Глава 3.
Стоял обычный тихий сентябрьский вечер. Была та чудесная пора, когда летний зной уже спал, мошка и комары больше не терзали всё живое в городке, а настоящей осенью еще и не запахло. Как бы второе лето, только еще лучше прежнего. В народе его называют «бабье». Легкие дуновения ветерка пускали в полёт невесомые паутинки, ласкали лицо, забираясь под одежду и наполняли тело свежестью. Если буйство весенних красок вызывало брожение умов и кипение желаний, побуждая к активным действиям, летний зной приближал души к апогею страстей, размягчая вещество, предусмотрительно спрятанное под фуражку или шлемофон, то начало осени навевало романтику и некие щемящие чувства, словно проверяя прочность сложившихся отношений.
У Дмитрия сегодня не было полётов, причина банальна и проста: в стране, обладающей наибольшими запасами нефти в мире, не нашлось нескольких цистерн керосина. Дмитрий позвонил из штаба Ирине на работу. Ирина, смеясь:
- Я тоже не летаю! В школе нет электричества, всех детей распустили. Так что забегай!
Дмитрий заехал за Ириной и они отправились на своё любимое занятие - покормить уток на озере. Поставив машину рядом с небольшим павильончиком, в котором летом продавали тёплое разбавленное пиво, спустились к воде. Ирина вытащила из пакета батон и начала кидать в воду небольшие кусочки хлеба. Дикие птицы поначалу не спешили принимать корм. Держась на некотором отдалении, настороженно оценивали свои шансы в случае неожиданной засады, ревниво наблюдая за шустрыми мальками, которые организованно, словно по команде, накинулись на хлебные крошки. Казалось, будто вода у берега закипела. Наконец, не выдержав и убедившись, что опасность не грозит, начали потихоньку подгребать поближе. Одна из них, более крупная, осторожно вышла на берег и, не веря своему короткому утиному счастью, стала подбирать с земли упавшие крошки, при этом смешно вытягивала шею. Её примеру последовали ещё две утки. Выступив согласованно, начали теснить конкурентку к воде, совсем не обращая внимания на корм. Находясь в меньшинстве, утка недовольно крякнула, подчинившись более шустрым собратьям.
Дмитрий любовался своей любимой женщиной, бросавшей уткам кусочки хлеба. Его завораживала её потрясающая фигура, которую выгодно подчёркивала облегающая блузка и короткая юбочка. Ирина это заметила. Улыбнулась, кивая на птицу:
- Хочешь чего-то добиться – иди своим путём, не оглядываясь на других. – Затем, хитро прищурившись, добавила, поправляя чёлку: - Тогда получишь всё, что хочешь, мой дорогой.
Дмитрий понял намёк с армейской прямотой:
- Разрешаешь всё? Даже ходьбу по головам?!
Недалеко от них находились рыбаки, с интересом наблюдавшие за кормёжкой. Не обращая на них никакого внимания, Дмитрий обнял Ирину и начал её целовать. Она слабо отбивалась:
- На нас же смотрят! Отпусти! Сумасшедший...
- Пусть смотрят! И завидуют! Рядом с тобой Венера Милосская просто Баба Яга!
- У меня перед ней преимущество, - прошептала Ирина, закрыв глаза. – Обе руки целы.
Дмитрий продолжал обнимать любимую женщину:
- Господи, как же хорошо!
- Хорошо. Просто у тебя изменилась целевая объективация социального престижа личности!
- А ты сейчас с кем разговариваешь?!
- С тобой, - рассмеялась Ирина и пояснила, - это когда душа поёт!
- А, - только и смог ответить Дмитрий.
Утки недовольно закрякали. Быстро подобрав крошки, потребовали продолжения банкета. Поняв, что выдача корма на сегодня закончилась, обиженно поковыляли к воде, матерясь по-птичьи. Дмитрий легко поднял Ирину на руки и начал кружить. Юбка слегка задралась, обнажив красивые ножки. Рыбаки деликатно отвернулись. Романов нежно поставил Ирину на ноги и поднял голову вверх, услышав в небе какой-то шум.
Описав небольшую дугу, на озеро заходили несколько белоснежных лебедей. Зрелище завораживало. Грациозные птицы, негромко курлыча, выполнили некое подобие роспуска и, прекратив махать крыльями, начали плавно опускаться на воду. Они не плюхались, как другие водоплавающие, а именно садились. Чем ближе к воде, тем более заметно, как подрагивают крылья, регулируя угол предпосадочного снижения – глиссады.
Дмитрий смотрел на лебедей, не отрываясь, с удивлением замечая, что у них тоже не бывает одинаковых посадок. Одни предпочитали пологую траекторию снижения на повышенной скорости, оставляя после посадки кучу брызг и приличную волну, другие же, наоборот – садились с более крутой глиссады практически без выравнивания. Огромные птицы, зависнув на мгновение, касались воды кончиками лап, словно боясь обжечься, на цыпочках, и немедленно сильным взмахом-реверсом, гасили поступательную скорость.
Дмитрий понял, что вторые, скорее всего, были старше, а, значит, опытнее: посадку за минимальное время выполняют не новички – сложнее рассчитать предпосадочный манёвр и вычислить начало высоты выравнивания по ускоренному темпу приближения к земной поверхности. Всё происходило будто в замедленном фантастическом фильме, нереальном, а потому явно неземном.
- Боже, какая красота! – Только и смог вымолвить Дмитрий.
Ирине зрелище тоже понравилось.
- Как будто самолёт, на котором ты летаешь, - согласилась она с мужем. – Такие же красивые.
Подходя к дому, она сказала, глядя на огромный красный шар, заходивший за горизонт:
- Сегодня – мой самый лучший день в жизни.
- У нас с тобой каждый день лучше предыдущего.
- А сегодня – лучший. И не спорь! Я была у врача. Скоро ты станешь папой...
* * * *
- Командир, на индикаторе тактической обстановки наблюдаю 4 цели, дальность 240, с курсом 160, скорость рассчитал около 700, боевой порядок – фронт самолётов, - доложил радист.
По штатному расписанию он брал на себя часть функций штурмана. Это касалось боевого применения и радиоэлектронной борьбы.
- Высоту определить не могу, похоже, в наборе. Идут нам наперерез.
Матвеев воскликнул:
- Ого! Вчетвером на одного?! Лихо!
- Олег, и нас четверо! По одному на брата! – Улыбнулся Романов, работая с арматурой кабины.
- Паша, где у них ближайший корабль? – Поинтересовался Матвеев.
Вместо штурмана ответил радист:
- Это линкор «Колорадо», вот его координаты...
- Сейчас нам его координаты ничего не скажут. Правда, Паша?! – Перебивая радиста, беззлобно уточнил командир, пряча улыбку под маску. – Женя, ты рукой покажи – в какой он стороне?!
Радист замолчал, не поняв командира. Павел, напротив, обиженно засопел. Через минуту опять раздался голос Матвеева:
- А что это у нас лучший штурман страны молчит?! Сэр, у вас по графику тихий час?! О, тогда тысяча извинений!
- Командир, высота истребителей стабилизировалась – идут на 12 тысячах, - уточнил Евгений, произведя необходимые расчёты.
- Поклонники Покрышкина, что ли?! – Не смог скрыть своего изумления командир.
- Высота-скорость-манёвр-огонь? – Решил блеснуть знаниями Романов.
- Вроде того. Говоришь, скорость 700?
- Уже меньше, сбросили до 600.
- Топливо берегут, - понял командир. – Это хорошо. Значит, ко всем недостаткам этого суперсамолёта, ещё и двигатели неэкономичные. А, может, керосинчика на авианосце маловато, заправились не полностью.
- Командир, надо на базу сообщить об атаке, - напомнил Романов.
Матвеев удовлетворённо кивнул и дал указание радисту, повторяя слова помощника:
- Не атака, а демонстрация! Нас не напугаешь, только разозлишь! Женька, состряпай донесение, только не сильно сгущай краски. Может, они на самом деле гуманисты, кто их знает?! Хотят показать нам свой чудо-самолёт поближе, чтобы мы сильнее забоялись! Его же никто, кроме штурмана, не видел!
- Олег, я тут не исключение! - Перестал дуться штурман. – Говорю же, что он сек-рет-ный, - по слогам проговорил Павел. – КГБ нет, американские секреты доставать теперь некому.
Дмитрий добавил:
- И никакие они не классовые враги! У нас сейчас что? Правильно - демократия! Это значит - каждый имеет право на чужое!
Радист поправил:
- Сдаётся мне, так при коммунизме бывает, а он, как известно, у нас ещё не наступил!
- Наступил-наступил, в восьмидесятом, ты маленьким тогда был, вот и не заметил! - Довольно хмыкнул Романов.
- Дима, подготовь фотоаппарат, так, на всякий случай, - дал указание командир.
Романов вытащил из футляра, прикрепленного к борту возле кресла, небольшой фотоаппарат и проверил количество кадров.
- На групповой портрет хватит - 7 кадров, - подсказал он.
Командир удовлетворённо кивнул. Не обращая внимания на иронию Матвеева, штурман быстро сориентировался в обстановке и спокойно ответил:
- Олег, «Колорадо» находится в 80 километрах на азимуте 295. Наблюдаю по индикатору кругового обзора.
Командир раздумывал не более секунды, затем улыбнулся и произнёс, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Ну что – прочистим им ушки?! А то не отстанут, окаянные!
- Ушки на макушке?! – Подыграл Зайцев.
- Кто – за? Воздержался? Замечательно! Друзья, вы сегодня проявляете редкое единодушие! – В голове Олега моментально созрел план.
Выражение «прочистить уши» означало пройти в непосредственной близости от корабля со сверхзвуковой скоростью. Образующийся при этом хлопок, возникающий вследствие скачка уплотнения воздуха, бывает очень громким и болезненным, воздействуя на слуховой аппарат и психику в целом. Кроме этого, выходящие из двигателей с огромной скоростью газы могли даже перевернуть небольшой катер, а линкор встряхнуть, как нашкодившего котёнка.
