Окончание (Начало - здесь)
За хрупкой (физически), но колоссальной (с точки зрения влияния на культуру и общество) фигурой Зинаиды Гиппиус практически незаметными оставались ее три сестры Анна, Татьяна и Наталья.
А ведь каждая из них была необычайно талантлива в выбранном деле, вот только в силу обстоятельств и внешних причин талант этот не прозвучал столь же громко и звонко, как у их старшей сестры Зинаиды.
Три сестры под одной крышей
С переездом в Санкт-Петербург, три незамужние сестры Гиппиус жили с мамой Анастасией Васильевной, а после ее ухода в мир иной (ум.1903 г.) переехали в дом Мурузи, на угол Литейного и Пантелеймоновской, где уже гремела слава литературно-философского салона Мережковских.
Юные Татьяна и Наталья стали вхожи в этот салон, где их старшая сестра Зинаида была и хозяйкой, и заводилой, и главным организатором встреч.
Салон Мережковских превратился тогда в один из центров литературно-художественной жизни Петербурга Серебряного века.
Он просуществовал два десятилетия, его посещали философы Бердяев и Розанов, политики Керенский и Савинков, поэты Брюсов, Блок, Белый, художники Серов и Бенуа, импрессарио Дягилев и многие-многие другие звездные персоналии той удивительной эпохи.
"Хамодержавие" - победа Зла
Об Анне сведений сохранилось крайне мало, но можно предположить, что она пошла по медицинской стезе, поступив учиться на врача. Через несколько лет она уже будет работать доктором, при этом заложенные в детстве высокие религиозные и литературные идеалы позволяли ей и писать на высоком уровне духовные тексты, и помогать людям, и координировать русскую православную общину.
Правда, случится это уже в Париже, куда Анна Николаевна уедет от ужасов "хамодержавия", наступившего в России с осени семнадцатого года.
Кстати, сам термин "хамодержавие" придумала ее старшая сестра Зинаида. Забегая вперед, скажу, что для старшей Гиппиус Октябрьский переворот однозначно явился победой Зла. Вместе с Мережковским она изобретает свою «терминологию» для описания происходящих событий:
- большевики — «хамы», «миропохабщики»,
- власть большевиков — «хамодержавие»,
- установление их режима — наступление царства Антихриста.
- механизм их победы — террор во всех формах, ложь и коварство
Главная тема дневников Зинаиды Николаевны, которые она скрупулезно вела в те страшные годы, - воцарение Антихриста и его победа над Россией.
Этот дневниковый материал ("Синяя книга", "Черные тетради", "Черная книжка", "Серый блокнот") имеет важнейшее историческое значение, поскольку там приводятся документальные цифры и факты, которые насквозь высвечивают ужасы и кошмары власти новых хозяев страны.
Литературное же значение дневниковых текстов, полагаю, в их вдохновенной и обжигающей ненависти к большевизму.
Вдохновенная ненависть
Вот лишь несколько абзацев из дневниковых записей Зинаиды Гиппиус:
«Октябрь… Ноябрь… Декабрь…
Какие-то сны… О большевиках… Что их свалили… Кто? Новые, странные люди. Когда? Сорок седьмого февраля…
Приготовление к могиле: глубина холода; глубина тьмы; глубина тишины.
Все на ниточке! на ниточке!
...
В школах температура на 0°. Начальницу школы Ш. и ее мужа опять арестовали. Собственные ее дети ревут от страха, школьные дети ревут от холода. У В. Ф. (центральное отопление) 1° морозу. Она уже не моется, не причесывается, не раздевается.
...
Надо помнить, что у комиссаров есть все: и дрова, и свет, и еда. И всего много, так как их самих — мало.
Горький говорил по телефону со своим «Ильичом» (как он зовет Ленина). Тот ему первое — с хохотком:
— Ну что, вас еще там в Петрограде не «взяли?
...
Коробка спичек — 75 рублей. Дрова — 30 тысяч. Масло —3 тысячи фунт. Одна свеча 400—500 р. Сахару нет уже ни за какие тысячи (равно и керосина).
На Николаевской улице вчера оказалась редкость: павшая лошадь. Люди, конечно, бросились к ней. Один из публики, наиболее энергичный, устроил очередь. И последним достались уже кишки только.
...
А знаете, что такое «китайское мясо»? Это вот что такое: трупы расстрелянных, как известно, «Чрезвычайка» отдает зверям Зоологического сада. И у нас, и в Москве. Расстреливают же китайцы. И у нас, и в Москве.
