - остров Буян на Балтийском море», - вспомнил я. «Мимо острова Буяна, в царство славного Салтана». Собственно, и готы жили на соседнем острове - Готланде.
Поздно вечером мы сидели у костра. Звезды беспрепятственно сияли, ведь не было никаких источников света на Земле.
- Вальхалла, - сказала Элфрид, глядя на небо.
- Мы называем это Млечный путь.
- Вальхалла лучше. Там сейчас мой брат. По его грехам, он не может пребывать в Раю. Да и скучно ему бы там показалось. Он умер с мечом в руке и пирует в Асгарде вместе с воинами. Валькирии унесли его туда.
- То есть - ты веришь и в Рай и в Вальхаллу?
- Каждый достоин своего утешения.
Итак, я оказался в той части Европы, которая стала нынешними - Францией, Германией, Швейцарией, Бельгией, Нидерландами, Великим герцогством Люксембург и Великим княжеством Лихтенштейн. Но тогда все это было - Земля франков, земля Меровингов.
И было три королевства, трех братьев. В Орлеане - правил добрый Гунтрамн. В Меце - благородный Сигиберт с прекрасной Брунгильдой. А в Суассоне - нечестивый Хариберт со своей распутной женой Фредигондой, лгуньей и выскочкой, происходившей, как говорили, из сервов. А в Паризии - не правил никто. Париж был общим городом для трех братьев, и никто не имел над ним власти.
Посреди пути, мы задержались у теплых источников в Бааде. Элфрид долго не хотела вылезать из целебной воды. Было утро, уже позднее, но она не спешила ехать дальше. Разморенная, лежала на медвежьей шкуре, подложив под голову седло и, судя по всему, ни о чем не думала. Потом достала из дорожной сумки две деревянные дощечки - «диптих»; «стиль» - костяную палочку для письма, и стала что-то выцарапывать на восковой поверхности. Я присел рядом.
- Ты умеешь писать?
- Пасхалий научил.
Она показала свои принадлежности. Дубовые таблички были скреплены в виде книги. Внутри - покрыты воском, смешанным со смолой. Если пишешь острым концом, на темном фоне появляются светлые буквы. Хочешь стереть или исправить, поворачиваешь стиль другой, плоской стороной и заглаживаешь. Как я понял, это было у нее чем-то вроде ученической тетради. На деревянной обложке Пасхалий вырезал латинский алфавит. 25 букв, без «дубль вэ», которую тогда не использовали.
«Андреас и Элфрид» - довольно ловко нацарапала она печатными буквами. «Едут в Мальберг». «Андреас кормит сервов мясом» (видимо, это произвело на нее впечатление). «Я люблю Андреаса». Она сложила диптих, скрепив его медной застежкой, и убрала стиль в специальное углубление. Я вспомнил, что от «стиля», палочки для письма, произошло название оружия убийц - «стилет».
Мы находились в лесу над источниками. Рядом была поляна с высокой некошеной травой. Сервы делали Элфрид непонятные жесты. Судя по всему, она поняла, что имелось в виду. Осторожно взяла лежащие рядом с седлом лук и колчан и стала красться по направлению к поляне, бесшумно ступая босыми ногами. Я по-прежнему ничего не видел. Элфрид быстро натянула тетиву и выстрелила. В траве забилась раненая куропатка. Тут уж и я различил, что птиц была целая стая. Другие не особенно отреагировали на неприятность подруги. Захлопали крыльями, но продолжали пастись. Элфрид тут же всадила стрелу в следующую и, почти без перерыва, в третью и четвертую. Я решил, что она, пожалуй, всех перебьет. Хватит ли стрел в колчане?
- Нам больше не надо, - сказала она, опуская лук. Сервы принесли ей трепещущую добычу. Элфрид свернула недобитым куропаткам головы, выдернула из них стрелы и кинула птиц слугам. Один серв занялся куропатками, другой - развел костер и повесил над ним котелок с водой. Элфрид отлучилась в лес и вернулась оттуда, набрав в подол туники щавель, крапиву и черемшу. Она насыпала в котел пшено из дорожного мешочка, кинула зелень и, разрубив своим кинжалом-скрамасаксом общипанных куропаток, отправила их туда же.
- Лучше, чем в придорожном трактире, - сказала Элфрид, когда похлебка была готова.
За четыре дня мы добрались до Мальберга. Прибыли ближе к вечеру, когда суд уже завершился. Но народ расходиться не хотел. Судя по всему, было выпито немало. Недалеко от королевского шатра нас заметил Гогон.
- Все прошло удачно. Мы получили вергельд – пять городов! Но королева негодует, - понизил голос граф. – Она требует мести за убийство сестры.
- Я бы за сестру - тоже убила, - вмешалась Элфрид.
- Месть – это варварство, - остановил Гогон крестницу. Попробую сейчас представить вас Брунгильде. Будьте осторожны, она раздражена.
Гогон провел нас через ограждение в, как бы сейчас сказали, «вип-зону». Здесь публика вела себя потише, пили вино, а не пиво. Некоторые знатные франки уже не сидели за столами, а прогуливались, прилично беседуя.