Романов посоветовал:
- Нужно пройти метрах на двести.
- Не-е, дружище, 200 метров для них - стратосфера! – Растягивая слова, весело проговорил Зайцев. – Метров пятьдесят – чтоб буруны оставались, вот это я понимаю! Чтоб не только рыбы, все подводные лодки всплыли кверху брюхом! Наших там нет, бояться нечего – никто не обидится. И вообще: по статистике, командира осуждают в двух случаях - если бросает бомбы по своим и форсирует водную преграду вдоль!
Матвеев развернулся в кресле и, глядя на радиста, громко засмеялся:
- Пехота! Где ж такая статистика бывает?!
У экипажа был опыт полётов на предельно малых высотах. В советское время руководство страны на деле заботилось о боеготовности армии и флота и постоянно проводило крупномасштабные учения с привлечением большого количества кораблей, подводных лодок и авиации, включая стратегические ракетоносцы. Проводить военные игры на территории собственной страны неинтересно: некому оценить наши мускулы. Поэтому подобные учения приносили максимальный эффект где-нибудь в нейтральных водах в непосредственной близости от стран НАТО. Пусть трепещут и боятся!
Недостатка в зрителях, конечно, не наблюдалось. Даже монголы присылали своих наблюдателей, видимо, планируя завести в будущем военно-морской флот, прокопав туннель под Китаем к морю. Однако Запад не поверил в искренность наших военных, посчитав, что под видом манёвров мы собираемся напасть на какую-либо из европейских стран, учитывая нашу непонятную политическую платформу и старческий маразм её отцов-руководителей.
На сравнительно небольшом участке Северной Атлантики была собрана огромная военная группировка кораблей НАТО. В их стане царила огромная нервозность. Наши не обращали никакого внимания, приступив к делу. После первого дня учений кому-то из членов Политбюро пришла в голову неплохая идея показать вероятному противнику, кто в доме хозяин. Мол, чтобы вы ни делали, мы вас всё равно перехитрим и накажем. Для этого и был разработан план, согласно которому стратегический бомбардировщик должен был скрытно подойти к самому охраняемому кораблю натовских сил – британскому авианосцу «Королева Виктория».
Доверить столь важное дело было поручено экипажу Матвеева. Взлетев с первыми лучами солнца с аэродрома под Берлином, наши лётчики блестяще справились с поставленной задачей, пройдя рядом с британским авианосцем. На корабле на верхней палубе как раз было общее построение. Личному составу, очевидно, ставилась задача на очередной день в окружении сумасшедших русских. На импровизированной трибуне находилось немало высокопоставленных генералов, включая заместителя министра обороны Великобритании. Вынырнув словно из-под воды, заложив лихой крен над надстройкой авианосца и, едва не касаясь консолью волн, самолёт также неожиданно исчез в утренней дымке. Послышался лёгкий хлопок и на палубу бумажным дождём стали опускаться листовки пропагандистского содержания, на которых был изображён Дядя Сэм, копающий канаву за колючей проволокой под охраной красноармейца в неизменной буденовке с трёхлинейкой наперевес. Надпись на английском языке гласила: «Я уже перестроился, а ты?!».
Эту идею предложил, а затем и отстоял перед начальником политотдела армии, Матвеев:
- Подойти к авианосцу любой сможет. А вот уйти от него...
Наткнувшись на недоумённый взгляд политработника, поправился:
- Во всяком случае, у нас получится.
- Хорошо. И что дальше?
- Мы рассчитали манёвр так, чтобы на скорости 1100 километров в час сбросить АГИТАБ (агитационная авиабомба, при подрыве которой выбрасываются листовки, - прим. автора), она взрывается и листовки падают на палубу, а не в воду! Эффект будет потрясающим, я вас уверяю. Высший пилотаж, за который нас в мире и уважают!
Матросы зачарованно смотрели на самолёт сверху. Казалось, до него можно было доплюнуть, настолько близко он проходил. Когда разглядели красные звёзды на стабилизаторе и крыле, без команды бросились врассыпную, ожидая повторной атаки. Эффект превзошёл все ожидания. Несколько фотоснимков, которые успел сделать Романов, обошли тогда большинство советских газет. Поняв, что при желании русские всё равно смогут нанести удар куда захотят и когда захотят, натовцы потеряли интерес к нашим манёврам и сконфуженно отвели свой флот к местам постоянного базирования.
Была середина апреля, ярко светило солнце и воздух начал прогреваться более интенсивно. Тайга энергично освобождалась от снежных оков. По кривым горбатым улочкам, петляющим в распадках между сопок, бежали мутные глинистые потоки. Ребятишки мастерили самодельные кораблики из сосновой коры, вставляли веточку с листиком, вырванным из школьной тетрадки, и пускали их в быстрых ручейках. Ирина находилась дома, чувствовала себя с утра плохо, слабо кружилась голова, не хватало свежего воздуха. Она широко распахнула окно спальни, чтобы поймать слабое дуновение ветерка. Включила телевизор и осторожно легла на диван. С экрана новый Генеральный секретарь, прищурившись, отчего слегка напоминал Ленина, постоянно поправляя сползающие очки в блестящей металлической оправе, раздавал на словах квартиры всем жителям страны, обещая до 2000-го года полностью покончить с пресловутым квартирным вопросом.
Не дурак на вид, говорил без бумажки, слова не глотал, энергичный, словом, производил приятное впечатление. Дима называл его «семи пятен во лбу». Её мозг отказывался понимать происходящие каждый день политические перемены. Вот так, весело и с подъёмом, кремлёвский энтузиаст разваливал огромное государство, заигрывая с Западом и неизбежно проигрывал одну позицию за другой – с высот ядерной сверхдержавы страна катилась в болото стран третьего мира. Слушая доносившиеся с экрана телевизора сказки для взрослых, Ирина взяла лежавшие перед ней на журнальном столике листы с талонами на продукты и стала рассчитывать, как всё же дотянуть до зарплаты, при условии, что никто не знает когда она будет. Задача не решалась, настроение портилось ещё больше.
Услышав звук подъезжающего автобуса, с трудом поднялась и подошла к окну. Автобус неожиданно заглох и остановился прямо посередине большой лужи. Из него, чертыхаясь, стали выходить лётчики. Вышли все, но Дмитрия не было. Ирина заметила, как к её подъезду с большим свёртком в руках направился Олег Матвеев. Через минуту послышался звонок в дверь.
- Открыто! – Крикнула Ирина, медленно вставая с дивана.
- Привет деятелям высокой культуры! – Послышался весёлый голос Олега.
- Привет, привет! – Грустно улыбнулась Ирина, выходя в коридор. – А где Дима?
Вместо ответа Олег молча развернул свёрток, в котором находились белые хризантемы и, упав на одно колено, торжественно вручил девушке.
- Вот, презент от экипажа. Пролетали мимо Голландии, Димка попросил тормознуть на минутку. Не мог же я отказать ему в этой святой просьбе!
- Хризантемы? Весной?! Здесь, в тайге?! – Удивилась Ирина, слегка растерявшись. - Спасибо, конечно, но..., - подыскивая слова, замолчала на мгновение. – А сам-то он где?
Олег успел вставить пару слов, пока Ирина собиралась с мыслями:
- Ира, только не волнуйся. Дима задержался на аэродроме, помогает техникам менять колёса, будет через час или два. Попросил побыть пока с тобой. Не волнуйся, - повторил он. – Куда можно цветы поставить?
Ирина показала на вазу, стоящую на серванте, в которой находились белые розы. Олег недоумённо пожал плечами.
- Выкидывай их, выкидывай! Не стесняйся, - распорядилась Ирина. – Неделю стоят.
Затем неожиданно вскрикнула, побледнела, прислонилась к стене и схватилась за живот, жадно глотая воздух:
- Ой, всё, больше не могу! С утра покоя не даёт, вызывай Скорую! Сейчас рожу прямо здесь!
Олег притащил из кухни табуретку, аккуратно усадил на неё Ирину и схватил телефонную трубку. Набрав 03, жёстко произнёс:
- Говорит майор Матвеев. Срочно приезжайте, жене капитана Романова нужно в роддом. Адрес: улица Взлётная, дом 5, квартира 19.
- Приехать не можем, нет машины, одна в ремонте, вторая уехала в Кедровск, - «обрадовала» трубка. – Можете доставить сами?
- А что – есть ещё варианты?! – Зло бросил Олег. – Готовьте операционную, скоро приедем.
По лбу Ирины струился пот, было больно, она стала кусать губы, чтобы не закричать.
- Ира, дорогая, потерпи, сейчас поедем в госпиталь, - крикнул Олег, выбегая из квартиры.
На улице, в той же луже, мирно стоял автобус с поднятым капотом. Водитель, молодой солдат-первогодок, засучив рукава гимнастёрки, тупо рассматривал двигатель, стоя на бампере.
- Козлов! – Подбежав к автобусу, окликнул водителя Матвеев. – Слушай сюда: если сейчас не заведёшь мотор, имею право расстрелять на месте за срыв боевого задания!
Для пущей убедительности вытащил из комбинезона пистолет и передёрнул затвор. Солдат побледнел и выронил в лужу гаечный ключ.
- Ну же! Заводи мотор! Это приказ! – Заорал Матвеев, наводя пистолет на водителя.
Водитель охнул, закатил глаза и начал медленно заваливаться набок. Матвеев едва успел его подхватить. «М-да, наберут в армию кого попало, а потом удивляемся – почему они вешаются?!», - промелькнуло в голове.
Затолкав солдата внутрь автобуса, офицер остановился в нерешительности. «Что же делать? Куда Димка запропастился? Колёса могли и сами поменять вообще-то. Сейчас без него – ну совсем никак! Точно что-нибудь придумал бы. И, как назло, больше никого здесь нет».