Но при убивании, как и при отправке трупов зверям, китайцы мародерничают. Не все трупы отдают, а какой помоложе — утаивают и продают под видом телятины. У нас — и в Москве. У нас — на Сенном рынке. Доктор N (имя знаю) купил «с косточкой» — узнал человечью. Понес в Ч.К. Ему там очень внушительно посоветовали не протестовать, чтобы самому не попасть на Сенную. (Все это у меня из первоисточников.)
Кстати, еще о большевистских школах. Это, с известной точки зрения, самое отвратительное из большевистских деяний. Разрушение вперед, изничтожение будущих поколений. Не говоря уже о детских телах (что уж говорить, и так ясно!) — но происходит систематическое внутреннее разлагательство. Детям внушается беззаконие и принцип «силы как права». Фактически дети превращены в толпу хулиганов.
Разврат в этих школах — такой, что сам Горький плюет и ужасается, я уже писала. Девочки 12—13 лет оказываются беременными или сифилитичками. Ведь бывшие институты и женские гимназии механически, сразу, сливают с мужскими школами и с уличной толпой подростков, всего повидавших — юных хулиганов, — вот общий, первый принцип создания «нормальной» большевистской школы.
Никакого «ученья» в этих школах не происходит, да и не может происходить, кроме декоративного, для коммунистов-контролеров, которые налетают и зорко следят: ведется ли школа в коммунистическом духе, поют ли дети «Интернационал» и не висит ли где в углу забытая икона.
Насчет ученья — большевики, кажется, и сами понимают, что нельзя учиться 1) без книг, 2) без света, 3) в температуре, в которой замерзают чернила, 4) с распухшими руками и ногами, обернутыми тряпками, 5) с теми жалкими отбросами, которые посылаются раз в день в школу (знаменитое большевистское «питание детей!»), и, наконец, с малым количеством обалделых, беспомощных, качающихся от голода учительниц, понимающих одно: что ничего решительно тут нельзя сделать. Просто — служба; проклятая «советская» служба — или немедленная гибель.
...
Первая перемена произойдет лишь вслед за единственным событием, которого ждет вся Россия, — свержением большевиков."
Сестры уезжают. Сестры остаются
В начале зимы 1920 года семейству Мережковских удается чудом перейти польскую границу. Через некоторое время удалось добраться до Парижа. Так начинались годы эмиграции, в которой оказались Зинаида и Анна Гиппиус.
Зинаида, всегда внимательно следившая за успехами своих младших сестричек, много раз просила и уговаривала в письмах их приехать, высылая им средства на жизнь и переезд.
Тата и Ната (как дома звали Татьяну и Наталью) деньги с благодарностью получали, но, словно скованные одной цепью, оставались в России.
Твари смогут очиститься, большевики - никогда
Еще до революции сестры отучились в Академии художеств, получив специальности художника-декоратора (Татьяна) и скульптора (Наталья). Их работы нравились Блоку, восхищали Белого, которые будучи ровесниками младшей Наталье (все 1880 г.р.), закрывались в комнате сестер от шума философских споров в гостиной и с увлечением рассматривали их альбомы, в которых своей болотной и лесной жизнью жили кикиморы, лешии, уродцы и прочие "фантастические твари".
Блок даже написал стихотворение по мотивам этих рисунков "Твари весенние", в котором призывал всех этих "чертушек" проследовать ко Святым местам и очиститься. Надо было Александру Александровичу этот призыв адресовать комиссарам в 1918 году, а не "поощрять" их жертвенной поэмой "Двенадцать", которая стала приговором для великого поэта.
Татьяна перед войной преподавала "художку" в гимназиях и коммерческих училищах, одновременно выполняя и заказы, и работы для продажи и выставок.
Лики на доме
Своим делом занималась и Наталья, участвуя в различных скульптурных и декоративных проектах. Далеко не о всех мы знаем, но они (проекты и работы) постепенно открываются людям.
Кто-то из внимательных петербуржцев обратил внимание, что на большом доме №62 (угол Чайковского и Потемкинской) в качестве декоративной лепнины на портиках присутствуют гипсовые женские лики. И лики эти являют собой портретные копии лиц сестричек Гиппиус. Не иначе, Наталья, работая над очередным заказом, решила оставить такую красивую память на века о родных ей людях.