Гогон указал мне на короля Сигиберта. Его белокурые волосы, действительно, доходили до пояса. Король и королева сначала стояли рядом, но потом разошлись в разные стороны. Вокруг каждого образовался кружок. Граф вел нас за собой к Брунгильде. Улучив момент, он произнес:
- Андреас и Элфрид из Оденвальда. Благословите перстней соединение.
Элфрид тут же повалилась на колени (уже на оба). Я поступил так же. Королева оказалась совсем близко. «Скрестив небрежно руки на груди, / Так хороша, что слов не подберешь». (Кажется, Теннисон. И совсем по другому поводу). Она смотрела на меня веселыми глазами. «Ее глаза, на звезды не похожи. / В них бьется мотыльком живой огонь» (Шекспир и Би-2). «И в мире никого красивей нет, / Стройнее и изящней, чем она. / Быть ей опорой, - счастлива земля». (Кажется, опять Теннисон).
- Встаньте, шевалье (она использовала галльское слово. Элфрид бы сказала «риттер»). Вы приехали недавно? Не видела вас на суде. Неправедный суд… Не так ли, Гогон?
Граф развел руками.
- Вы согласны, Андреас, что жизнь моей сестры – стоит пяти городов?
- Жизнь королевы – стоит жизни короля! – влезла Элфи.
- Ответ, достойный франкской женщины. Мы привыкли платить кровью за кровь. Поступай мы иначе - до сих пор сидели бы в лесах, а миром бы правили римляне. Да встаньте наконец!
Королева протянула мне загорелую руку. Похоже, она все еще не могла успокоиться.
- Гогон, какой вергельд полагается за убийство жены серва?
- Надлежит отдать козу.
- А за убийство королевы - город Бордо. Невысоко же вы нас цените.
- Увы. Мир несправедлив, - вздохнул Гогон.
Брунгильда, опять повернулась к нам.
– Прошу подкрепиться с дороги. Новобрачным всегда хочется есть.
Солнце наконец устало светить. И тени стали длинными. Зажгли факелы. На поляну вышел скальд. Он, перебирая струны саксонской лиры, запел:
Меня покинул он.
Но скоро Вавилон
Падет среди снегов
Под тяжестью грехов.
И дальше, в таком роде. Песня была о несчастной любви и о гибели погрязшего в нечестии царства. Понятно, имелось в виду королевство Хильперика и бесстыжей Фредигонды.
Брунгильда встала, стараясь расслышать слова. Я тоже подошел. Не знаю, нарушил ли я этикет? Хотя, кажется, в темные века этикета, как такового, не существовало. Скальд пел негромко. Наконец, сказитель закончил, поклонился и положил лиру на траву. Затем, выхватив нож, кинулся на королеву. Я стоял ближе к певцу и невольно заслонил Брунгильду плечом. Убийца был сильным и быстрым, мне пришлось перехватить его руку, иначе он бы зарезал меня, как ягненка.
Стоявшие рядом франки тут же заломили поэту руки и поволокли с освещенной поляны в кусты. Похоже, они там же его и прикончили.
Кровь хлестала довольно сильно.
- Перевяжите его! – крикнула королева.
Подбежала Элфрид. Оторвала часть туники, довольно умело сделала перевязку. Было больно, иногда темнело в глазах. Королева бесцеремонно ощупала меня, проверяя работу Элфрид.
- Еще поживете, - сказала она. – Если, конечно, нож не отравлен. Фредигонда обычно отравляет ножи. И поскольку вы живы, у меня возникает подозрение, что это устроил кто-то из своих.
- Побойтесь Бога, регина! – воскликнул граф, который уже протиснулся поближе.
- Шевалье надо наградить. Гогон! Как называется место, откуда прибыли молодые?
- Оденвальд! – подсказала Элфи.
- Дайте меч! – приказала Бруна. Похоже, она была в состоянии некоторого аффекта.
- На колени! – грозно крикнул Гогон.
«Еще, чего доброго, зарубит», - подумал я, валясь в очередной раз на землю. Брунгильда больно треснула меня широкой стороной меча по плечу.
- Граф Оденвальд, встаньте! – сказала она мне.
- Может быть, на первое время - барон? - предложил царедворец.
- Стыдитесь! Еще миг, и вы бы лишились королевы. Оденвальд спас мне жизнь, - сказала Бруна. - Готовьте «графио» сейчас же. Король подпишет. Андреас уедет от нас с титулом.
Сигиберт уже приблизился в сопровождении воинов и обнял чудом спасшуюся супругу.
- А быть может, - не уедет от нас никогда, - добавила она, на секунду высвобождаясь из рук короля. - У вас есть земля?
- Хороший лен, в пожизненном пользовании, - ответил за меня Гогон. – Получен по праву жены.
- Как - «в пользовании»? – удивилась королева. – «Нет господина без земли»!
- «И нет земли без господина», – ответил в тон ей Гогон.
(Продолжение следует).
Повесть опубликована в журнале "Слово\Word", №114, 2022.