Словно услышав его мольбу, во двор медленно заехал огромный КрАЗ, урча мощным мотором. В кузове аккуратно были уложены большие картонные коробки. Наверное, кто-то из военных переезжал к новому месту службы. Матвеев кинулся к нему. Сделав шаг, запнулся обо что-то и упал в ледяную воду. Не чувствуя боли, вскочил и, прихрамывая, мокрый с головы до ног, подбежал к грузовику. За рулём находился пожилой кавказец.
- Выручай, женщина рожает, надо срочно в роддом! – Обратился к нему Олег.
- Вах-вах, дорогой! Да ты что?! – Удивился шофёр. – Мы её на подножку даже не поднимем. А если поднимем, так в кабине и родит.
Кивнув на стоящий невдалеке автобус, поинтересовался:
- Почему не едет? Что-то серьёзное?
Матвеев молча пожал плечами. Кавказец вышел из кабины и направился к автобусу, не обращая внимания на лужу. Сев за руль, повернул ключ зажигания, мотор чихнул и сразу завёлся.
- Друг, давай ближе к дому, я мигом! – Обрадовался Матвеев, не веря своей удаче, забегая в подъезд....
* * * *
- Паша, тори лыжню, - распорядился командир. - Иначе истребители не отстанут. Экипаж, выполняю снижение и разгон до М 1,5 (число М – отношение скорости полёта к скорости звука, при М = 1 самолёт выполняет полёт на сверхзвуке, - прим. автора). Занять рабочие места, подтянуть привязные ремни и кислородные маски. Дима, убирай полностью крыло. Паша, курс подскажи.
- 250, - чётко доложил штурман.
Через несколько секунд раздался спокойный голос Романова:
- Крыло 65.
- Принято.
- Командир, истребители разбились на две пары, начали менять курс, - обеспокоенно произнёс радист. – Правая - на курсе 200 градусов, удаление 50, левая на курсе 160, удаление 60.
- Коллеги, не обращайте внимания! Так и должно быть, учебник тактики, старшая группа детсада, - невозмутимо ответил штурман, продолжая вычислять наиболее оптимальный курс выхода на «Колорадо». – Манёвр называется «Клещи». Сейчас включат прицел на излучение.
Только он проговорил эти слова, как в наушниках раздался красивый грудной голос девушки – речевого информатора, которую с чьей-то лёгкой руки назвали Рита: «Внимание, атака в переднюю полусферу. Включи активные помехи. Внимание ...».
- Женя, уважь Риту, не отстанет, - сказал Матвеев. – Дамочка серьёзная!
- Включил, в работе, напряжение в норме, - доложил Зайцев.
Рита повторила сообщение ещё раз и замолчала, подчинив своими электронными мозгами слаженную работу экипажа. Штурман доложил:
- Готовлю к запуску и сбросу первую ловушку.
Ловушкой назывался специальный контейнер, сбрасываемый на парашюте. Установленный там генератор выдавал поле сверхвысокой частоты, создавая сильные помехи в работе радиосвязного оборудования, притягивая к себе, словно магнит, волны всех излучающих устройств в радиусе около 100 километров. Никакого сопровождения цели при помощи прицела, тем более эффективных пусков управляемых ракет, на время работы генератора не могло происходить. Как правило, этого времени хватало, чтобы сбить погоню со следа.
Серьёзный минус ловушки заключался в том, что она давала помехи и собственному самолёту, нарушая при этом радиосвязь, работу прицельного комплекса и навигационного оборудования, что при дефиците времени иногда ставило экипаж в весьма затруднительное положение. Но, как говорится, из двух зол стараются выбрать меньшее.
Смолин долго думал над проблемой и додумался, усовершенствовав работу ловушки. Поколдовав над ней вместе со специалистами по радиоэлектронной борьбе авиационного полка дней десять, предложил использовать генератор ловушки в импульсном режиме по специальной программе, следствием чего нарушений в работе прицельно-навигационного комплекса при работе ловушки в дальнейшем выявлено не было.
* * * *
- Где врачи??!! – Кричал Матвеев, бегая по приёмному отделению.
Испуганная медсестра судорожно накручивала диск телефона. Непонятно даже чего она больше испугалась – грозного офицера с перепачканным лицом, с комбинезона которого грязными каплями стекала вода, или стонов роженицы. Номер телефона начальника родильного отделения был постоянно занят.
- Сегодня же пятница, все разошлись по домам, - виновато пыталась защитить коллег медсестра.
- Дайте мне телефон начальника госпиталя, - приказал Матвеев.
- Виктор Иванович в отпуске.
- Тогда его зама.
- Он в командировке.
Не выдержав, Олег стукнул кулаком по столу с такой силой, что подскочили лежавшие на нём регистрационные журналы, а телефон жалобно тренькнул. Медсестра вздрогнула и вжалась в стул, пытаясь стать маленькой и незаметной.
Поняв, криком делу не поможешь, Олег спокойно спросил, только это спокойствие далось ему очень нелегко:
- Ладно. Кто есть??
Ирина сидела в коридоре, бледная, как мел, и негромко стонала, кусая губы, у неё начались схватки. На лбу крупными каплями выступал пот.
- Здесь только акушерка и медбрат.
- Зови!!! Быстро!!!
Видя, что медсестра продолжает находиться в ступоре и не реагирует на слова, сам побежал по коридору. За одной из дверей послышались весёлые голоса. Олег рывком открыл дверь. Там находилась тёплая кампания, несколько людей в белых халатах отмечали какой-то праздник, а, может, просто расслаблялись по случаю окончания рабочей недели. На столе стояли несколько небольших бутылочек со спиртом, лежала нехитрая снедь: нарезанный хлеб, кусок сала, шоколадка, банка рыбных консервов. Один медик, очевидно, медбрат, уже спал, лёжа на кушетке.
- Кто из родильного? - Едва сдерживаясь, чтобы не перестрелять эскулапов на месте, спросил Матвеев.
Симпатичная брюнетка, кокетливо и оценивающе посмотрев на Олега, громко икнув, ответила:
- Ну, я. А что?
- Где остальные?
- Остальные - вот, - кивнула она на спящего медбрата.
Даже и пьяненькая, начала медленно догадываться - вопросы задаются неспроста. Отбросив игривость, спросила:
- Что случилось?
- Женщина рожает, в коридоре сидит.
- Понятно. Будем рожать вместе, - засмеялась она своей шутке. – Я сейчас, не разбегайтесь, - сказала она своим коллегам, встала, покачнувшись, и направилась к выходу.
Олег ходил по коридору и слышал крики Ирины из операционной, но, конечно, ничего сделать не мог, чтобы хоть как-то облегчить её страдания. В приёмном отделении громко хлопнула входная дверь, послышались быстрые шаги. Матвеев увидел Романова.
- Как она? – Спросил взглядом Дмитрий.
Вместо ответа раздался очередной громкий стон. Дмитрий сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, и спиной прислонился к стене. Через некоторое время стало тихо. Ждать пришлось долго. Наконец, дверь операционной открылась и вышла медсестра. Мужчины бросились к ней:
- Кто?
Она опустила глаза вниз и тихо ответила:
- Никто. Ребёнок перевернулся и запутался в пуповине. Я же одна, ничего не смогла сделать. Короче, задохнулся он.
- Мальчик?
- Да.
Она достала сигарету и дрожащими руками пыталась зажечь спичку. Матвеев с ненавистью посмотрел на неё.
- Убийца!!! Раздавлю как гниду! Под суд пойдёшь! Сдохнешь, сука, в тюрьме!
После страшной новости пьяной медсестры у Дмитрия потемнело в голове, подкосились ноги, он прислонился к стене и начал медленно сползать вниз. Подхватив под руки друга, Матвеев довёл его до скамейки. Медсестра отвернулась к окну, делая одну затяжку за другой. Её худые плечи затряслись, она беззвучно плакала. Дмитрий долго смотрел на неё, затем поднялся и подошёл к ней. Рывком развернул медсестру за плечо.
- Верни мне моего сына, - неожиданно сказал он. – Слышишь? Верни мне моего ребёнка! - Закричал он, пытаясь расстегнуть дрожащими руками левый грудной карман комбинезона, в котором находился пистолет.
Дверь в операционной приоткрылась, на пороге стояла Ирина. Она словно почувствовала, что сейчас может произойти непоправимое, и сумела встать с кушетки. Лицо в слезах, сама бледнее смерти.
- Дима, - прошептала она, - не надо. Не бери грех на душу. Малыша не вернёшь, надо учиться жить дальше...
* * * *
- Командир, до первой пары истребителей 30 километров, резко меняют высоту, - обеспокоенно сказал радист.
- Не дрейфь, Женька! Прорвёмся! – Весело произнёс Матвеев. – Паша, где они?
- Перешли в заднюю полусферу, проходят нулевой курс, сбрасываю ловушку. Вертикальное эшелонирование между парами должно быть километр, если они не прогуливали занятия по тактике. Ниже всех находится ведомый второй пары, которая заходит с тыла. На эту роль всегда берут самого сильного лётчика – его задача наисложнейшая. Сбрасываю ловушку, - повторил штурман.
- Давай, давай, - разрешил командир. Аналитический ум не давал покоя. – Какой ещё тыл?! Что за дурацкий манёвр, никак не пойму?! Кто так воюет?! Паша, что они делают?!
- Потом, командир, - улыбнулся штурман.
- Когда потом? В морге или после, когда рядом понесут?! – Не понял командир, заводясь не на шутку.
- Ничего необычного, вторая пара отсекает пути возможного выхода из атаки и готова атаковать при нашем развороте под 90 градусов, ракурс под четыре четверти - наиболее уязвимая наша позиция. Не дрейфь, командир, прорвёмся!
Олег изумлённо посмотрел на Павла, ничего говорить не стал, поняв, что сегодня штурман явно в ударе. Через минуту радист подтвердил:
- Да, Паша, ты оказался прав, расстояние увеличивается: 32 километра до первой пары и 54 - до второй.