При этом ни Татьяна, ни Наталья и не помышляли о замужестве, несмотря на два личностных "треугольника" в доме Мурузи. Дело в том, что Дмитрий Сергеевич и Зинаида Николаевна, познакомившись с молодым публицистом Дмитрием Философовым, предложили ему жить с ними, образовав некий Тройственный союз, который, в свою очередь, должен послужить базисом для новой Тройственной Церкви.
В это время Ната с Татой "окучивали" своими эксклюзивными теориями богослова и философа Антона Карташева, который не очень-то желал корректировать Церковные устои, а от женской любви отказываться не собирался.
Но сестры ясно дали понять будущему Обер-прокурору Священного Синода, - плотские утехи их не интересуют абсолютно, что позволяет говорить об общей ДНК-установке сестер Гиппиус - никакой физиологии, только духовное и возвышенное.
СЛОН, которому не надо шоколада
Не решившись на отъезд из России, Ната и Тата в полной мере хлебнули из чаши страданий, наполненной комиссарской рукой. Татьяну, преподававшую в одной из школ рисование и посещавшую философский кружок, кинули в "воронок" и для профилактики выписали три года лагерей.
Печально знаменитый СЛОН - Соловецкий лагерь особого назначения - с 1929 года стал на некоторое время местом обитания Татьяны. Наталья в это время "бомбила" письмами супругу Горького с просьбой о снисхождении. Та кому-то написала, позвонила, и общий срок уменьшили на год, освободив в 1931-ом, но запретив проживание в двух столицах.
Сестры отправились в Великий Новгород, где устроились реставраторами в восстанавливаемый храм. Работали за кусок хлеба, а на молочко старались подработать "матрешками и гармонистами".
Глиняные фигурки популярных в Союзе рубаха-парней с гармошкой раскрашивались и продавались за малую копеечку.
Домой, к Сергию Радонежскому
Удивительно, но в годы Великой Отечественной войны глиняные карапузы продолжали поддерживать сестричек, поскольку занявшие Новгород немцы (и офицеры, и солдаты) заказывали художницам русский "лубок" для сувениров домой.
Прознав, что по венам Таты и Наты течет и немецкая кровь (помним о немце - основателе рода Гиппиусов) и записав их в "«фольксдойче», фашистские молодчики вывезли сестер в Германию, чтобы те рисовали уже немецкие соборы и пейзажи.
Так, без своего желания, младшие сестры все же оказались в Европе, но сумели после окончания войны вернуться в полюбившийся Новгород, где их, помотав по проверочным допросам, поселили в маленькой комнатке при церкви Сергия Радонежского, которая служила и спальней, и мастерской для реставраторов Гиппиус.
Наталья, как и полагается младшей, пожила дольше всех из сестер, отойдя в лучший из миров в 1963 годов. Татьяна опередила ее на шесть лет, завершив земной путь в 1957-ом.
А в Париже, а в Париже голуби летают ниже
А в Париже на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в одной могиле упокоены Дмитрий Сергеевич Мережковский и Зинаида Николаевна Гиппиус. Муж ушел первым, в сентябре 1941-го, успев получить международное признание, президенты и премьеры различных европейских стран общались с писателем, награждали его орденами и премиями, выказывая уважение его литературному таланту и мастерству.
Шутка ли сказать, человек 10 (десять!) раз номинировался на Нобелевскую Премию по литературе. Пусть всякий раз что-то останавливало жюри в принятии решения, но постоянно входить в топ-лист выдающихся литераторов, уверен, не менее почетно.
Без мужа Зинаида Николаевна осиротела. Она находила в себе силы горько шутить:
"Отнялась рука, потому что раньше на нее опирался при прогулках Мережковский, а сейчас - некому".
На морально-волевых сумела написать книгу воспоминаний о муже, ставшую памятником Дмитрию Сергеевичу. И осенью сорок пятого со счастливой улыбкой от ожидаемой встречи ушла к нему.
На ее похоронах был даже великий Иван Бунин, категорически избегающий траурных мероприятий, но для нее сделавший исключение.
А лучшим некрологом стали слова другого мастера слова, критика №1 русского зарбежья Георгия Адамовича:
«Ее стихи можно ценить, но трудно любить. Зинаида Николаевна как личность была больше, значительнее, человечнее и даже сложнее всего, что ей удалось написать... В ней была какая-то сухая печаль...»
Сухая печаль по той, любимой России...
И вдохновенная ненависть к тем, кто лишил её Родины...