- Сейчас будет уменьшаться, на вираж уйдут, вот тут следи за ними внимательно, не проворонь, - подсказал штурман. – Особенно вторую пару.
- Понятно, премного благодарен за совет, - ответил Зайцев, перестраивая аппаратуру под новый манёвр противника.
- Женя, рогатку включи, - напомнил командир.
- Пушку включил, проверена, готова к работе, - доложил Зайцев.
- Гонят, суки, как волков к флажкам, словно на номера выводят, - проворчал Романов.
Рита снова решила напомнить о себе: «Внимание! Срыв атаки, выключи активные помехи. Внимание...».
- Спасибо, солнышко, выключил, - немедленно отозвался радист. – Действует, однако!
- Прошли сверхзвук, текущая высота шесть тысяч метров, на снижении, вертикальная – 180 метров в секунду, продолжаем разгон, - проинформировал штурман. – Олег, снижайся быстрее, подходим к линкору. Удаление 45. Возьми пока влево 10, немного сносит, потом подкорректирую.
- Бедные рыбки, каково им сейчас плавать?! – Не выдержал радист.
- Ихтиандр, делом займись! – Рявкнул командир.
- Тогда уж – ихтиолог! – Засмеялся Евгений.
- Да, рыбок действительно жаль, - неожиданно согласился с радистом Матвеев, успокаиваясь. – Как представлю эту картину: всплывающие дельфины, акулы всякие, брр, мороз по коже.
- Мне вот интересно: что наши заклятые друзья подумают про нас?! – Ухмыльнулся Романов. – Опять скажут, что губим природу?!
- Не природу, а эту, как её? Во, вспомнил - фауну! - Поправил его Павел.
- Майор Романов! Ставлю на вид! Почему это тебя стало волновать?! – С напускной строгостью поинтересовался командир, увеличивая угол пикирования. – Экипаж, отмечаю потерю бдительности и недостаточную ненависть отдельных несознательных членов экипажа к нашему классовому врагу – мировому империализму в лице Соединённых Штатов Америки! Короче, ату его, ребята!
- Сказать-то они скажут, болезные, да что толку?! – Не успокаивался радист. - Разве только ушки запасные нацепят.
- Гуманист ты наш, - засмеялся Матвеев. – Нет, ну прям картина Репина: «Ленин и дети»! Или Сурикова?! Народ, подскажи, кто автор этого шедевра?!
* * * *
Они так ждали этого ребёнка, готовились к его появлению с первой минуты, что все мысли и разговоры были только о нём. После посещения гинеколога, который сообщил Ирине эту радостную новость, они уже знали его имя – Дмитрий и только Дмитрий! Дим Димыч! То, что это будет мальчик – не сомневались ни секунды. Ирина, находясь в декрете, сшила малышу немало распашонок, маленьких смешных штанишек и связала красивый вязаный костюмчик. Димка-отец сделал косметический ремонт в комнате, побелил потолок и поклеил свежие обои. Имея руки, росшие откуда надо, смастерил кроватку-люльку, вспомнив ту, которая была у него самого. Поучилось намного лучше, чем заводской вариант.
Видя, как малыш бойко пинался в Ирином животе, завоёвывая себе первоначальный авторитет, Дмитрий предположил - тёзка непременно станет лётчиком. Жена была с ним согласна:
- Впечатление такое, не я его ношу, а он меня, - смеясь, говорила она. – Когда толкается, ощущение, будто расправляет крылья. Ещё миг – и взлетит...
Информация радиста добавила в колоду второго козырного туза.
- Командир, наблюдаю только три метки на радаре – ведомый второй пары пропал с экрана, - радист обеспокоенно доложил текущую ситуацию.
- Женя, смотри лучше! - Приказал командир. - Паша прав, от них можно всего ожидать. Наверное, идёт на предельно малой, поэтому не видим. Военная хитрость или домашняя заготовка. Включи теплопеленгатор, проверь ещё. Может, поставили какие-то новые помехи, вот и потерял.
- Олег, всё, что есть, задействовал, - обиженно произнёс Зайцев. - Проверил, не наблюдаю. Нет его нигде! На фоне подстилающей поверхности стрекозу засекаю, ты же знаешь!
- Зачем ему уходить на предельно малую? – Вслух начал рассуждать Дмитрий. – Вычислили нашу траекторию?
Смолин, внимательно проверив информацию радиста по своим радарам, неожиданно пришёл к другому выводу:
- Командир, он больше не будет париться насчёт американских интересов. Никогда. Укатали Сивку крутые горки!
- Уверен? – Спросил недоверчиво Матвеев, на всякий случай внимательно оглядев воздушное пространство, будто можно с такого расстояния увидеть маленький шустрый истребитель.
Ракетоносец колом приближался к океану. За бортом по-прежнему ярко светило солнце, внизу мелькали небольшие островки облаков. Картина немного успокаивала.
- Уверен, - кивнул головой штурман. – Видимо, матчасть подвела, как обычно. Может, нервы. Это не Вьетнам, понимают - с русскими воюют. Шансы на успех нулевые. Да и вообще - пора их наказывать.
- У них всегда они нулевые! Хрен они нас возьмут! Хрен!!! – Возбуждённо закричал Романов, отчего напряжение стало сниматься.
Внезапно он почувствовал, что в кабине появился посторонний, даже обернулся назад, но, кроме склонившегося к экранам Женьки, и Паши, что-то вычисляющего на цифровой ЭВМ, никого не увидел. Чувство, что посторонний всё же был, крепло. Дмитрий похолодел: «Что за наваждение?!». Миг – и всё пропало так же неожиданно, как и появилось. Свои сомнения предпочёл похоронить в себе - «ребята засмеют», - грустно подумал он.
Матвеев никак не отреагировал на лозунги помощника и жёстко произнёс, внутренне чувствуя, что вероятный противник должен сейчас прекратить преследование:
- Экипаж, не расслабляться! Продолжаю снижение, в случае атаки и невозможности выполнения задания быть готовыми к аварийному покиданию самолёта, подтянуть поясничный ремень.
* * * *
В последнее время у Ирины начала странно побаливать голова: несильная ноющая боль резко сменялась острой вспышкой, пронизывающей мозг от затылка и уходящая куда-то вниз, потом все резко прекращалось, оставалась черная пустота небытия и секундное ощущение потери времени и пространства, потом все возвращалось в норму. Ирина старалась не замечать грозных симптомов, ссылаясь на простую усталость.
Сегодня боль была просто невыносимой и Ирина решила пораньше отпустить вторую группу учеников. Затем пошла в учительскую и предупредила завуча, что не сможет вести уроки:
- Марина Поликарповна, - обратилась она к невысокой седой женщине. – Раскалывается голова, не могу вести урок.
Завуч внимательно посмотрела на учительницу:
- Хорошо, Ирочка, сделаю изменения в расписании. Иди домой, отдыхай.
- Нет, пойду, немного посижу в классе. Если боль утихнет, уроки отменять не надо. Дети ждут, обещала праздничный концерт.
Завуч благодарно кивнула. Ирина вернулась в класс, задёрнула штору и села в кресло. Внезапно ей стало совсем плохо, комната завертелась, всё поплыло перед глазами. Она попыталась встать и потеряла сознание...
* * * *
Рита разрывалась от обиды, что её приказы не доходят до мужественных мужчин: "Внимание: атака в переднюю полусферу, включи активные помехи. Внимание...".
Матвеев первым среагировал:
- Что за бред?! Как они успели проскочить?! И, главное, когда???!!!
- Олег, нас атакует «Колорадо», - подсказал штурман после некоторого раздумья. – Высота 1500, снижайся до 100, увеличивай вертикальную.
- Командир, не надо, уменьшай угол, не выведем, не истребитель всё же, - Романову не нравился большой угол пикирования.
Матвеев кивнул, начал плавно выбирать ручку на себя и поинтересовался у Смолина:
- Удаление до жуков колорадских подскажи.
- 19, - моментально ответил штурман, ожидая вопроса. – Сбрасываю вторую ловушку.
- Погодь маленько.
Радист доложил:
- Истребители меняют курс, текущий – 60.
Смолин подтвердил:
- Курс падает, уходят влево, сейчас уже 30. – И радостно завопил: - Похоже на отступление, командир!
Матвеев понял, что опять победил:
- Так, зверя не дразним, выводим, перевожу в набор, занимаю 11 тысяч.
- Олег, боевым разворотом вправо, кидаю ловушку на всякий случай, - отреагировал Смолин.
- Теперь не возражаю.
- Командир, не тяни, сбрось перегрузку, ловушка не сходит, - попросил штурман.
Командир слегка отдал ручку управления самолётом от себя, дождался подтверждения сброса, посмотрел на Романова. Дмитрий в это время что-то с интересом разглядывал за бортом.
- Дима, сколько акул всплыло? Бери управление, пока гринписовцы не заметили, линяем отсюда, боевой разворот вправо, крыло - по скорости, набирай 11 тысяч...
Глава 4.
Вся жизнь Димки Романова, сколько себя помнил, с самого раннего детства была связана с авиацией. Он родился в медсанчасти в маленьком домике, занесённом снегом по крышу на Земле Франца Иосифа, на самом северном аэродроме страны. Засыпал под гул авиадвигателей и просыпался от их неожиданных громовых раскатов. Ещё не умея ходить, ползал по полу, держа в руках деревянную модельку самолёта, вырезанную отцом из фанеры. Научившись понимать родной язык, с замиранием сердца слушал многочисленные рассказы отца об истории создания авиации, о самолётах, выдающихся лётчиках и их подвигах. Ему нравились шумные и весёлые папины друзья, часто собиравшиеся в доме. Он любил сидеть в отцовом шлемофоне внутри перевёрнутой, грубо сколоченной солдатской табуретки, с наколенным планшетом, в котором находился зелёный лист бумаги с нанесёнными на нём непонятными линиями, стрелочками, кружочками и цифрами, и представлять себя в кабине огромного бомбардировщика. Любимым запахом были пропахшие керосином перчатки отца.
Это только сначала папин самолёт был очень страшным. Когда он взлетал, всегда ревел так громко, что в доме дрожали стёкла и гремела посуда на полках. Малыш пытался куда-нибудь спрятаться и затыкал уши, боясь громкого звука. Мама смеялась, объясняя, самолёт – хороший, потому что слушается папу, но ребёнок этому не верил. Если он хороший, почему такой страшный?! Однажды поняв, что зверь не причинит зла, Димка перестал его бояться.
Когда ему исполнилось шесть лет, отец рискнул прокатить его на самолёте. Это был совсем маленький полёт по кругу, всего несколько минут, которые перевернули детский придуманный авиационный мир. Он во все глаза смотрел за тем, как папа укрощает ревущего зверя.
Гены – великое дело. Ребёнку отвели место за командирским креслом, убрав плитку, на которой разогревали пищу при длительных полётах, поставили вместо неё ящик с самолётной документацией. Несмотря на общий восторг, он, тем не менее, внимательно наблюдал за действиями экипажа и заметил, что отец при заходе на посадку допустил незначительную ошибку, проскочив посадочный курс. Энергичный крен, предпринятый своим кумиром, исправил ситуацию. Посадка произошла в штатном режиме.
Разбор полётов, как всегда в авиации, был конкретным и скорым. Интуитивно поняв - ошибки допускают все, в том числе и собственный отец, ребёнок задал абсолютно логичный вопрос, тем не менее, надолго выбивший отца из привычной колеи. Знакомый с авиационной терминологией с пелёнок, мальчик спросил, глядя на отца восхищёнными глазёнками:
- Папа, ты специально затянул четвёртый разворот или мне показалось? Потом крен заломил, чуть с ящика не свалился: запросто мог своего ребёнка угробить! Разве так положено по инструкции?! Если с заходом ошибся штурман, гони его с самолёта! Э-эх, ты, лётчик-ас!!! Всё надо делать вовремя! Я вот что думаю: надо было не креном исправлять ошибку, просто раньше выполнять разворот. Ведь так же проще, нет?!
Отец моментально потерял дар речи и изумлённо уставился на мальчика, поняв, что в его семье сегодня родился лётчик. По реакции отца ребёнок решил, что больше ни одна профессия в мире для него не существует. Он твёрдо захотел стать лётчиком, и с этой минуты начал готовиться к приближению своей мечты.
Очень скоро Димка познакомился и полюбил всех отцовских друзей. Вместе с родителями всегда встречал их у порога, выглядывая из-за широкой отцовой спины. Заходя в квартиру, они гладили его вихрастую головёнку и дарили красивые и вкусные шоколадки. Когда кого-либо из них долго не было, уточнял:
- Папа, когда придёт дядя Петя?
Отец тяжело вздыхал, а мать, отвернувшись, смахивала невесть откуда появившуюся слезинку:
- Сынок, он улетел и больше никогда не вернётся.
- Почему никогда? У него теперь другой командир? – Продолжал допытываться ребёнок, не понимая ответа до конца. – А где дядя Серёжа и дядя Слава?
Мать зарыдала и уткнулась отцу в плечо.
- Малыш, они вместе летают...
Отца постоянно переводили с места на место и, когда Димке исполнилось 11 лет, семья оказалась на Украине, во Львовской области, в небольшом, удивительно красивом Старгороде, расположенном в предгорьях Карпат. Заглянув случайно в окно большого дома, оказавшегося, как выяснилось впоследствии, городским Домом пионеров, Димка увидел в комнате множество белых птиц и понял, что пришёл по нужному адресу. Подёргал входную дверь, оказалось закрыто. На стук вышел сторож, сказал, что сегодня Дом пионеров не работает, посоветовал прийти на следующий день.
Едва дождавшись утра, Димка уже бодро вышагивал по пустым улицам города. Когда зашёл внутрь большой комнаты, в которой находились модельки самолётов и планеров, подвешенные к потолку, его встретил седой мужчина, сразу показавшийся Димке знакомым. Он сказал, что здесь размещается кружок авиамоделистов, но категорически отказался зачислить его в группу, предложив прийти на следующий год, мол, у нас и так народу больше, чем надо.
Мальчик мучительно вспоминал, где он мог его видеть и, когда пожилой преподаватель ненавязчиво указал на дверь, вдруг вспомнил - тот служил на севере у отца в эскадрилье. Вот только имя-отчество припомнить никак не удавалось. Легонько подталкивая ребёнка в спину, мужчина довёл его до двери и двинулся назад вглубь мастерской. Не растерявшись, Димка сказал:
- Вам большой привет от папы.
- ?!
- Я вас сразу узнал. Моя фамилия Романов. Вы часто бывали у нас дома, там, на Земле Франца Иосифа. Был праздник, все собрались, дядя Петя играл на гитаре, а вы ему подпевали. Потом мама угощала всех пирогом с рыбой. Вы сначала взяли маленький кусочек, когда увидели, что маме не досталось, отдали ей, помните? Дядя Петя после этого улетел вместе с дядей Серёжей и дядей Славой, папа сказал, они до сих пор летают, им хорошо и никто не мешает.
Бывший полярный лётчик вздрогнул, обернулся, и Димка впервые увидел, как плачут взрослые мужчины. Как потом он узнал, преподаватель авиакружка, которого звали Николаем Ивановичем, был единственным из экипажа дяди Пети, выжившим в той страшной катастрофе Ту-4. Сразу после взлёта самолёт потерял управление и, заваливаясь на левое крыло, упал на торосы. Полный керосином, вспыхнул как стог сена. Когда добежали до самолёта, всё было объято пламенем. Начали рваться снаряды.
Казалось, спасать уже некого. Николай Иванович был командиром огневых установок, сидел в корме, которая после удара о землю отвалилась, что спасло ему жизнь. Остальные девять членов экипажа погибли. Димкин отец, несмотря на рвавшиеся снаряды, подбежал к самолёту одним из первых, разбил блистер и успел оттащить потерявшего сознание стрелка за ближайший торос. Тут же произошёл сильный взрыв. Николай Иванович долго лечился в госпиталях, о лётной работе пришлось забыть, травмы оказались довольно серьёзными.
Через несколько минут Димка уже трудился над моделью своей первой модельки самолёта. С этого времени учёба в школе отошла на второй план, как временное вынужденное ограничение на пути к цели, тем более что через два года началось такое, о чём Димка ещё и не мечтал. Николай Иванович задумал создать планерный кружок, но брал туда только тех, кому исполнилось 16 лет, Димке шёл четырнадцатый. Не представляя себя без этих полётов, он решил добиваться включения в этот кружок самостоятельно, не привлекая отца, который к тому времени занимал должность командира тяжёлого бомбардировочного полка, переучившись на реактивные бомбардировщики Ту-16.
Николай Иванович не желал разделять Димкиного оптимизма и в кружок не брал. Аргумент был железный:
- Тебе нужно сначала получить паспорт. Я из-за тебя в тюрьму не пойду. Подрастёшь – милости просим.
Казалось бы, никаких шансов не остаётся, но это только на первый взгляд. Димка не был бы сыном лётчика, если не придумал следующий ход:
- Ладно, летать нельзя. Понимаю, правила есть правила. Смотреть-то хоть можно?!
Доброе сердце Николая Ивановича дрогнуло, понимая, что настырный парнишка всё равно будет летать, и ответил:
- Право смотреть за полётами, Дима, нужно ещё заслужить.
По выходным в предгорья Карпат их привозил старенький дребезжащий грузовик ГАЗ-51. Планеристы строили площадку для старта и финиша, рубили деревья и кустарники, очищали и выравнивали склон для безопасного полёта. В группе были ученики 9-х и 10-х классов, а также несколько молодых рабочих, успевших уже отслужить в армии. Они вообще казались мальчишке стариками. Многие не выдерживали тяжёлых строительных будней и уходили. Оставались только те, кто уже не мог спокойно ходить по земле. Димка валился с ног, но выполнял свой участок работ полностью. Это не осталось незамеченным инструктором.
Начались полёты, которые и полётами поначалу назвать было трудно: так, небольшие подскоки, на метр-два, в которых планеристы учились балансировке на ветру, пробежке и выдерживанию направления разбега и пробега. Николай Иванович неожиданно сказал, видя, как парнишка с упоением наблюдает за взлётами, помогает затаскивать планер на гору и не чурается никаких работ:
- Романов, твоя очередь! Только без самодеятельности! И помни, за тебя головой отвечаю перед отцом!
Димка с замиранием сердца забрался в кабину и замер в ожидании старта, разглядывая немногочисленные приборы, установленные на приборной доске. Затем друзья его подтолкнули по крутому склону вниз, и Димка в первый раз оторвался от матушки Земли самостоятельно. Инструктор не учёл одну вещь: Димка был самый маленький, потому весил меньше всех. Когда он это понял, мальчик, подхваченный встречным восходящим потоком, уже парил над горой.
Николай Иванович мысленно попрощался со свободой. Одногруппники, показывая на него пальцем и перебивая друг друга, напротив, восхищённо наблюдали за полётом. Сделав несколько кругов вокруг горы, зашёл на посадку, грамотно рассчитав место приземления, и посадил планер недалеко от инструктора так, словно ближайшие несколько лет только этим и занимался. Подбежавшие планеристы вытащили его из аппарата и начали качать. Никому из них столь длительный и высотный полёт до сего времени выполнять не доводилось. С тех пор Димка уже на законных основаниях выполнял полёты и, не взирая на разницу в возрасте, давал дельные советы более старшим товарищам.
Однажды, уже перед выпуском из школы, Дима с инструктором пытались опробовать новый двухместный планер. Видя надвигающуюся грозу, мальчик уговорил-таки старого инструктора выполнить взлёт:
- Давайте полетаем, тучка далеко!
Инструктор опять пошёл у него на поводу. В полёте поинтересовался:
- В какое училище пойдёшь?
- В истребительное, конечно.
- Почему в истребительное?! – Удивился Николай Иванович. - У тебя же батя всю жизнь бомбёром был! Век истребителя недолог – большие перегрузки, врачи особенно тщательно следят за здоровьем, много не налетаешь.
- Налетаю, - заверил его Димка. – Вы же меня знаете, я настырный. Мне больше всего нравятся истребители. Летаешь один, словно птица, не надо ни за кого отвечать. Ошибся – сам и расхлёбываешь. Да и куда хочешь, туда и летишь, хочешь – облака разгоняешь, хочешь – сложный пилотаж крутишь или воздушный бой ведёшь. Романтика! А бомбардировщик – что?! Час полёта – ж-ж-ж, два часа полёта – ж-ж-ж, три часа – опять тот же звук! С ума сойдёшь! То ли дело истребитель! Эх, вам этого не понять!
Гроза стремительно надвигалась, неожиданно задул сильный шквалистый ветер, поднявший на площадке море пыли и пригибая к земле здоровенные деревья. Инструктор обеспокоенно скомандовал:
- Немедленно на посадку!
Но было поздно. Планер начал резко набирать высоту, не реагируя на отклонения ручки управления. Стрелка вариометра (прибор, показывающий вертикальную скорость снижения или набора, - прим. автора) легла на предельное значение. Высотомер бесстрастно отсчитывал сотни метров, словно полёт выполнялся и вправду на истребителе.
- Старый дурак, - спокойно произнёс сзади Николай Иванович, - думал, из-за тебя в тюрьму сяду, но, похоже, ошибся. Ты хоть понимаешь, что жить нам осталось, сколько Бог нарезал? Вероятно, ему как раз таких бесстрашных сейчас и не хватает! Наверное, эскадрилью планеристов набирает!
Димка не успел осознать слова инструктора в полной мере:
- Мне папа часто говорил: лётчик должен быть тупой и храбрый!
- Эх, сынок, сынок, - проворчал инструктор, - ты что, на самом деле такой?! Не понял, что мы уже не приземлимся? Такая кучёвка истребителям хребты ломает, что про нас тогда говорить?!
До Димки постепенно стал доходить ужас их положения. Он не чувствовал того страха, который сковывает движения и парализует мозг, не давая возможности думать и действовать. В голове вертелась одна мысль: «А как же лётное училище?!».
Планер швыряло по грозному небу, словно спичку в водовороте. Крены удавалось парировать с огромным трудом. Некогда даже было испугаться. Неожиданно ситуация изменилась на 180 градусов. Планер словно наткнулся на стену, воздухоплаватели почувствовали сильный толчок и поняли, что всё только начинается – так просто Бог никого не принимает. Неведомая сила неудержимо потянула планер к земле. Сверкнула яркая молния, и практически одновременно с ней раздался оглушительный гром. Планер словно замер. Сидящий сзади инструктор, как умел, перекрестился.
Ливень заливал фонарь так, что за бортом ничего невозможно было разобрать. Николай Иванович не растерялся и крикнул:
- Переходи на пилотирование по приборам! Смотри на авиагоризонт, твоё спасение в нём!
Димка за словом в карман не полез:
- А ваше?!
Инструктор довольно крякнул, но промолчал, решив не отвлекать пустыми разговорами. Стрелка вариометра опять легла на ограничитель, но теперь уже с другой стороны. Ситуация повторилась с точностью до наоборот. Планер не реагировал на отчаянные попытки воздухоплавателей изменить режим полёта и вертикально шёл к земле. Похоже, Бог на самом деле для разнообразия вознамерился создать планерный отряд! Когда до земли осталось около 300 метров, на несколько секунд полёта, не больше, парень почувствовал, что планер уже не так резко затягивает в пикирование. Осторожно взял ручку на себя и аппарат тяжелее воздуха нехотя стал подчиняться.
Впереди, куда ни глянь, были поля. Дождь закончился. Грозой их отнесло от гор на приличное расстояние. На вираже погасили скорость. Дима нашёл ровную площадку и плавно подвёл планер к земле. Осталось только слегка добрать ручку и сесть. Пока Романов-младший раздумывал и рассчитывал окончательное место приземления, планер ждать не стал. Зависнув на мгновение, резко опустил нос и начал валиться на крыло. Полностью взятая ручка на себя и отклонённая педаль лишь немного смягчили грубую посадку. Дима не смог выровнять планер перед самой землёй, и любители острых ощущений приземлились с довольно приличной вертикальной скоростью. Инструктор, первым пришедший в себя, ещё на пробеге поинтересовался, ухмыляясь:
- У тебя в родне не было японцев, имеющих отношение к авиации?!
- ?!
Инструктор пояснил:
- Их звали камикадзе. Они тоже выравнивать не любили, потому что не умели.
Потом они долго сидели в кабине, не открывая фонаря, и молчали, заново переживая роковые мгновения. Из задней кабины потянуло папиросным дымком. Димка знал, инструктор не курил, после той катастрофы врачи строго-настрого запретили курить. Николай Иванович и не курил, но папиросы, на всякий случай, держал в кармане. Случай представился. Докурив, засунул окурок в спичечный коробок и негромко сказал:
- Дима, хочу, чтобы ты стал лётчиком. Знаю, будешь сильным лётчиком. Сегодняшний случай показал, в сложной обстановке ты не паникуешь, а ищешь варианты. И не беда, что не всё пока получается гладко. Я дал тебе всё, что мог, но я, увы, не лётчик, я – стрелок и не умею обучать лётному делу, не умею летать так, как летает твой отец. Тебе нужно учиться дальше. Езжай, учись на истребителя, но запомни, что в авиации везёт не всем и не так часто, как хотелось бы.
Стать истребителем Димке не довелось – подкачало здоровье, «кардиограммой не вышел», - сказал с улыбкой отец, узнав о неудаче сына, поступавшего в лучшее в стране Ейское авиационное училище лётчиков, готовившее полубогов – истребителей-бомбардировщиков, умеющих практически всё: и открыть ракетой дверь, и попасть бомбой в замаскированный подвал, сбить противника в жестоком воздушном противостоянии или потопить вражеский корабль одной торпедой.
К тому времени Романов-старший уже не летал, был на пенсии. Его сняли с должности за катастрофу в полку, когда экипаж тяжёлого бомбардировщика, выполняя полёт парой в качестве ведомого, при невыясненных обстоятельствах пропал над Балтикой. Высказывались разные версии, вплоть до посадки на один из натовских аэродромов или сбития ракетой. Подтверждения первая версия не нашла. Искать пропавший самолёт на глубине 2-х километров тоже не стали, тем более что не смогли даже правильно определить его место крушения.
Падение самолёта на воду сопровождается, как правило, разливом нефтепродуктов, но никаких следов в течение последующих суток обнаружить не удалось. Полёт проходил ночью, ведущий заметил пропажу ведомого не сразу. Поменяв эшелон и встав в левую коробочку, полчаса пытались связаться с ведомым. Когда стало понятно, что ведомый на связь больше никогда не выйдет, доложили на базу. Командиром экипажа ведущего был Димкин отец.
Вдовы членов погибшего экипажа пенсии по случаю потери кормильцев не получали. Отец, как командир полка и человек, считающий себя одним из виновников катастрофы, помогал, чем мог. Высокая комиссия из Москвы, узрев в гарнизоне недостатки, типа высокой травы на газоне и непобеленного клуба, вынудила отца сдать дела. Мать приняла эту новость с восторгом, предлагая взамен заняться сельским хозяйством. «Хочешь, чтобы я был ближе к земле?», - спросил опухший от слёз и водки отец после недельного запоя.
Как жена лётчика, мать понимала состояние отца и делала всё, чтобы быстрее вернуть его к полноценной жизни. Она сумела переключить его внимание от расставания с небом, и через месяц они купили небольшой домик с участком земли возле Трускавца.
По совету отца сын быстро забрал документы и уехал в училище, готовившее лётчиков на самолёты с двойным управлением. Когда Димку стали называть Дмитрием, он однажды спросил у отца, приехав на каникулы:
- Папа, почему я родился на Земле Франца Иосифа? Что мы там делали?
- Как это что?! – Удивился отец. – Как и везде – Родину защищали!
- От шпионов, что ли? Граница только на карте! Там же, кроме белых медведей, никого нет?! – Настал черёд удивляться Дмитрию.
- Кроме белых медведей, говоришь? Послушай, как всё было.
Отец вытащил из старенького комода потёртый альбом с фотографиями, положил его на стол и начал свой очередной удивительный рассказ.
В начале 1945 года на один из советских аэродромов в Приморье приземлились подбитые японцами три американских бомбардировщика В-29. Осмотрели эти машины наши специалисты и призадумались: то была настоящая авиация, опередившая советскую на поколение. Самолёты отремонтировали и в кратчайший срок перегнали в Москву. Сталин походил вокруг них в полной задумчивости, держа в руках потухшую трубку. Покачав головой, приказал вызвать Туполева.
Когда тот приехал на аэродром, Сталин начал без предисловий:
- Товарищ Туполев, партия и правительство доверяет вам дело государственной важности: построить самолёт, который превосходил бы этот американский бомбардировщик по дальности полёта и бомбовой нагрузке. Можете привлекать для работы любого авиаспециалиста и неограниченные средства. Соответствующее распоряжение я подготовил.
Туполев подошёл к делу с подобающим размахом. Он разобрал В-29 до последней заклёпки и внимательно изучил все детали. Его интересовала любая мелочь. Сделав химический анализ конструкции фюзеляжа, понял состав сплава, применяемого в американском самолёте, и предложил некоторые технологические нововведения, позволившие добиться таких же характеристик металла, но более лёгкого по весу. Нашим специалистам удалось разобраться в сложных устройствах дистанционного управления пушками, радиолокационных прицелах и навигационных системах.
Задание Сталина было выполнено примерно за полтора года. Аналог В-29 получил название Ту-4. Туполеву, в принципе, удалось создать неплохой самолёт, довольно простой в эксплуатации, неприхотливый и достаточно надёжный. Впрочем, в первом «советско-американском» самолете имелся серьезный изъян. С залитым по самую горловину керосином он мог пролететь чуть больше пяти тысяч километров – до тех самых «военно-промышленных и административно-политических центров США». Что делать летчикам после выполнения боевого задания? Сдаваться на милость пострадавшим? Или выступать в роли японских камикадзе? Что это – билет в один конец?!
После мучительных споров и раздумий принято решение оборудовать Ту-4 системой дозаправки в воздухе. Хотя были и такие мнения, что, мол, время матросовых не прошло – если партия доверила тебе оружие, умереть за неё является почётной обязанностью любого гражданина. Хорошо, что здравый смысл всё же взял верх.
В кратчайший срок работы были проведены. В строевых частях отобрали наиболее опытные экипажи, которым удалось освоить дозаправку машины в воздухе, хотя технически это представляло крайне серьёзную проблему. Теперь боевая задача могла быть успешно реализована. Самолёты могли долететь до территории США и благополучно вернуться на родину. Одним из аэродромов посадки был прекрасно оборудованный аэродром Грэмбэл на Земле Франца Иосифа. Еще в спешном порядке готовились специальные взлетные полосы в Анадыре и на Тикси. Кроме того, практиковались посадки наших бомбардировщиков на лёд полярных морей.
Когда начали прорабатывать планы нанесения массированного удара по США с разных аэродромов, стало ясно, что многим экипажам на обратном пути пришлось бы несладко. Среди возможных вариантов их спасения предполагалось, что после бомбометания экипажи должны на парашютах покинуть самолет «в удобном районе», а дальше уже пробираться к своим. Как в Великую Отечественную — через белорусские леса и болота.
- Как к своим? – Не понял Дмитрий. – Это же Арктика! Там через два часа замёрзнешь! Как же вас могли снять со льдины?! Тогда даже вертолётов не было!
- Сын, об этом никто не думал, - спокойно объяснил отец. - Мы были объединены общей идеей. И любили самые рискованные полёты. Тебе никто не сознается, что боится, надевая парашют и пристёгивая себя к самолёту. Тот, кто не боится, лётчиком быть не может. Боятся все, только стараются об этом не говорить и не думать. Страх – чувство естественное. Мы знаем, чем может закончиться полёт. Мы хороним своих друзей и продолжаем мечтать о небе. Почему мы это делаем? Думаешь, мы сумасшедшие фанатики?!
- Почему, папа?
- Понимаешь, сынок, авиация – настоящая мужская профессия. Здесь нет места эмоциям. Только расчёт, трезвый и окончательный. Ты рассчитываешься своими знаниями, разумом, опытом, наконец, с Богом за право стать к нему ближе, поднимаясь в воздух. Ведь изначально он создал нас явно не для этого, правда? Это право дано не каждому и его нужно доказывать постоянно. Ты ставишь на кон всё, что у тебя есть – свою жизнь. Тогда сможешь не просто одерживать победы над опасностью, но одерживать их во имя высокой цели. А за это не жалко и жизнь отдать.
* * * *
Ирина тяжело вздохнула и осторожно постучала в дверь.
- Можно! – Раздался голос.
Она взялась за ручку двери, собираясь с мыслями.
- Заходите, открыто! – Повторил голос уже громче.
Дверь открылась сама, и на пороге показался пожилой врач. Ирина от неожиданности чуть не упала. Посмотрев на девушку поверх толстых очков, подбадривающе ей подмигнул, жестом предложил войти в кабинет. Ирина обречённо опустила голову вниз и зашла внутрь. Она шагала медленно, словно боясь, что сейчас упадёт. Выглядела плохо - бледная, под глазами тёмные круги. Доктор взял её за руку и осторожно подвёл к столу.
- Присаживайтесь, пожалуйста, сейчас закончу, - кивнул на стул, проговорил доктор.
Взяв ручку, несколько минут что-то записывал в журнале. Дописав, отложил его в сторону и внимательно посмотрел на Ирину:
- Итак, слушаю.
- Понимаете, доктор, не знаю, что со мной происходит, - осторожно начала она. – Какая-то постоянная депрессия. Чувствую, что меня что-то гнетёт, давит, но не могу понять своё состояние. Я быстро утомляюсь, многие вещи стали меня раздражать, чего раньше за собой не замечала. Муж носит меня на руках, лишь бы угодить, придумывает, куда бы пойти, что сделать. А мне ничего не хочется делать, не хочется никуда идти. Всё кажется таким ... безнадёжным, что ли.
Доктор вслушивался в каждое слово, не перебивая.
- И ещё – у меня иногда без всякой причины появляется какой-то дикий, неосознанный страх. Знаете, когда вы идёте ночью по тёмному лесу, то каждую секунду ждёте, что на вас кто-то хочет напасть и ударить. Вы знаете, что на вас нападут, но не знаете когда. Вот это чувство, чувство ожидания нападения – самое страшное. Я боюсь оставаться одна, я боюсь, когда на аэродроме взлетают самолёты, боюсь, когда прекращается звук запускаемых двигателей, я боюсь ... тишины.
Её голос понизился до шёпота:
- Доктор, что со мной? Может, я схожу с ума?!
- Вряд, ли, - покачал головой пожилой врач. – Вы слышали когда-нибудь об ангедонии?
Ирина покачала головой. Доктор пояснил:
- Это нарушение биологического равновесия, вызывающее подобные симптомы. Ничего страшного. Теперь есть немало препаратов, чтобы вас вернуть к нормальной жизни. Эти лекарства не имеют побочных эффектов и прекрасно действуют. Конечно, я вас обследую, но, думаю, мы ничего не найдём. Раздевайтесь, пожалуйста, послушаю сердечко.
После осмотра, когда Ирина оделась, доктор сказал:
- Я выпишу вам рецепт на велбутрин. Вот, принимайте этот антидепрессант, наша новая разработка, к счастью, в гарнизонной аптеке пока имеется, завезли недавно и в достаточном количестве.
Ирина безучастно наблюдала, как доктор берёт рецептурный бланк и записывает в него какие-то непонятные слова. Затем вытащил печать, дыхнул на неё и прислонил к бланку.
- Прошу вас, - добавил врач, - прийти сюда ровно через неделю. Если почувствуете хуже, немедленно звоните.
С этими словами он вручил Ирине рецепт.
- Спасибо, доктор. Надеюсь, это излечит меня от снов.
- Каких снов?
- Я разве не рассказала вам о них?! – Удивилась девушка. - Каждую ночь я вижу один и тот же кошмар – будто плыву на яхте, дует ветер, и море зовёт меня. Я подхожу к поручню, перегибаюсь, оказываюсь в воде и тону, захлёбываюсь.
- Это признак вашего повышенного утомления, - начал доктор. – Это пройдёт, вам нужно несколько дней простого отдыха. Вы где работаете? Давно были в отпуске?
- Доктор, не понимаю, - Ирина явно не слышала врача, снова уйдя в свои переживания.
- Ну, что же тут непонятного? Вы просто устали, - негромко повторил он. – Вам нужно отдохнуть.
- Доктор, почему именно море? Ведь я никогда его не видела...
Тяжёлый полёт близился к завершению, радист уже связался с руководителем дальней зоны своего аэродрома. Смолин подсказал:
- Рубеж начала снижения.
- Командир, моя очередь! – Напомнил Романов.
По заведённой в экипаже традиции, одну посадку делал командир, следующую – его помощник. Матвеев устало махнул рукой, мол, не против. Затем, улыбнувшись, сказал:
- Надеюсь, сядешь не как тот инспектор с дедом Мазаем?!
Этот случай в авиации уже стал легендой, оброс вымыслами и мало кто знал его реальную картину. А правда была такова...
Когда в полк тяжёлых бомбардировщиков пришли несколько молодых лейтенантов, их, естественно, распределили по разным экипажам. Пролетав год, командование обратило внимание, что два лейтенанта значительно превосходят остальных по уровню подготовки как лётной, так и теоретической. Это были Матвеев и Романов. Командир полка постоянно тасовал колоду из экипажей: одни лётчики увольнялись или переводились к другому месту службы, кого-то списывали по здоровью, третьи не могли сработаться между собой психологически, и их приходилось ставить в другие экипажи. Не успели лётчики привыкнуть друг к другу, как нужно опять вносить корректировки. Это было не очень удобно и впрямую влияло на боеготовность полка. Поэтому командир полка решил рискнуть и создал из вчерашних курсантов молодёжный экипаж, на первых порах в качестве усиления придав ему опытных лётчиков.
Матвеева начали готовить на левое, командирское кресло, Романову, к тому времени полностью прошедшего программу подготовки в качестве помощника командира корабля, закрепляли навыки на правом кресле с обещанием, что, при первой же возможности, будет летать на командирском месте. После нескольких контрольных полётов, подтвердивших, что Матвеев - прирождённый командир экипажа, на полковом построении были доведены до всех изменения в штатном расписании. Вот так в их экипаж попал штурман майор Мазаев, занимавший должность старшего штурмана полка. За глаза его все звали просто - дед Мазай.
«Деду» было всего 42 года, что по авиационным меркам равнялось глубокой старости. Если лётчик при проверке Мазаевым действий в штурманском отношении допускал ошибку, тот реагировал следующим образом: «Нет, братец, ты не лётчик, ты – заяц, находишься на борту незаконно, без билета». Чтобы получить билет на очередной вылет, нужно заново сдать зачёт, на котором приходилось ещё изрядно попотеть – Мазаев спуску не давал никому, зная свой предмет досконально. Вот так и родилось это безобидное прозвище.
Как-то раз, идя на полёты, Матвеев с изумлением заметил, что дед Мазай сосредоточенно роется в мусорных баках. Увидев молодого лётчика, немного смутился, но поиски не прекратил. Матвеев спросил, пряча улыбку:
- Что, Михалыч, жизнь довела?! Сочувствую...
Дед Мазай проворчал:
- Димка твой попросил у меня шитого краба на фуражку, я пообещал. Сегодня сунулся в шкаф, чтобы краба снять, всё перерыл – нет фуражки! Я к жене – куда, говорю, дела? Отвечает, всё твоё старьё на помойку вчера отнесла, и фуражку, и шинель, мол, сколько будешь барахло собирать?! А у меня там, под крабом, заначка была – четвертной, да под погонами шинели - вторая, там заныкал полтинник. Чуть не убил, заразу! Плюс к тому, ещё и мост треснул. Какие уж тут сегодня полёты?!
Дед Мазай вытащил изо рта кусок моста и показал Олегу, затем засунул обломок назад. Достал из кармана папиросину и закурил, опёршись плечом о бак. Докурив, продолжил поиски:
- Ну, вот – полюбуйся, - дед Мазай откопал-таки со дна бака фуражку. Повертев в руках, выбросил обратно, горько вздохнув. – Краба уже сняли, козлы.
Матвееву очень нужны были сегодняшние полёты, так как он выполнял контрольные полёты на проверку техники пилотирования и боевое применение с проверяющим инспектором из штаба армии и получал допуск к сложным видам полётов. Кое-как упросив деда Мазая осчастливить сегодня своим присутствием экипаж, Матвеев, радостный, кинулся готовить самолёт к вылету.
Полётное задание было выполнено безукоризненно, на посадочном курсе инспектор сказал:
- По полёту замечаний нет, единственная погрешность, пожалуй, была на взлёте: после отрыва сразу не дери нос, это не истребитель, дай самолёту почувствовать, что он в воздухе, при сильных порывах ветра можешь вывести на срывной режим.
Затем неожиданно добавил:
- Хочу попросить тебя дать выполнить посадку, а то я только и делаю, что инспектирую, уже и забыл, как надо садиться. Не против?
- Нет, конечно. Только...
- Что?
- Только не забывайте: оценка по средствам объективного контроля мне пойдёт, а не вам.
Инспектор недовольно посмотрел на Матвеева, хотел возразить, но промолчал. Проблемы начались ещё на глиссаде. Инспектор нервничал, постоянно ошибался, отдавая команды на выпуск шасси, закрылков и фар не в установленных Инструкцией лётчику местах, всё время уходил с курса и не выдерживал режим снижения. Дальний привод прошёл ниже положенного по инструкции, руководителю зоны посадки даже пришлось вмешаться, корректируя глиссаду. Посадка получилась грубой, практически без выравнивания, на три стойки сразу. Самолёт застонал, но удар выдержал. По лётным нормативам такая посадка тянула на предпосылку к лётному происшествию, а, значит, на строгое наказание лётчика и отстранение его от последующих полётов вплоть до снятия с лётной работы ввиду непрофессионализма.
Матвеев видел все ошибки, но не решился вмешиваться в управление. Зато дед Мазай не упустил своего шанса. Сразу после касания о ВПП закричал нечеловеческим голосом, держа в руках обломок моста. Инспектор растерялся и даже прекратил торможение. Матвеев моментально среагировал и выпустил тормозные парашюты, чтобы не выкатиться. Дед Мазай жестами показал, что, мол, ничего, ничего, потерплю, только сруливайте с полосы побыстрее! На рулении произнёс, обращаясь к инспектору:
- Это всё ваша посадка! Чуть не убили! Даже мост не выдержал! И не вздумайте валить на лейтенанта – перед всей дивизией опозорю!
Инспектор не поверил, что грубая посадка могла привести к такому результату, спорить не стал, каким-то непостижимым образом договорился с неподкупным капитаном, начальником отдела средств объективного контроля, и быстро уехал, не оставшись даже на разбор полётов. Зато у деда Мазая настроение поднялось: одному грустить - хуже смерти.
* * * *
Третьи сутки Ирина находилась в глубокой коме, душа неспешно отделяется от тела, обезображенного страданиями. Она видит себя, распростёртую и беспомощную в руках врачей, видит их озабоченные лица, слышит нервные голоса и собственное хриплое прерывистое дыхание. Она видит свои муки, но не чувствует их. Сладкое чувство отрешённости от собственной плоти тем радостней, чем дольше это происходит. Ей хочется разделить эту радость с самым близким и дорогим человеком – с Дмитрием.
И, как по волшебству, оказывается в кабине стратегического бомбардировщика. Знакомый и всегда добрый голос Матвеева на этот раз был властным и строгим:
- Экипаж, не расслабляться! Продолжаю снижение, в случае атаки и невозможности выполнения задания быть готовым к аварийному покиданию самолёта, подтянуть поясничный ремень!
Она никогда не видела такое страшное и полное решимости лицо Дмитрия, который кричал: «Хрен!!! Хрен они нас возьмут!».
Что произойдёт дальше, Ирина предотвратить не в силах, с немым криком унеслась прочь, дальше, туда, где Дмитрий будет в безопасности. Следующая картина была слегка размыта, очертания неясны, словно в тумане, ей пришлось усилить воображение, и вот она видит безмятежного Матвеева, скрестившего руки на животе, напряжённый взгляд мужа, пот, крупными капельками появляющийся из-под его защитного шлема, слышит спокойные и уверенные доклады штурмана экипажа:
- Высота 400, удаление 8, на курсе, на глиссаде...
- Высота 300, удаление 6, на курсе, на глиссаде, фары...
Дмитрий говорит, подмигнув ей с улыбкой – Ирина готова была поклясться в этом! – переключив на верхнем щитке тумблер:
- Фары включил...
Штурман:
- Подходим к дальнему...
В кабине раздаётся мелодичный звоночек. Матвеев голосом усталого праведника говорит кому-то:
- Сто десятый, дальний, крыло, фары, шасси, механизацию выпустил, к посадке готов.
Кто-то ровным голосом ему ответил:
- Посадку разрешаю, ветер слева под 90, 12 метров, порывами до 18.
Матвеев спокойно соглашается:
- Вас понял...
Штурман:
- Высота 150, удаление 3, идёшь на правую сторону, на глиссаде.
- Дима, возьми два градуса влево, - советует Матвеев, зевая. – Наверное, ветер усилился.
Самолёт подрагивает, недовольно водит острым носом и не хочет снижаться, словно опасается за свою судьбу. Ирина смогла прочитать мысли мужа: «Понятно, скорость стала падать, закрылки вышли полностью, вот он и не хочет садиться, вспухает. Надо чуть оборотики прибрать и следить внимательно за скоростью и темпом её падения. Нельзя допустить резкого падения – до полосы шлёпнешься, но и на повышенной скорости подходить тоже нельзя. При сильном боковом ветре такой подход сродни самоубийству – сдует с полосы на выдерживании в момент, моргнуть не успеешь! Креном не прикроешься - можно зацепиться законцовкой крыла за землю. И вообще: посадка - не опаснее, чем прокатиться на велосипеде по двору. Главное здесь - просто УГАДАТЬ мелодию. Ну, что ж - попробую!».
Ирина даже удивилась: все что-то комментируют, один Димка почему-то молчит. Вот взгляд его стал жёстче, злее, словно бросал вызов сопернику, движения ручкой резкими, двойными, короткими. По его лицу пот покатился градом. Взявшись за две небольшие рукоятки из четырёх, расположенных слева, медленно потянул их на себя. Самолёт начал слегка тормозиться. Матвеев, глянув на приборную доску, удовлетворённо кивнул. Опять затренькал звоночек.
Штурман:
- Ближний, на курсе, на глиссаде.
Романов бросает быстрый взгляд на полосу и докладывает:
- Полоса свободна.
Штурман немедленно заканчивает фразу:
- ... принятие решения.
- Садимся, - Матвеев, не меняя позы, отвечает, как показалось Ирине, немного удивлённо: «Мол, а что ещё делать?!».
- 40... скорость 330...30... на курсе...20...15... на курсе... скорость 310... 10...5...4...3... торец... 2... полтора... метр ...80 сантиметров ...
- Пашка, не издевайся! – Кричит Романов, добирая ручку.
Не обращая внимания, штурман продолжает отсчёт:
- ...50 сантиметров... 30 ... 10 ... касание... корабль на континенте.
- С парашютами не спеши, - напоминает Олег.
Самолёт будто замер и плавно коснулся земли, раскручивая колёса по стылому бетону, мягко, невесомо, как те опытные гуси-лебеди на озере. Ирина даже не почувствовала касания. «Зачем он всё время ему мешает? - Подумала она с грустью, следя за подсказками Матвеева, - мой Дима летает ничуть не хуже, это всем известно, и в лишней опеке не нуждается».
В это время штурман не удержался от комплимента:
- Дима, строго по осевой, в полосе точного приземления, молоток!
Евгений зааплодировал. Олег сказал с лёгким оттенком зависти в голосе:
- Присоединяюсь, так держать!
Романов, удовлетворённо:
- Вам спасибо! Уговорили-таки птицу! Есть ещё порох в пороховницах!
Даже руководитель полётов, человек, от которого комплиментов никогда не дождёшься, убелённый сединой, опытнейший лётчик, начинавший лётную карьеру ещё на Ту-4, не смог удержаться:
- 110-й, нет слов! Кто сажал?
Матвеев рассмеялся:
- Сам сел, главное – не мешать!
Дима нажал на кнопку выпуска тормозных парашютов, самолёт начал резко тормозиться и повёл носом, словно пытаясь показать, что он не всегда бывает белым и пушистым. Романов легко парировал разворачивающий момент, ракетоносец безропотно подчинился опытной руке, и только тут лётчик позволил себе улыбнуться.
Картинка смазывается и Ирина снова возвращается в больничную палату.
Продолжение: https://m.dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/moment-prervannogo-dvijeniia-glava-5-6-64e35707a4c73b7a8251da07
Предыдущая часть: