Не вернувшимся с боевого полёта посвящается.
Если бы мне предложили сыграть историю
моей жизни, я сыграл бы «Чакону» Баха.
В. Спиваков
Казалось, природа сошла с ума. Сначала налетел ветер. Завывая, принялся пугать припозднившихся прохожих. Затем неожиданно стих, дожидаясь подкрепления в виде кучево-дождевых облаков. Дождь обрушился стеной и терзал измученный городок всю эту длинную-предлинную ночь, барабаня в окна и гремя по крышам немногочисленных домов, прятавшихся в бескрайней тайге. Вода в озере бурлила и кипела, лопаясь под натиском крупных капель. Седые волны с шумом обрушивались на берег. Порывистый ветер довершал разгром, угрожающе раскачивая огромные деревья. С них клочьями слетали сизые листья и ложились на бушующий водоём.
К утру ветер угомонился. Грязная пелена облаков стала тоньше, дождь прекратился, показалось чёрное небо с догорающими звёздами. Огромный багряный диск робко показался из-за горизонта, кинул розовую стрелу из-за тучи. Начинающийся рассвет, выглянув из-за сопки, лениво мазнул лучом по верхушкам деревьев, выхватывая у ночи спрятанную позолоту листьев. Затем обогнул озеро, напустив на него тумана, и отразился от фюзеляжей красивых белых птиц, дремавших на аэродроме. Огромные птицы остались глухи к застенчивым попыткам заигрывания, и просыпаться явно не спешили. Тогда рассвет сменил тактику, начал действовать настойчивее. Ему удалось добраться до гарнизона и заглянуть в окна верхних этажей. Но и там никто не обратил на него абсолютно никакого внимания. Обидевшись, поднатужился и зажёг разом день во всём городке.
Начались выходные, спешить некуда, авиаторам можно попробовать отоспаться. Осталась позади напряжённая неделя изматывающих душу, сопряжённых с большим риском, полётов. Поэтому все военнослужащие отдельного тяжёлого бомбардировочного авиационного полка, за исключением лиц, находящихся на боевом дежурстве, отдыхали.
Не спалось только Дмитрию Романову, помощнику командира корабля стратегического ракетоносца. Лёжа на диване, выкурил подряд несколько сигарет, периодически бросая быстрые, нетерпеливые взгляды на холодные светящиеся цифры электронных часов, стоявших напротив на телевизоре. Находясь под неизгладимым впечатлением произошедшего несколько дней назад разговора с учителем музыки местной школы, снова и снова перебирал в памяти эти волнительные мгновения.
Зная прописную истину, что, когда чего-то сильно ждёшь, время окончательно останавливается, он, тем не менее, сумел дождаться заветных цифр на табло. Наскоро позавтракав и, запихивая остатки бутерброда уже на ходу, через несколько минут открывал массивную входную дверь гарнизонной библиотеки.
Библиотекарь, пожилая худенькая женщина, за свою долгую библиотечную жизнь, похоже, уже ничему не удивлялась. Не удивилась она и столь раннему визиту посетителя в выходной день. Поправив очки с толстыми стёклами, тихо спросила, отложив толстый журнал в сторону:
- Доброе утро!
- Здравствуйте! Мне нужна книга о Бахе, - смущённо произнёс Романов и почему-то густо покраснел, словно речь шла о новом номере эротического журнала. Затем добавил, боясь, что его могут неправильно понять:
- Немецком композиторе Иоганне Себастьяне Бахе. Мне сказали, в библиотеке она есть.
- Есть, - подтвердила библиотекарь. - Вам нужны его автобиографические данные или интересует информация о творческом наследии?
- Даже не знаю, - не уверенно ответил Дмитрий. – Что посоветуете?
Вместо ответа она сняла очки, начала протирать стёкла платочком, вытащенным из рукава:
- А в воздухе-то вы посмелее будете! – Неожиданно произнесла женщина, подняла голову и изучающее посмотрела на него. – Из экипажа Матвеева? Не ошиблась?!
«О! И эта туда же! - Подумал Дмитрий, взглядом продолжая сверлить ближайший стеллаж. – Мы явно становимся невероятно популярными!».
- Нет, всё правильно, вы не ошиблись, - кисло улыбаясь, подтвердил он. - Давайте, что есть. Мне интересно всё. Особенно та книга, где говорится о его музыке.
- Поняла. Но, смею заметить, они все о музыке! – Она спряталась где-то в глубине стеллажей, откуда послышалось её негромкое бормотание.
Пауза затянулась. Вдруг в полной тишине раздался неожиданный для библиотечных стен возглас:
- Как могла забыть – это же в третьем шкафу!
Через полминуты она уже возвращалась обратно, гордо неся в руке несколько книг. Просмотрев аннотацию к каждой из них, одну отложила в сторону:
- Молодой человек, рекомендую начать вот с этой, - тоже почему-то покраснев, сказала женщина.
Дмитрий молча кивнул. Библиотекарь занесла книгу в формуляр и, не спрашивая удостоверения личности, передала Дмитрию:
- Здесь будете читать или возьмёте с собой?
- Здесь.
- Тогда желаю удачи. Эта книга – лучшая и наиболее полная редакция, что было написано о Бахе. Издание 1955 года, очень редкое, книга имела потрясающий успех, но больше почему-то не издавалась.
Дмитрий бережно взял в руки толстую книгу и прошёл в читальный зал. Поудобнее усевшись в кресле, принялся читать. Книга называлась «Жизнь после жизни», рассказывала о творчестве Баха и его влиянии на мировую культуру. Написано доступным языком, читалась легко и понятно, но только до определённого момента – пока не начался раздел, посвящённый сочинениям для скрипки. В книге говорилось, что «...величайшим вкладом в скрипичную литературу являются сонаты и партиты для скрипки соло. Всего Бах написал шесть сонат и партит (партита – разновидность сюиты, - прим. автора). Среди всех произведений было одно, которое стояло особняком в этом ряду. Не являясь самостоятельным произведением, оно, тем не менее, по глубине и величию концепции делало его совершенно индивидуальным творением». Речь шла о «Чаконе», одном из наиболее часто исполняемом произведении великого композитора.
Романов вспомнил шок, впервые услышав «Чакону». Отложил книгу в сторону и закрыл глаза. Пытаясь переварить прочитанное, заново вспомнил это «совершенно индивидуальное творение». Не являясь большим любителем классической музыки, он тогда, пару дней назад, был просто поражён, буквально смят и повержен на обе лопатки игрой неизвестного скрипача. Бах полностью оправдал свою фамилию, в буквальном смысле ошеломил своей музыкой и, выбив «из седла», лишил покоя. Как потом оказалось – навсегда...
Перевернув страницу, Дмитрий прочитал: «В «Чаконе» Бах проигнорировал относительно ограниченные возможности инструмента, предоставив почётное право разрешения сложнейших технических проблем скрипачу. Композитор развил и довёл до высшего художественного совершенства многоголосый стиль игры без сопровождения, что было типично для немецкой скрипичной школы ХVII века. От исполнителя в «Чаконе» нужно нечто большее — подлинно глубокое проникновение в музыкальное содержание. Без этого невозможно раскрыть индивидуальный характер каждой отдельной вариации, сохранить единство драматического «действия», присущее данному произведению, и, таким образом, сделать его понятным и доступным для слушателя».
Очередной абзац пришлось прочитать несколько раз, прежде чем до него дошёл, наконец, смысл. Зрительная память у Дмитрия была прекрасной, можно даже сказать – выдающейся. Перед глазами стояли строки, врезавшиеся в память: «Чакона близка к оплакиванию, круговому погребальному шествию, и прерывающийся ритм чаконы подчеркивает это ее свойство. В чаконе жизнь останавливается, застывает. «Чакона» Баха длится долго, хотя на самом деле это могут быть фазы одного и того же мгновения – мгновения умирания. Это самый момент внезапно прерванного движения, которое несколько долей секунд после этого по инерции продолжается, хотя это уже не жизнь, просто странно растянутое последнее мгновение, когда перед глазами проходят, как бесплотные впечатления, моменты прерванного бега».
«Вот! Именно так и было! Похоже, тогда я и умер. Чтобы тут же родиться… Нет, не так. Совсем умереть невозможно, мы просто переходим из одного состояния в другое и заново начинаем жить, как утверждают индусы. Но я не индус! С другой стороны – второе рождение? И опять начинается жизнь. После жизни. Да-а, верно подмечено... Интересно – как мы это делаем?! Как же это всё-таки происходит? Посредством музыки? Наверное... Ага, тогда понятно почему, когда провожают в последний путь, играет музыка... А что будет потом? Мгновения умирания... Моменты прерванного движения... Разве может движение прерваться? Тогда это будет уже не движение. В движении – жизнь. Если самолёт не движется, он не живёт. Но ... и не умирает! Как называется такое состояние? Разве это и есть момент прерванного движения?! А потом? Что бывает потом? Движение продолжается, но как?! Каким образом?! М-да, сильно написано! Необычно и загадочно, прямо какая-то мистика!», - размышлял Дмитрий.
За 28 лет, прожитых на земле, Дмитрий никогда не задумывался, что бывают «моменты прерванного движения». Розовых очков не носил, верил в удачу, жил и просто радовался жизни. Случалось ему хоронить друзей, профессия предполагала такие исходы, но о смерти всерьёз как-то не задумывался, полагая, что Госпожа Смерть – понятие абстрактное, нереальное, а потому отношения к нему не имеющее. Все пытаются её обмануть, но не всем это, увы, удаётся. Как ни прячься, всё равно выберет того, кого захочет. Поэтому и пришёл к выводу: прыгать ли выше головы?! Живи, пока живётся! Живи одним днём и дай при этом пожить той, кто сегодня рядом с тобой!
Да, жизнь – жестокая штука. Коротка, иногда – коротка до внезапности, если так можно сказать. Не всем выпадает в ней счастье дожить до пенсии. Про таких говорят: «стало быть, не судьба». Что это значит, он не понимал и в разговорах старался этой темы не касаться.
Прочитав следующий абзац, закрыл книгу и отдал обратно библиотекарю, поняв, что неподготовленный мозг всё равно этого не примет: «Чакона канонизирована в качестве непреходящего образца и дала начало жанровой традиции, ставшей в последующих веках магистральной. Все последующие произведения следуют в русле именно этой немецкой традиции чаконы – серьёзной минорной, основанной на идее вариаций, где остинатная тема пронизывает всю композицию, а линеарность проявляется настолько сильно, что вариационный цикл может увенчаться фугой».
«Надо хорошенько расспросить Ирину Сергеевну, пусть объяснит по-русски. Моё пещерное происхождение этого не понимает». Умнее Инструкции лётчику Дмитрий книг не читал.
«Остинатная тема... Линеарность... Вариационный цикл».... Он будто попал в другое измерение, где время течёт иначе. Да и времени там, похоже, тоже нет. А, может, его просто не замечают?!
Два дня назад, спеша на полёты и, сокращая путь к месту остановки полкового автобуса, Дмитрий проходил мимо школы. Шёл, ни о чём постороннем не думал. Просто шёл и всё, мыслями проигрывая предстоящий полёт. Внезапно словно наткнулся на невидимую стену. Из распахнутого окна второго этажа доносились звуки скрипки. Ничего подобного никогда ранее не слышал. Романов даже остановился, позабыв обо всём. Скрипка не играла, а ... разговаривала. Вот только разговор шёл на непонятном языке, грустном и оттого немного тоскливом. Как-то странно она это делала, будто пыталась предложить сыграть в непонятную игру, где правила устанавливались только после финального свистка. Мелодия моментально очаровала, закружила и взяла в плен. Дмитрий словно оказался в закрытом помещении, в котором жила Музыка - не было выхода, только вход.
Из состояния транса его вывел громкий противный сигнал отъезжающего автобуса. Дав себе слово выяснить, кто же может так блестяще играть и как называется это произведение, на следующий день, не откладывая дело в долгий ящик, уже знал ответ на эти вопросы.
На втором этаже, в конце коридора, сразу за рекреацией, находился кабинет музыки. Подойдя к двери, лётчик остановился. Сердце наносило непривычно тяжёлые удары в грудь, отдававшиеся гулким эхом по всему организму.
Переведя дух, Дмитрий открыл дверь. Кабинет был светлым и просторным, а его обладателем оказалась красивая молодая девушка. Шёл урок, дети что-то списывали с доски. Учительница, стройная блондинка, одетая в строгий тёмно-синий костюм, сидела за столом и перебирала ноты. В углу стояло пианино, на нём сверху в открытом футляре скрипка. Дети разом, словно по команде, прекратили писать, учительница это заметила и, перехватив взгляды учащихся, направленные на приоткрытую дверь, недоумённо подняла голову. Затем, после небольшой паузы, внимательно посмотрела на Дмитрия и негромко спросила:
- Товарищ военный, вам кого?
В общении с девушками у Романова был накоплен большой опыт. Он не был женат, справедливо полагая, что с этим делом торопиться не стоит. Печальный опыт скорострельных браков и таких же разводов своих друзей подтверждал скорбные выводы, хотя его отец, заслуженный военный лётчик, отлетавший в авиации ВМФ свыше тридцати лет, постоянно напоминал: «Сын, не оставляй тормоза на конец полосы, а свадьбу – на конец жизни». Дмитрий согласно кивал в ответ, но неизменно отвечал: «Папа, моя жена ещё не родилась».
Встретившись с ней взглядом, Романов сразу понял, что погиб. Мир раскололся, время остановилось. Его мозг словно получил какой-то импульс неизвестной доселе частоты, убивающий любые сомнения наповал.
Девушка это почувствовала. Попросив учеников продолжать задание, поднялась из-за стола и, одёрнув пиджак, медленно подошла к двери. Дмитрий смотрел на учительницу, не отрывая взгляда. У неё была восхитительная фигура: полная высокая грудь, узкая талия, длинные стройные ножки. Больше всего поразили глаза – цвета неба и такие же бездонные, чуть насмешливые, манящие и сводящие с ума одновременно, одним словом.
Есть необъяснимые с точки зрения науки мотивы поведения, когда эмоции захлёстывают и полностью подавляют разум. Наступающее после пробуждение бывает трагично по своей сути. Дмитрий слышал об этом от своего однокашника. «Понимаешь, старик, - радостно делился тот своим счастьем, - это и называется – любовь с первого взгляда. Ты посмотрел на неё, она – на тебя. Что-то выстрелило в мозгу и ... всё, это – любовь. Так бывает один раз, но на всю жизнь». Через два года любовь неожиданно закончилась, «влюблённые до гроба» тихо разошлись. Однокашник перевёлся в очередное место, забытое Богом, и почему-то оборвал все связи.
Романов стоял и молча смотрел на девушку. «Божественную музыку может исполнять только богиня, - отчего-то пришло на ум. – Кто она? Странно, почему же я её раньше не видел?!». Сердце молотило как отбойный молоток, пытаясь вырваться наружу, отчего стала немного кружиться голова. Дмитрий прислонился к дверному косяку, фуражка съехала на затылок. Учительница подошла практически вплотную и, водрузив её на прежнее место, насмешливо произнесла, не обращая внимания на детей, с интересом наблюдавших за этой сценой:
- Что – у вас все такие скромные?! А я слышала другое мнение: авиация – удел людей смелых. – Она картинно всплеснула руками, пытаясь скрыть улыбку. - Неужели могла ошибаться?!
Дмитрий смутился и промямлил, опустив глаза:
- Ну ... в общем, Вы...м-м-м... правы.
- А знаете, как полностью звучит эта фраза?! – В её сумасшедшей красоты глазах заиграли озорные весёлые огоньки. И, не дожидаясь ответа, продолжила, сделав акцент на вторую часть фразы:
- Авиация – удел людей смелых, но не более. Так всегда говорил мой дедушка. Вы можете это подтвердить или опровергнуть?!
Дети захихикали. Дмитрий, не ожидая такого вопроса, вновь посмотрел на богиню, перестав дышать. Затем, собравшись с силой, тихо спросил:
- Можно я приду на допрос в следующий раз?
Дети, хором:
- Ирина Сергеевна, пусть дядя-лётчик приходит! Он такой красивый! И очень смелый! Вы же сами сказали!
Настал черёд краснеть Ирине Сергеевне. У неё тоже что-то "выстрелило в мозгу":
- Вы можете подождать десять минут? Урок скоро закончится...
Глава 2.
- Штурман, карты взял? – задал привычный вопрос Олег Матвеев, пряча лицо от студёного ветра за высокий воротник меховой куртки.
Перед каждым вылетом это уже было своеобразным ритуалом.
- Командир, обижаешь! Две колоды, как обычно! – Заученно ответил штурман, впрочем, на всякий случай заглянув в свой пухлый портфель.
Радист с помощником командира корабля едва смогли сдержать смех, вспомнив предыдущий полёт. Штурмана звали Павел Смолин. Небольшого роста, крепкий, по манере общения напоминал деревенского увальня. Несмотря на кажущуюся медлительность, был чрезвычайно подвижным, обладал великолепной реакцией и являлся чемпионом полка по настольному теннису. Командир криво усмехнулся и напомнил:
- В прошлый раз ты мне тоже самое говорил. Забыл?! Хотя бы пачку «Беломора» таскал в кармане на всякий случай, что ли?!
Удержаться от смеха уже невозможно. Дождавшись, когда экипаж перестанет ржать, штурман сделал робкую попытку защититься:
- Так ты же сам оторвал от неё одним махом пол-Атлантики! Медицинскую книжку чем-то обернуть захотелось. Больше нечем?! А газетой не пробовал?
Новый взрыв хохота окончательно разрядил обстановку.
- Мог хотя бы проверить, что колода не полная?! – Продолжал наседать командир, намекая на некачественную подготовку к вылету из-за отсутствия нужной карты в штурманском портфеле.
Предыдущий полёт вновь напомнил о себе...
* * * *
Поняв, что погиб, Дмитрий, тем не менее, на первом свидании решил действовать в своей обычной гусарской манере и, едва отойдя от школы, сразу приобнял Ирину за плечи, но был немало озадачен тем, что Ирина не торопилась разделять его оптимизм.
- Товарищ капитан! – Укоризненно проговорила она, мягко откидывая руку.
- Так ведь профессия обязывает! – Начал он свою «домашнюю заготовку», всегда дававшую нужный результат. – Может так случиться, что я вас всю жизнь искал?!
- Может случиться??!! Вы так всегда говорите при первой встрече?!
- Честно?
- Естественно! – С интересом сказала Ирина. – Хочу Вас сразу предупредить, перестану замечать, если попробуете меня обмануть. Сейчас или когда-нибудь в будущем, - добавила она с нажимом на последнее слово.
- Ясно, моя госпожа!
- О, уже интересно! – Ирина внимательно и оценивающе посмотрела на Дмитрия.
Он густо покраснел, чтобы сгладить неловкость, вытащил из пачки сигарету и принялся её тщательно разминать. Сигарета порвалась, табак высыпался. Больше сигарет в пачке не было. Дмитрий тяжело вздохнул, смял пустую пачку, покрутил головой в поисках урны, не нашёл и засунул пачку обратно в карман. Ирина ухмыльнулась, напоминая вопрос:
- Ну, и?!
Дмитрий виновато опустил вниз хитрые глаза и ответил:
- Так точно! Всегда!
- Чистосердечное признание облегчает совесть..., - начала девушка.
- ...но удлиняет срок, - закончил фразу Дмитрий.
Ирина одарила его долгим изучающим взглядом и расхохоталась, заметив, что Дмитрий напряжённо ожидает её реакции.
- Так и быть, прощён! – Перейдя на «ты», немного волнуясь, произнесла она.
А вот дальше случилось то, к чему Дмитрий был совсем не готов. Ирина неожиданно взяла его за петлички, притянула к себе и поцеловала в губы, не обращая внимания на прохожих. Задержалась на мгновение, так же резко оттолкнула и спокойно спросила, как ни в чём не бывало:
- Привык к победам малой кровью?! Это не со мной.
Дмитрий растерялся ещё больше, как тогда, в школе, и шёл молча, не делая больше попыток ухаживаний. Он впервые столкнулся с такой манерой поведения, и не мог выбрать правильную линию защиты. Не мог даже представить, что найдётся человек, который сможет поколебать его жизненные принципы, ещё вчера казавшиеся незыблемыми. Дмитрий понял одно – Ирина не была похожа ни на одну женщину из тех, кого он знал. И это ему безумно нравилось.
- Нет, дорогой товарищ лётчик, так дело не пойдёт, - Ирина словно провоцировала. – Что ты за кавалер, если не знаешь, как обращаться с настоящей дамой?!
Окончательно сбитый с толку, Дмитрий лихорадочно искал варианты достойного выхода из неординарной ситуации. Ирина, решив, что на сегодня хватит, сама пошла навстречу:
- Ничего, надеюсь, научишься со временем!
С полминуты шли молча. Ирина:
- Хочешь, угадаю следующий вопрос?
Дмитрий стал выходить из оцепенения и настороженно кивнул, интуитивно чувствуя очередной подвох. Ирина рассмеялась:
- Расслабься, не у зубного врача!
Дмитрий хмыкнул. Словно прочитав его мысли, начала рассказывать о произведении, которое потрясло бравого вояку накануне. Ирина досконально знала историю создания «Чаконы», была прекрасным рассказчиком. Романов слушал её с всё возрастающим интересом. Девушка открывала ему дверь в мир, казавшийся доселе недоступным:
- «Чакона», безусловно, представляет собой одно из самых трудных скрипичных сочинений для публичного исполнения. Я не говорю о преодолении чисто технических трудностей, - глаза Ирины заблестели, она полностью ушла в свой мир, откуда и доносились её слова. - От исполнителя в «Чаконе» нужно нечто большее – подлинно глубокое проникновение в музыкальное содержание. Без этого невозможно раскрыть индивидуальный характер каждой отдельной вариации, сохранить единство драматического действия, присущее данному произведению, и, таким образом, сделать его понятным и доступным для слушателя.
Романов оправился от «экзекуции» и поинтересовался:
- Понятно. Ну, не совсем, конечно... Скажи – а сама за что полюбила «Чакону»?
- Как за что? – Не поняла Ирина.
- Ну... за её мелодичность, сложность или ещё за что-нибудь? – Попробовал объяснить Дмитрий этот трудный для него вопрос.
- А, вот что имеешь в виду, - поняла Ирина и рассмеялась: - Извини, я, как блондинка, не успела подумать!
Дмитрий фыркнул. С Ириной было безумно интересно. Разговор как-то незаметно увлёк его, в музыке разбирающегося на первобытном уровне.
- Понимаешь, «Чакона», пожалуй, единственное произведение, в котором исполнителю даруется свобода. А свобода для меня - это жизнь, - внимательно посмотрев на него, сказала она.
Дмитрий выдержал долгий взгляд, не понял, о какой свободе идёт речь, но перебивать не стал. Ирина:
– Свобода, в которой музыкант-исполнитель сам определяет темп произведения. Свобода, когда исполнитель не может полностью повторить задумку композитора из-за ограниченных возможностей инструмента и играет так, как считает нужным. У скрипки всего лишь 4 струны, - улыбнулась девушка, – но каждая – это отдельно стоящее произведение искусства. Звучание скрипки наиболее близко передаёт трепетный человеческий голос. Она может слиться с исполнителем, приспособиться к любой мелодии и выразить тончайшие нюансы. Считается, что посредством скрипки с нами разговаривает Бог. Ты знаешь, что гениального Паганини даже обвиняли в колдовстве, потому что в те времена, когда он жил, в первой половине XIX века, не верилось, что обыкновенный человек сам, без помощи волшебной силы, может так великолепно играть на скрипке. Говорят же, что скрипка – королева инструментов, а ...
- Король – барабан, - успел вставить Дмитрий.
Увидев удивленное лицо Ирины, добавил со смущением:
- Или горн. Во всяком случае, в пионерском лагере по силе звучания и по воздействию на слушателей ему не было равных!
Ирина звонко рассмеялась. Она поняла, что на этом познания Дмитрия в музыке заканчиваются.
- Тогда слушай и не перебивай, бродяга неба! – Продолжала она свой урок. - Композитор даже предусмотрел такой нюанс – во время исполнения струны должны быть прогреты, по этой причине «Чакону» нельзя исполнять в начале концерта – звучание будет не то. Поэтому «Чакона» - моё самое любимое произведение. Кстати, поэтесса Анна Ахматова тоже влюбилась в него с первого раза.
Ирина продекламировала, чеканя каждое слово:
- Полно мне леденеть от страха, лучше кликну «Чакону» Баха...
В прошлый раз, вылетев на боевое патрулирование, штурман с удивлением констатировал, что, при возвращении на свою базу, полётная карта заканчивалась примерно на полдороге, где-то на траверзе Нью-Йорка. Дальше маршрут полёта, утверждённый командующим в качестве запасного, неожиданно прерывался. Вернее, прерывалась линия пути, обозначенная на карте. Вытирая холодный пот со лба, в который раз вытряхивая и складывая заново в портфель полётные документы, штурман, наконец, вспомнил обстоятельства пропажи карты.
Полёты на боевое патрулирование они выполняли по следующему маршруту: взлёт с аэродрома, расположенного за Уралом, над Северным полюсом дозаправка и выход к восточному побережью США. Над Северной Атлантикой, недалеко от Гренландии, на обратном пути вторая дозаправка – скромное напоминание американцам о том, что в России случайно нашлась ещё одна цистерна с керосином.
Маршрут был отработан, что называется, до автоматизма. Естественно, вся полётная документация была в полном ажуре. Экипажи бомбардировщиков постоянно проверяли люди с большими звёздами на погонах как из штаба армии, так и из главного штаба ВВС. Полёт на боевое патрулирование с ядерным оружием на борту – не прогулка по парку, а дело государственной важности. Любая ошибка экипажа – в пилотировании, навигации или в эксплуатации самолёта, могла быть неправильно понята в стане вероятного противника и спровоцировать катастрофу вселенского масштаба.
Поэтому лётный состав отдельного полка стратегических ракетоносцев был под постоянным и неусыпным присмотром вышестоящих начальников, не дававших лётчикам расслабиться даже во время отдыха. Да и не было такого понятия – внеслужебное время. В любой момент могла прозвучать боевая тревога, и в течение двух часов полк должен был, вскрыв секретные конверты с боевой задачей, вылететь по приказу Верховного Главнокомандующего в любую точку мира.
На стратегическом бомбардировщике хранились карты всего земного шара, потому что созданный гениальными советскими конструкторами ракетоносец преодолевал расстояние от Северного полюса до Южного с одной дозаправкой и был способен нанести удар, в том числе и ядерный, в любом месте планеты, не входя в прямое боестолкновение с неприятелем. Бомбардировщикам не нужны были истребители прикрытия. Крылатые ракеты с ядерной боеголовкой, находившиеся на борту, поражали цель на дальности до 3000 километров. Сбить их было практически невозможно – на ракетах стояла новейшая противоракетная защитная система, работающая по принципу искусственного интеллекта, позволяющая не только ставить пассивные помехи, но даже и контратаковать приближающиеся ракеты противника. Система могла сама определять тип атакующей её ракеты – с тепловой ли та головкой самонаведения или с радийной, и, в зависимости от этого, решала что предпринять: выключить ли на несколько секунд двигатель, сбив с захвата теплопеленгатор противника, реагирующий на тепло выходящих газов из сопла двигателя, свести к минимуму отражающий сигнал путём кратковременного впрыска в атмосферу специального облака, в котором гасятся все радиоволны, или произвести отстрел стальных стержней, взрывающихся по специально просчитанной программе, подрывая вражескую ракету на траектории атаки.
Если же применяемые меры оказывались малоэффективными и создавалась реальная угроза уничтожения самой ракеты, автоматически включался спецрежим: маршевый двигатель переходил на максимальный режим работы, разгоняя её до сверхзвуковых скоростей, а мощный бортовой компьютер, просчитав варианты, в случае недолёта до основной цели, моментально перенастраивался на более близкую запасную цель. После этого, разогнавшись, ракета разваливалась на несколько частей, дезориентируя врага, а боевая часть, снабжённая небольшими рулями высоты, благополучно находила свою цель с вероятностью поражения 0,98. Проведённые испытания показали: крылатую ракету можно сбить только при старте с ракетоносца, пока запускался её двигатель и прогревались блоки управления. Это было её единственное уязвимое место: двигатель выходил на номинальный режим работы за двадцать секунд. Всё это время ракета просто падала как обыкновенная болванка, теряя несколько километров высоты. Вероятный противник долго пребывал в состоянии шока, когда впервые узнал о возможностях нашего самолёта и, особенно, его средствах поражения.
В прошлом полёте, при выполнении очередного героического патрулирования, у ведомого поочерёдно остановились два двигателя из четырёх – что-то случилось с топливной автоматикой. Самолёты в это время находились над Атлантикой, в трёхстах километрах от Кубы. Военные оперативно вышли на сотрудников Министерства иностранных дел, те связались со своими кубинскими коллегами, и руководитель острова Свободы разрешил произвести аварийную посадку на бывшей нашей авиабазе Ранчо Буэрос имени Хосе Марти под Гаваной. Экипаж Матвеева, оставшись в воздухе наедине со своими сомнениями и тревогой, взвалил на себя в дальнейшем весь груз ответственности задания на полёт.
Само патрулирование прошло в штатном режиме, никаких неожиданностей больше не было до тех пор, пока при возвращении на свою авиабазу из Главного штаба не поступила неожиданная команда на изменение маршрута – выход на аэродром через «угол». Командующий решил проверить этот маршрут, чтобы, как он выразился, «тропа не зарастала». Полёт «через угол», на сленге пилотов стратегической авиации, назывался проход мимо берегов Великобритании, которая на карте находилась на задворках Европы, в своеобразном углу.
Штурман, вытащив нужную карту из своего бездонного портфеля, уже готовился рассчитать и доложить командиру курс выхода к новому поворотному пункту маршрута, вдруг заметил, что линия пути обрывалась посередине Атлантики. Закон «подлости» сработал. Смолин, когда командир попросил найти ненужный кусок карты – «всё не надо, мне бы кусочек...», чтобы обернуть медкнижку – полковой доктор постоянно напоминал: "Медкнижка – лицо лётчика, должна выглядеть безупречно как внутри, так и снаружи", не мог предположить, что из всего многообразия выбора тому достанется именно лист с изображением земной поверхности, по которому они никогда не летали .... до сего момента, конечно.
Смолин осторожно спросил у командира, втайне всё-таки надеясь на удачу:
- Командир, где твоя медкнижка?
- В медсанчасти, у дока в шкафу. А где же ей ещё быть?! – Удивился неожиданному вопросу Матвеев. – А что?
Похоже, удача поворачивалась явно не передом.
- Да так, ничего, - поспешно ответил штурман и подумал с тоской: «М-да, хреново! Хуже ничего придумать нельзя!».
Командир, зная свой экипаж лучше, чем собственных детей, сразу заподозрил неладное. Штурман вообще ничего зря не делает, тем более, не задаёт странных вопросов. Несмотря на молодость, всего двадцать восемь лет, он считался одним из лучших штурманов в Воздушной Армии. Имея склонность к точным наукам, к коим в полной мере можно отнести самолётовождение, разработал методику навигационных расчётов в помощь курсантам лётных училищ, овладевающими азами штурманского дела. Опубликовав работу на страницах специализированного авиационного журнала, приобрёл широкую известность в сравнительно узком кругу авиаторов.
Объяснять сложные вещи простым доступным языком дано далеко не каждому. Смолин придумал поистине гениальную методику основ самолётовождения, ознакомившись с которыми, любая домохозяйка смогла бы управлять самолётом, будь то юркий маневренный истребитель или огромный стратегический бомбардировщик – перед магнитным склонением, как говорится, все равны, да и принципы ведения ориентировки в воздухе-то одни и те же...
Кроме Смолина, остальные члены экипажа также были далеко не новичками своего дела. Матвеев гордился экипажем, выполняющим любое полётное задание только на высшую оценку. Да и вообще, в советское время такой экипаж обязательно назвали бы передовым комсомольско-молодёжным и вручили атрибут – переходящее Красное Знамя: "За достигнутые успехи в боевой и политической подготовке...".
СССР развалился. Наступили смутные, непонятные, лихие 90-е. Эти годы политологи и историки позже назовут «самым горьким разочарованием второго тысячелетия». Вместе с крахом великой империи рушились и идеалы, в которые верили сотни миллионов людей. Правительство России, объявив страну правопреемницей Советского Союза, было абсолютно некомпетентно во всех делах и начинаниях, раздавая направо и налево богатства, которые много веков буквально по крупицам собирали лучшие представители страны, при этом, что странно, залезая в умопомрачительные долги.
Кризис коснулся всех сфер жизни, в том числе и армии. Корабли ржавели у причалов, танки стояли в боксах, самолёты, за исключением нескольких стратегических бомбардировщиков и редких вылетов перехватчиков по боевой тревоге, не летали. Денежное довольствие не выплачивалось по нескольку месяцев подряд. В поисках лучшей доли защитники Отечества повально увольнялись из армии, не в силах прокормить свои семьи. А те, кто всё равно считал, что ещё способны защитить народ, по ночам работали охранниками в коммерческих киосках. На боевой подготовке был поставлен большой жирный крест.
Справедливости ради нужно сказать, даже в такой сложной обстановке у руководства страны хватило благоразумия поддерживать, что называется, на плаву, наши ядерные силы сдерживания, в которых стратегической авиации отводилась далеко не последняя роль. Ракетоносцы, хоть и не так активно, как раньше, продолжали нести боевое дежурство в нейтральных водах недалеко от береговой черты государства вероятного противника. Вместо нескольких десятков экипажей, ранее одновременно поднимавшихся в воздух на защиту завоеваний социализма с аэродромов, разбросанных по всему миру, теперь удавалось собрать в дальний и опасный путь лишь несколько машин с одного неприметного аэродрома, затерянного в необъятной сибирской тайге.
Если штурман задаёт вопрос, значит, это делается не ради праздного любопытства. В экипаже существовало негласное правило: в полёте на боевое дежурство не обсуждать отвлечённые темы – теряется острота восприятия окружающей обстановки и появляется вероятность ошибки, которая могла привести к непоправимым последствиям. От этого правила экипаж отошёл лишь только один раз. Впрочем, об этом чуть позже.
За окном стояла спокойная, безветренная новогодняя ночь, когда бездонный купол чёрного зимнего неба сверкал, предвещая мороз, крупными шляпками вбитых в него звёзд. На столе догорали свечи, в бокалах пузырилось шампанское. Наступил Новый Год. На улице взрывались петарды, хлопушки, стреляли из ракетницы, громко смеялись люди. Кто-то настойчиво тарабанил в дверь. Затем долго трезвонил телефон, но влюблённые ничего не замечали.
Дмитрий всегда гордился тонким пониманием женской психологии и знал - красивые женщины крайне неуверенны в себе. Мужчины обращали внимание только на внешность, общаясь с ними как с прекрасными игрушками.
Есть женщины, с которыми хорошо только заниматься любовью. Не обременённые какими-либо обязательствами, зачастую и семейными, отдаются так, словно завтра начнётся ядерная война. От них можно потерять голову. Их так и называют – роковые. Кроме несчастий, проблем и огромных расходов, они больше ничего предложить не могут. Есть женщины, с которыми нравится общаться – умны и начитанны, нравится водить их в кино или театр – они понимают действо и готовы к дискуссии, нравится ловить восхищённые взгляды других мужчин, раздевающих их взглядом – они достаточно привлекательны. А есть женщина, при виде которой заходится сердце, за которую можно отдать жизнь, не задумываясь, и ты понимаешь – это ОНА. На всём белом свете она такая одна. Увидев её однажды, понимаешь, что время имеет два измерения: жизнь до Неё и жизнь возле Неё. Кто этого ещё не прочувствовал, тот напрасно проживает отпущенное Богом время.
Нельзя сказать, что Романов был аскетом. Женщины в его жизни, конечно, были. Время от времени он влюблялся по уши, время от времени влюблялись в него, но дальше неизбежного по утрам уточнения его статуса отношения не заходили. От одной мысли, что эта женщина будет каждое утро маячить перед глазами, сразу портилось настроение, хотя Дмитрий всегда старался в женщине видеть только женщину. Целиком, со всеми её проблемами и недостатками, и давал понять - важнее всего для него являются чувства, разум и душа, что с ней одной готов разделить жизнь и мечты, хотя и не верил в это по-настоящему.
Тот тип женщин, который нравился ему и притягивал, как мотылька притягивает огонь, был тип женщин властных, решительных, независимых. И они мгновенно и безошибочно вычисляли, что скрыто за внешней непосредственностью, непрактичностью, ребячливостью даже. Обнаружив там одержимость делом, упрямство и бескомпромиссность – качества, безусловно, необходимые для бессмертия, но явно необязательные для прижизненного успеха, тут же расставались с ним без сожаления. Иногда они были не прочь некоторое время поддерживать связь с ним, спать для физического здоровья, но не более. Только однажды он чуть не женился, послушав своего закадычного друга, заявлявшего, что профессия предполагает иметь наследника и как можно быстрее, чтобы род не прекращался, ибо следующий полёт может оказаться последним. Повезло – вовремя заякорился, как говорят на флоте, хотя заявление о браке уже пылилось в ЗАГСе. Позже понял правильность этого решения – его пассия оказалась настоящей стервой, получала наслаждение от разрушения относительно непрочных офицерских семей.
Всё это было до Ирины. Теперь у него вообще жизнь разделилась на две части. Всё, что было ДО – было ДО. Та жизнь закончилась. Совсем закончилась. Плохо или хорошо было в ней, он уже не помнил.
Началась другая жизнь, яркая и содержательная, не дававшая расслабиться ни секунды. Каждый день он сдавал любимой экзамен на право находиться подле неё. Он постоянно ловил себя на мысли, что Ирина – не человек - ангел, сошедший с небес.
Дмитрий с любовью взглянул на Ирину. В ней появилось что-то новое, невиданное прежде. Роскошные белокурые волосы рассыпались по плечам. Её светлое платье с отделкой из чёрного бархата прекрасно оттеняло контуры упругой груди. Почувствовав взгляд, медленно подняла голову и посмотрела ему в глаза. Он никак не мог понять, что кроется в глубине этих прекрасных глаз, чувствуя странную неловкость.
- Что-то не так? – Тихо спросила она.
- Всё так, - заверил он девушку.
Понимая, что сегодня должно произойти ЭТО, был растерян, подавлен даже, не догадываясь, что происходит, и всё время молчал. Куда, интересно, делась его общительность?! Тот весельчак Димка, похоже, тоже умер.
Он не мог ничего сказать и не говорил, просто стоял и молча смотрел на Ирину. Она встала из-за стола, включила магнитофон и подошла к нему, находившемуся возле наряженной ёлки. Положив руки на плечи, почувствовала, как он напрягся. В магнитофоне что-то щёлкнуло и полилась Их Мелодия. Мелодия их любви. Мелодия, которая их связала. Мелодия их жизни.
Они долго стояли молча, глядя друг другу в глаза. Всё замерло, наблюдая гармонию двух сердец, двух душ. Импульсы, посылаемые одним разумом, проникали сквозь одну телесную оболочку в другую, достигали второго разума, многократно усиливались и возвращались обратно. Это было чудесно. Они понимали друг друга без слов, распахнутые глаза передавали поток нахлынувших чувств.
Потом наступила долгая пауза, никто из них не мог говорить, потому что им надо было так много сказать, но было бы лучше, если всё это осталось недосказанным.
- Ира...
Она прошептала еле слышно, закрывая ему рот ладошкой:
- Ничего не говори... просто обними меня... я вся твоя, слышишь, твоя... возьми меня...
Он не мог сдвинуться с места. Тогда она притянула его к себе, прижала сильно, чувствуя, как бьётся его сердце, губы нашли его губы. Наконец, Дмитрий, подхватил Ирину на руки, медленно опустил на диван и начал целовать, едва прикасаясь губами. Она легко отстранила его и стала нежно покусывать, целовать, медленно спускаясь всё ниже, поглаживая, возбуждая тело лёгкими прикосновениями. Язык и пальцы ласкали, гладили, ощущали каждую клеточку. Она прижалась к нему, но ей хотелось быть ещё ближе. Она нежно гладила и целовала его живот, пока не ощутила напрягшуюся мужскую силу в своей руке. Дмитрий постанывал от удовольствия. А потом это вылилось в бешеный, неистовый ритм, оргию наслаждения, первобытную и безумную.
Он вошёл в неё резко, даже грубо, но боли она почувствовать не успела. Наоборот – ей захотелось кричать от удовольствия, она провалилась куда-то, и это было прекрасно. Она чувствовала, как её увлекает приливная волна, поднимающая всё выше и выше, пока не произошло неожиданное извержение. Её тело начало содрогаться, фонтан невыразимого наслаждения переливался через край. Эта волна докатилась до Дмитрия и накрыла его с головой. Оргазм был бурным и обоюдным. Постепенно сладостная буря утихла.
Она закрыла глаза и почувствовала, как губы Дмитрия стали исследовать тело, двигаясь вниз, к центру её существа. Ирина, не в силах больше вынести сладкую боль-муку, умоляюще прошептала:
- О-о-о, больше не могу! Пожалуйста! Сейчас! Входи! Входи!!!
Дмитрий лёг на неё сверху и проник внутрь. Всё началось снова, ещё более возбуждающе. Накрывшая её вторая волна блаженства была намного сильнее. Только теперь Ирина познала невероятное, ни с чем не сравнимое, жгучее наслаждение. В мозгу промелькнуло: «Больше не выдержу!». К счастью, она ошиблась: потом была и третья волна, и четвёртая...
Они занимались любовью с небольшими перерывами всю ночь, и болтали обо всём и ни о чём. Всё было так, будто для них обоих открылись двери, за которыми находилось их счастье. На рассвете, опьянённый любовью, Дмитрий предложил:
- Ира, выходи за меня замуж.
Ирина ждала и готовилась к этому предложению, но всё равно немного растерялась.
- Почему молчишь? Ты согласна?
Она заплакала. «Я никогда никого так не любила, - подумала она. - Я – его половинка. Дмитрий – часть всех моих завтрашних дней».
«Без неё жить не буду», - подумал Дмитрий, размазывая слёзы по щекам самого дорогого человечка...
- Говоришь, пойдём напрямки?! А ну-ка, ходь сюды, отрок Вселенной! – Приказал командир, расшифровавший вопрос штурмана после небольшого раздумья. В голове почему-то вертелось: «Нормальные герои всегда идут в обход...».
Все внутренние переговоры экипажа записываются на магнитофон, командир не хотел огласки в случае нештатной ситуации на борту, которая, похоже, уже рождается прямо на глазах. Штурман, отстегнувшись от кресла и сняв защитный шлем, подошёл к командиру. Матвеев, вытащил из-под шлема одно ухо наружу, чтобы лучше слышать, негромко спросил, скорее для подтверждения собственной мысли, нежели для поиска и наказания виноватого:
- Та самая?!
Смолин молча кивнул.
- Дошлёпаем обратно?
Паша молчал, опустив голову вниз.
- Сможешь рассчитать остаток топлива? – Продолжал допрос командир.
Штурман честно пожал плечами:
- Не знаю.
- Паша, охренел с тоски, что ли?! – Так же негромко проговорил Матвеев, тщательно и неторопливо помешивая ложечкой сахар в кружке, от которой исходил ароматный запах кофе. – У нас на борту 12 крылатых ракет с ядерными боеголовками, не считая остального добра! Понимаешь, что это значит?! Иди, покури, подумай, через 10 минут доложишь свой план.
На самолёте имелась система РСДН – радиотехническая система дальней навигации, в которой их основной маршрут был забит в память вычислительной машины. Вот только места для запасного варианта в ней не нашлось.
С рабочего места штурмана потянуло сигаретным дымком. Запах был терпким и противным. «Господи, - раздражённо подумал Матвеев, - он там что – огрызки своих карт скрутил, что ли?!».
Обернулся назад и посмотрел на штурмана. Тот сосредоточенно крутил рукоятки настройки радиопередатчика и что-то быстро записывал в бортовой журнал. Весь его вид показывал, решение будет найдено обязательно – зажатая сигарета в зубах, дым, от которого зажмурился один глаз и быстрая, без суеты, работа с радиосвязным оборудованием бомбардировщика. Через несколько минут штурман снова подошёл к командиру:
- Олег, прослушал сводки погоды нескольких метеостанций по всему дальнейшему маршруту полёта. Везде говорят о простых метеоусловиях. Что я предприму? Буду вести визуальную ориентировку, да и метод счисления пути по времени ещё никто не отменял.
Командир раздражённо произнёс:
- Ты ещё про НБА (НБА – навигационно-бомбовый агрегат, устанавливался на первых бомбардировщиках, был несовершенен, выдавал большие погрешности, отчего был особенно нелюбим штурманами, - прим. автора) вспомни!
Смолин был профессионалом, подобные выпады его не смущали. Сделав вид, что слова командира – просто мысли вслух и впрямую к предложенному варианту спасения экипажа не относятся, продолжал:
- Кроме этого, в навигационном комплексе введены координаты нескольких контрольных точек маршрута, я это сделал в прошлом году на командно-штабных учениях с белорусами, мы тогда летали с ними на Балтике, помнишь?
Командир утвердительно кивнул. На тех учениях они показали удивительный результат в преодолении ПВО условного противника, вооружённого новейшим оружием – комплексом С-300ПМУ. Сам генеральный конструктор этого ракетного чуда был удивлён больше других, считая, и это подтверждали расчёты, что комплекс поражает воздушную цель, в том числе крылатую ракету, с вероятностью, близкую к 100%. Стратегический бомбардировщик с крылатой ракетой сравнивать некорректно – слишком большая и хорошо различимая на экране радара цель, но факт остаётся фактом – экипаж вышел на полигон после сложнейшего маршрута, блестяще рассчитанного Смолиным и претворённого в жизнь Матвеевым строго в заданное время, и отбомбился, как всегда, на глазах многочисленных наблюдателей на «отлично», разнеся в щепки деревянный крест, установленный в центре небольшого круга. Время реакции комплекса просто не хватило, чтобы подготовиться и "сбить" бомбардировщик. Разве такое забывается?!
Штурман продолжал доклад увереннее, чувствуя - гроза проходит мимо, слышны отголоски:
- Некоторые участки маршрута уже введены в программу, они совпадают с нашей предполагаемой линией пути. Оставшиеся довольно легко просчитываются. Поэтому я могу утверждать – не вижу больших проблем с возвращением на базу. И это не пустые слова, поверь.
Такой ответ командиру понравился ещё больше. Штурман, если и не успокоил до конца, во всяком случае, значительно снял возникшую было напряжённость. Размышляя над сказанным, Матвеев проводил взглядом инверсионный след пролетевшего значительно ниже их транспортного самолёта, спешившего по своим делам куда-то в Южную Америку, и поинтересовался:
- Ладно, как будешь определять остаток топлива?
- По памяти.
- ?!
- Зная расстояние, через свою методику, при помощи штурманской линейки, я могу определить что угодно, хоть количество рюмок, получившихся при распитии одной бутылки ёмкостью 0,5 литра, выпитых всеми членами экипажа, при условии, что у каждого...
Матвеев резко оборвал его:
- Паша, сейчас из самолёта выкину, освежишься немного в океане. Повезёт - туристы на яхте подберут или Федя Конюхов, он в Америку как на работу плавает. Я серьёзно спрашиваю – как будешь определять расстояние без карты?
Смолин понял, что переигрывает и начал торопливо отвечать, боясь опять навлечь гнев командира:
- По памяти, говорю же!
- Паша!!! Не доводи до греха! – Зарычал Олег, кивнув на рукоятку аварийного открытия люка, на котором стоял штурман.
- В училище, на спор, я запомнил расстояния от всех натовских аэродромов до наших в европейской части страны, включая Прибалтику, - пояснил Смолин. – И помню их до сих пор.
- Зачем?! Отпечатки тяжёлой юности в сапогах?! Ведь есть же навигационные сборники! – Не скрыл своего удивления Матвеев.
- Мы тогда готовились к войне с наиболее вероятным противником, нужно было быстро рассчитывать подлётное время до столиц государств, входивших в НАТО. Ты понимаешь, карты не всегда под рукой, их ещё нужно взять в секретной библиотеке, что представляло определённую проблему, мы жили на аэродроме, который находился от городка достаточно далеко. Короче говоря, чем мотаться всё время в библиотеку, я взял да и выучил все основные маршруты и расстояния на европейском театре военных действий. И это мне часто потом помогало.
«Нормальные герои всегда идут в обход?». Услышав в ответе слово «карта», командир опять недовольно поморщился:
- Хорошо, иди, работай, философ.
- Я не философ, мне столько не платят! - Успел вставить Смолин.
- Не забывай, от истребителей противника отбиваться нечем, пукалки не в счёт. Любой уважающий себя истребитель о них знает и близко не подойдёт, - не обращая внимания на реплику, сказал командир, имея в виду кормовую стрелково-пушечную установку, кстати говоря, установленную только на самолёте Матвеева.
На всех остальных ракетоносцах этого типа генеральному конструктору удалось убедить военных отказаться от пушки и за счет экономии массы и свободных внутренних объемов усилить бортовую систему радиоэлектронного противодействия. Американцы знали об этом и учитывали при выполнении своих полётов на сопровождение матвеевского бомбардировщика в нейтральных водах, стараясь не заходить в заднюю полусферу.
- Командир! – Смолин уже не мог уйти как нашкодивший школьник. Ему захотелось уйти достойно.
- Что, командир? – Матвеев улыбнулся. Он понял, чего добивается штурман. – Хочешь напомнить свою любимую фразу?!
Смолин потупил взор, сделав страдальческое лицо. Фраза, авторство которой приписывалось Петру Первому, была в его стиле: «Штурман – отродье, но дело своё зело знающее. Посему на балы и в кают-компанию пускать, в кабаках чарку водки наливать, бабам – любить, уважение оказывать всяческое!». Матвеев рассмеялся и сказал:
- Иди, прощён! Учти – если собьют, на том свете всё припомню! Можешь тогда не рассчитывать на мою благосклонность и место за нашим столом.
Штурман, улыбаясь, поёжился:
- Просто с детства не люблю холодную воду!
Крайнее предложение командира стояло на втором месте в списке самых страшных земных и одновременно небесных кар, сразу после отлучения от неба, естественно. Речь шла о главной и любимой игре всех авиаторов – преферансе. Весь экипаж играл в него, и играл, по отзывам однополчан, на высочайшем уровне. Об их способах ловли мизера путём параллельного сноса, часто нелогичного, потому непредсказуемого, но практически всегда эффективного, в полку ходили легенды. Пожалуй, это была уже не игра, искусство в чистом виде! Матвеевцы часто давали уроки «мастер-класса», как они сами называли эти игры, для всех желающих, собирая огромное количество болельщиков при этом. Правда, результат для учеников всегда был малоутешительным и не доставлял большой радости, кроме возможности побыть в компании профессионалов.
Однажды командир полка, тоже различающий ремиз от сюркупа, но не играющий лишь в силу малопонятного многим слова «субординация», находился в прекрасном расположении духа – полк выполнил учебные пуски ракет с отличной оценкой. Награждая на полковом построении именными часами экипаж Матвеева, помимо официальных слов благодарности, с присущим ему юмором сказал:
- Предлагаю сделать на твоём самолёте надпись: «Летает на добровольные пожертвования российского народа»! – Увидев удивлённые глаза Олега, рассмеялся. – Увы, до меня дошли слухи, что вы вычищаете карманы алчных однополчан под ноль! Знаю, используете нажитое непосильным трудом для мотивации работы техсостава, а не набиваете свои лопатники. Это, может, и хорошо, но подменять своим фондом деятельность финслужбы я бы вам всё же не советовал.
- Командир, Вы же знаете – не для себя! Всё – для полка. Вон – недавно колёса в братском полку выкупили – там всё равно никто не летает, без ресурса сидят, а у нас два молодых лейтенанта волками воют, глядя в небо! Ну, как тут не подсуетиться?!
Командир полка внимательно посмотрел на Матвеева, тот смутился, затем неожиданно добавил, полушутя-полусерьёзно:
- Между прочим, мировой терроризм вновь поднимает голову. Для обороны аэродрома не хватает парочки танков. Не пора ли познакомиться с танкистами?!
* * * *
В этом году Старый Новый год выпал на субботу, выходной день. После полудня слабенький снежок, сыпавший с утра, прекратился. Солнце, поначалу робко проглядывающее сквозь разрывы мощных облаков, ближе к закату засияло в полную силу, оставляя на гладком насте лыжной колеи ало-розовые отблески. Игольчатые кристаллики инея, опушившие хвою могучих вековых елей, переливались в предзакатном свете, придавая мрачноватому ельнику удивительно праздничный, сказочный вид. Чуть ниже, в небольшой балочке, нежно мерцали в переливах холодных солнечных лучей светло-коричневые стволы молодых кедров.
Воздух был пронзительно чист, свеж той особой, ни с чем не сравнимой зимней свежестью, когда вдыхаешь, и кажется, что впервые дышишь по-настоящему. Набежавший ветерок слегка раскачивал далёкие верхушки деревьев. Словно сказочные птицы или цветы, распустившиеся в самый разгар зимы, красногрудые снегири, усеявшие кроны деревьев, выглядели очень нереально на снежных верхушках пушистых елей.
Забравшись на косогор, Дмитрий остановился, переводя дух и поджидая Ирину. Ждать пришлось недолго. Неожиданно он увидел метрах в тридцати от себя зайца-беляка. Приподнявшись на задних лапках, тот обгладывал кору осины. Насторожившись, встал, вытянувшись, смешно скрестил передние лапы на груди, и начал водить своими длинными ушами из стороны в сторону. Заметив замершего Дмитрия, заяц решил не испытывать судьбу: заложив уши за спину, стремительно исчез в густой чаще. В морозной тишине послышался характерный короткий резкий звук вгоняемых в подмороженный наст лыжных палок, и из-за громадной тёмно-зелёной ели вынырнула стройная фигурка в тёмно-синем лыжном костюме и вязаной спортивной шапочке. Подъехав поближе, фигурка попыталась скорчить обиженную мину и спросила:
- Бросил меня, да?! На съедение волкам?!
В глазах бегали озорные огоньки, Дмитрий это заметил и, подыгрывая Ирине, сделал виноватое лицо:
- Так здесь, кроме зайцев, никого нет. Медведи спят, пушкой не разбудишь! А кого ещё бояться?!
Она не выдержала и рассмеялась:
- Пойдём к избушке, нас, наверное, уже заждались.
Подъехав вплотную, крепко поцеловала мужа, чуть не потеряв при этом равновесия.
- Интересно, как чукчи занимаются любовью на лыжах?! Я поцеловать тебя толком не могу, а они камасутру проделывают!
Дмитрий, улыбаясь:
- Конструктивная особенность организма плюс гены, ничего не попишешь!
Глядя на красивые деревья, утопающие в снегу, Ирина продекламировала:
- О любви: бросила береза, бросила осина – не везет на женщин парню Буратино!
Увидев округлившиеся от удивления глаза Дмитрия, добавила:
- Не про тебя же! В институте на капустниках пели!
Дмитрий, не найдя подвоха, понимающе кивнул и неожиданно выдал:
- Нам тоже, между прочим, высокое искусство подвластно. Вот, послушай:
- Плакала берёза, хохотал крыжовник, подрались за вишню клубника и шиповник, матюгался тополь, пела песни слива. Вот такая штука - водочка и пиво!
Ирина согнулась пополам от смеха, едва не упав на лыжню:
- Ну, ты сказанул!
Дмитрий воспользовался моментом:
- И вообще, как там у эскимосов, не знаю, если сейчас не замолчишь – сделаю это без лыж. Я умею очень быстро их снимать, между прочим!
- Думаешь – буду звать милицию?!
Ирина кокетливо поправила сбившуюся чёлку из-под шапочки и посмотрела с вызовом на Дмитрия. В красивых глазах читалось: «Ну, что – продолжим?!».
Из распадка потянуло запахом жареного мяса. Проснулся дикий аппетит, Дмитрий совершенно по-детски шмыгнул носом и сказал:
- Не расслабляйся, к этому вопросу ещё вернёмся!
- Вот так всегда – условный рефлекс побеждает основной инстинкт! Эх, ты, романтик воздушных морей!!!
Дмитрий с рёвом кинулся расстёгивать крепления на лыжах:
- Ну, всё, доигралась!
Ирина взвизгнула и, столкнув Дмитрия в огромный сугроб, кинулась вниз по отлогому склону, в осиновый распадок, за тонкими веточками которого уютно дымила трубой охотничья заимка. Дмитрий, не ожидая толчка, нелепо взмахнув руками, нырнул в сугроб с головой и долго барахтался, прежде чем удалось опять встать на ноги. Ирина в это время уже снимала лыжи, торопясь войти в дом.
Возле избушки, на правах командира, Олег Матвеев проводил методические занятия и давал крайние указания радисту Женьке Зайцеву по правилам и порядку приготовления шашлыка. Евгений делал вид, что слышит рецепт впервые, поддакивал с интересом, вставляя в нужных местах обязательное:
- Понял... конечно... обязательно сделаю... ты прав, как всегда...
Дрова догорели, первая партия мяса была торжественно водружена на мангал. В это время внутри избушки жёны Матвеева, Зайцева и чета Смолиных накрывали стол, резали салаты, открывали свои соленья и расставляли столовые приборы, бокалы и тарелки.
Сегодня был тот редкий случай, когда удалось собраться вместе. Часто бывало, кого-либо из экипажа отправляли на дежурство, так как на праздники и в выходные дни на него назначались всегда самые опытные и авторитетные люди в полку. По общему мнению, достойнее экипажа Матвеева не было, поэтому встретить праздник всем экипажем удавалось крайне редко.
Наконец, все были в сборе. Дымящийся шашлык под аплодисменты торжественно внесён Евгением в избушку и выложен в большую тарелку, стоявшую посередине стола. В комнате зажгли свечи, свет от которых отбрасывал причудливые тени по углам. В печке весело потрескивали дрова. В углу стояла небольшая ухоженная ёлочка, красивая и наряженная. Матвеев наполнил присутствующим бокалы шампанским, плеснул в свой, и начал:
- Красиво говорить - не мой конёк, скажу просто: благодарен судьбе за то, что свела с замечательными людьми. Мы собрались не на обычную пьянку. Мы здесь, чтобы проводить старый новый год. Обычно принято, встречая новый год, провожать старый. А мне не хочется его провожать!
Его жена, невысокая полненькая женщина с правильными чертами лица, сразу поняла, что имеет в виду муж. Остальные недоумённо уставились на Олега. Тот, рассматривая поднимающиеся пузырьки шампанского в бокале, помолчал немного и продолжил:
- Не хочу провожать старый год только потому, что в нашем экипаже произошло знаменательное событие: Димка Романов встретил свою вторую половину. Скажите – разве можно провожать год, который стал счастливым для одного из нас?! То, что мы – одна семья, факт, как говорится, не нуждающийся в пояснении. И, когда в семье наступает пополнение, этого ждут все. Ждут с любовью и нетерпением. Вот и дождались. Ирина и Дмитрий – две половинки одного целого, абсолютно одинаковые по значимости.
Ирина, смеясь:
- Я - лучшая половинка!
Дмитрий парировал:
- А я - главная!
Матвеев, жестом останавливая шутливую перепалку:
- Предлагаю выпить не за проводы старого года, а за их любовь. Любовь, которая достойна того, чтобы о ней говорили вслух...
Смолин улыбнулся и вернулся на своё место, оценив тактичный ответ Матвеева:
- Не волнуйся, командир, всё будет нормально.
- Паша, я наивный и верю офицеру на слово. Потому и надеюсь...
В это время в их милую беседу неожиданно вмешался радист:
- Командир, из Главного штаба получена шифровка: впереди по курсу – авианесущая группа вероятного противника. Приказано быть готовым к провокациям и постараться обойти её с востока. Вот текущие координаты всех кораблей, данные получены из космоса. Необходимо ввести их в компьютер.
Романов пожаловался:
- Командир, Женька на рабочем месте детективы читает!
Командир пропел, изрядно фальшивя:
- Это есть наш последний и решительный бой! Ну и ну! Парни, интересно – зачем нашему народу армия, когда можно одним бомбардировщиком решить исход войны?! Сегодня что – День смеха или утро 1-го января?! Почему бы сразу не атаковать Пентагон?! Кстати, есть ещё желающие?! Торопитесь – осталось три билета! – Прервав свою пламенную речь, Матвеев резко сменил шутливый тон. – Ничего не понимаю! Что вообще происходит?! За то время, что мы утюжим воздух, началась война или у нас опять поменялся общественный строй?! Тогда, вообще-то, совсем не смешно!
Романов ухмыльнулся:
- Командир, не вижу здесь ничего плохого. Давно пора сдаваться и зарплату в баксах получать! Даёшь баксы! Хоть долги вернём!
Экипаж рассмеялся. Матвеев понимал - вовремя сказанная шутка способна снять напряжение и настроить на работу намного сильнее, чем нудный многочасовой инструктаж. Внезапно его осенило:
- Женя, какой код применял при расшифровке?!
Радист был самым молодым в экипаже, что, впрочем, не умаляло его заслуг. Виртуозное владение телеграфным ключом было предметом белой зависти всех "радистов-конкурентов" полка. Он не обиделся на вопрос и ответил, смешно надув щёки, копируя ребёнка:
- Командир, маленьких обижать нечестно! Прежде чем докладывать, я перепроверил информацию. Меня, как водится, назвали нехорошим словом, но всё совпало, слово в слово. Все условные пароли в докладе были на месте.
- Допустим, пароли всё же как-то можно узнать. У нас сейчас всё продаётся. Слушайте, ребята, а это может быть какой-нибудь игрой? – Высказал предположение Романов, бросив быстрый оценивающий взгляд на экран индикатора кругового обзора. Экран был девственно чист. Это немного успокаивало.
- Вряд ли. Они же должны понимать, чем рискуют: от наших ракет противоядие ещё не придумано, - почесав по привычке шлем на затылке, неуверенно ответил штурман. – Если разобраться... Вообще-то, могут и блефануть, хотя... Да нет, вряд ли - не в их стиле.
- Кто блефануть?! Американцы?! – Удивился Романов. – Парни, да у них никогда даже мысли такой не возникнет! Они сдаются в плен при первом же шухере! У них в боевом уставе нет слов о борьбе до конца. Перед инстинктом страха погибнуть и желанием сохранить жизнь их идеология бессильна. Уж я это точно знаю, как говорится, с роддома, впитал с молоком матери. Мне батя говорил...
- Дима, потом, в гараже, после полёта расскажешь, - грустно оборвал его командир. – Надо решать, что делать. Опять наши дипломаты что-то сдали и настало место рядовому подвигу?!
Штурман поправил:
- Подвиг - это подвиг! И рядовым он быть никак не может.
- Парни! Слушайте! Зачем им сбивать ракеты?! – Воскликнул радист. – Их мишень – мы. Вдруг это обыкновенная засада и они гонят нас в ловушку? Подпустят поближе, чтобы палубные истребители достали, и всё – привет семье! Мы против них бессильны. Собьют, чтобы было неповадно остальным, и больше сюда никто не полетит. Станут опять хозяевами мира.
Матвеев проворчал:
- Они и так гадят по всему глобусу без спроса. Ладно, как говорил Мопассан - ближе к телу. Паша, какие самолёты базируются на авианосце? Кстати, Женя, как он называется?
Радист заглянул в листок:
- "Фридом".
- Перед нами «Фридом»?! Уверен?! – Не смог скрыть своего удивления штурман.
- Ну да, - подтвердил радист. – В радиограмме сказано, вот.... Это ж не "Комсомольская кривда", своим врать не будут. А что тебя удивило?
- «Фридом», по идее, должен быть сейчас в Индийском океане. Значит, они на самом деле перебрасывают флот поближе к Европе. Так, так, так, теперь начинаю понимать эту возню. Похоже, вправду настроены по-боевому. Видят наш развал и торопятся подхватить упавшее знамя? Ну, ну. Командир, дай мне пять минут, - попросил Смолин Матвеева. – Немного проясню ситуацию.
- Не возражаю, - ровным голосом ответил командир, обращаясь к Зайцеву: – Радист, проживём пять минут? Сколько нам осталось? В шифровке на этот счёт ничего не сказано?
Радист отрицательно покачал головой. Матвеев сказал:
- Паша, у нас есть пять минут, может, больше. Говори, решим, что делать.
Павел кивнул, вытащил из портфеля блокнот, нашёл нужную страницу и, бросая в него редкие взгляды, начал:
- На «Фридоме», в основном, базируются пять десантных вертолётов, несколько штурмовиков, ориентировочно до эскадрильи, и новейшие истребители Суперстар, предположительно, около десятка. Этот истребитель – второй в мире серийный неустойчивый истребитель, выполненный по интегральной аэродинамической компоновочной схеме «триплан» с передним горизонтальным оперением. У нас, между прочим, содрали, с Су-35. Коллеги, сразу предвижу ваш вопрос и напомню: неустойчивый он оттого, что его фокус (точка приложения всех аэродинамических сил, действующих на самолёт, рассчитывается математически, - прим. автора) вынесен вперёд по отношению к центру тяжести, а, как вы знаете, у всех остальных самолётов бывает наоборот, в том числе, и у нашего верного стратегического коня. Боевой радиус действия похуже, конечно, чем у прародителя, двигатели подкачали - наверное, наши двигателисты секретов выдать не успели, и примерно равен МиГ-29, т.е. около 1000 километров, да и то с двумя подвесными топливными баками и их последующим сбросом. Наши эксперты полушутливо говорят, что Суперстар решил многолетнюю проблему по завоеванию превосходства в воздухе над авианосцем базирования! Типа нашего Як-38, только взлетает не вертикально. - Отвлёкся на секунду Павел. – Ну, вот, продолжаю. Для увеличения боевого радиуса доработали самолёты под возможность дозаправки в воздухе. Правда, за последние 5 месяцев произошли две аварии и одна катастрофа этих самолётов при выполнении дозаправки, причина – перехлёст шланга и заклинивание системы управления, а один пилот, выполняя дозаправку, сорвался в штопор при попадании в спутный след от самолёта-заправщика, вывести не успел, хотя и очень хотел. Молодой был, растерялся, бедолага, пытался сберечь самолёт для налогоплательщиков. Наверное, за орденом погнался. Зря, в общем, сложил башку за американскую мечту: оказалось, этот самолёт из штопора не выводится, на испытаниях сделали две попытки, затем бросили это бесперспективное занятие. Выводился только при помощи противоштопорных ракет. - Подвёл черту Павел. – Пилоты отказывались выполнять дозаправку, при попадании в спутный след самолёт вёл себя непредсказуемо вследствие недостаточной поперечной устойчивости на больших углах атаки. Короче, на нём можно только детей катать по кругу. Их общественность тогда дружно выступила против самолёта. Более того, американцы не довели до конца испытания своего хвалёного Суперстара, поступил в войска сырой и недоработанный. У него постоянно что-то ломается. Только об этом мало кто знает. Торопятся заклятые друзья, короче.
Он выдавал информацию со скоростью самого современного компьютера. По большому счёту, так оно и было:
- При фюзеляжной дозаправке сначала была установлена неубирающаяся штанга, которая на сверхзвуке являлась причиной помпажа левого двигателя вследствие местного скачка уплотнения и неравномерного обтекания потока на входе в воздухозаборник. Кроме этого, штанга была довольно объёмной, затрудняла обзор на посадке. Смотреть прямо перед собой на выравнивании неудобно, земля чувствуется плохо. Влево - мешала штанга, а вправо на посадке смотрят только пассажиры. Убирать штангу некуда, они везде натыкали свою электронику, даже гак (устройство для зацепления за тормозные тросы при посадке на палубу, - прим. автора) выпускается по скорости, автоматически. В настоящее время американцы после ряда аварий вообще отказались от дозаправки в воздухе на этом типе самолёта, демонтировав дозаправочные штанги.
- Паша, у тебя там что – брат служит, что ли?! – Успел вставить вопрос Романов и добавил восхищённо: – Откуда всё знаешь?!
- Нет, сестра на типографии работает, зарплату книжками с военными картинками выдали, - съязвил Смолин.
- «Фридом» ("Freedom" – "свобода", перевод с английского, - прим. автора)... «Фридом»..., - пробормотал Матвеев. – Что за нация?! Авианосец – «Свобода», ядерная бомба – «Малыш», мирные ракеты несут планете демократию. Извращенцы, не иначе! Братцы, может, чего не понимаю?!
- Командир, согласись – тогда сам Бог велел отправить им наш пламенный привет, - не удержался от комментария штурман.
- М-да, ситуация... Это явно не шахматы, здесь думать надо! Радист, сколько до них? – Спокойно поинтересовался командир, допивая очередную кружку кофе.
- Километров восемьсот. Думаю, пока истребители нас не достанут. По понятным причинам более точно сказать не могу, к сожалению. Во всяком случае, сейчас ничего не угрожает. Выполнять боевую задачу на пределе возможностей сырого птеродактиля не станут. Если, конечно, у них нет на авианосце легионеров из страны Советов, желающих увековечить свою бестолковую жизнь на Арлингтоне.
- Почему бестолковую?! – Удивился Дмитрий. – Бестолковая жизнь, товарищ морзестучатель, у нас! У них всё просто и понятно. Они живут, а не выживают! Живут и просто радуются жизни. Уже и забыл, как это бывает. А бывает ли вообще?! Командир, вот скажи нам как на духу, радуешься жизни?
- Так, хорош болтать! Разговорчики в строю! Сейчас собьют к чёртовой матери, а вы про жизнь демагогию разводите! – Раздражённо сказал командир.
«Ну, чего завожусь?! Ребята не виноваты, что живём как скоты, - одёрнул себя Матвеев. - М-да, надо будет у штурмана деньжат-то перехватить до получки, хотя... когда ещё она будет? Опять третий месяц задерживают, часть зарплаты выдали просроченными консервами - дети снова диатезом мучаются. Они что там, наверху, не понимают, что хозяин моей квартиры консервы брать больше не желает?! Счастливый всё-таки Пашка - мать-пенсионерку имеет, пенсию вовремя дают, богач по-нашему! Э-эх, Рассея-мать-мать-мать-перемать! Не забыть бы занять, а то точно выгонят из квартиры. Вот же дал Бог хозяина!», - подумал с неприязнью о владельце съёмной квартиры Олег.
- Командир, - прервав грустные размышления Матвеева, с тревогой в голосе воскликнул Зайцев. – Получил очередную радиограмму. Просят тщательно рассчитать остаток топлива. Если будем затягивать манёвр, топлива может не хватить, танкер выслать не могут – керосина нет. Предлагают рассмотреть возможность посадки на запасном аэродроме. Я тут прикинул, видимо, речь идёт о Тарту.
- Какой ещё Тарту?! – Удивился Романов. – Это же теперь вражеская территория! Что они там вообще творят, суки обкуренные??!!
- Понятно, - мгновенно сориентировавшись и матюгнувшись, ответил командир, обернулся и выразительно посмотрел на штурмана. – Напрямки, говоришь?! Заняли рабочие места, оставим лирику потомкам, работаем. – «Нормальные герои всегда идут в обход!». - Экипаж, ставлю задачу....
Дмитрий поражался Ирине, удивлял кругозор, особенно умиляли её энциклопедические способности. Казалось, она знала всё. Однажды они на несколько дней уехали в тайгу. Жары уже не было, комаров, соответственно, тоже. Словом, не отдых – рай! Установили палатку. Целый день не вылезали из неё. Вечером Дмитрий первым выполз наружу и позвал свою богиню:
- Ира! Я голоден как сто чертей! Идём ловить рыбу! Иначе мне придётся тебя съесть!
Рядом протекал Чулым, одна из могучих сибирских рек. Дмитрий быстро смастерил удочку и вручил жене. Та быстро наловила нескольких маленьких юрких пескарей. Дмитрий цеплял их на закидушку и забрасывал за камыши. Поймав за полчаса два огромных тайменя и одну щуку, которая чуть не прокусила палец, признали рыбалку удачной. Дмитрий вошёл в раж и собрался закинуть несколько спиннингов, спешно достал их из багажника своего старенького Жигулёнка, начал разматывать леску, но Ирина его остановила:
- Бери у природы только то, что нужно. И не больше. Это не твоё, просто она с тобой делится.
Пришлось положить спиннинги обратно в багажник, оставив закидушку, на которой болтался полудохлый живец. Разожгли костёр, Дмитрий быстро почистил рыбу, а Ирина разрезала тайменей на большие куски и положила в ведро, добавила немного лимонной кислоты, специй, посолила, затем немного подождала, нанизала на шампуры и поставила на мангал. Дмитрий сел рядом, любуясь женой, её точеной фигуркой, достал сигарету и закурил. Она улыбнулась, перехватив его взгляд, и неожиданно спросила, переворачивая шампур:
- Скажи мне: кто для тебя Владимир Даль? И кто Пушкин?
Дмитрий привык - Ирина может задавать любые вопросы, но всё равно растерялся и едва не выронил сигарету. Ирина поняла, служивый люд знает только Руководство по лётной эксплуатации и программу КПСС, вздохнула и начала очередной краткий ликбез:
- Даль – наша память. Память России. Если Пушкин – неосуществлённая Россия, когда мечта опережала реальные мысли, то Даль – кладовая, которая ещё до конца не разобрана потомками. Если тебе станет трудно и захочешь найти ответ на волнующий вопрос – не простой, мы все страдаем оттого, что маемся из-за пустяков, тратим на них время и нервы – возьми «Толковый словарь русского языка» и войди в него, в этом – твоё очищение и надежда.
В этот момент опять клюнуло, Дмитрий подбежал к закидушке, с трудом схватил и, удерживая в руках леску, натянутую струной, попробовал ответить, пытаясь сохранить умное лицо:
- Хорошо. А ты знаешь, что такое надежда?
Ирина удивлённо вскинула вверх брови и переспросила:
- А ты?!
- Конечно, - несколько обескураженно ответил Дмитрий, - это если веришь в то, что непременно сбудется.
- Увы, не совсем так. Надежда, точнее говоря, «надеяться», означает частицу «авось», выраженную глаголом. Впрочем, так же абсолютны и другие объяснения Даля: "считать исполнение своего желания вероятным". Вот только с одним определением Даля не могу согласиться.
- С каким? – Выкрикнул Дмитрий, отчаянно борясь с коварным хищником. Леска резала руку, удержать невозможно, пришлось сделать петлю и обмотать вокруг запястья, раскатав рукава комбинезона.
- С понятием «Культура».
- Ну, и что там непонятного? – Дмитрий уже не мог удержаться на месте, балансировал у самой воды, нелепо размахивая руками, как эквилибрист на проволке.
- Вот смотри, - с интересом наблюдая над схваткой, процитировала по памяти Ирина: - «Культура. Обработка и уход, возделывание, образование умственное и нравственное».
- И что здесь не устраивает? – Удивился Романов. Неизвестный хищник, похоже, удивился не меньше, отчего рывки стали слабее. – Вроде, всё ясно и понятно.
- Объясняю, - Ирина сняла шампуры с рыбой, от запаха сводило скулы. – Скажи, пожалуйста, может ли считаться культурным человеком, то есть закончившим университетский курс и придерживающимся определённого морального кодекса тот, кто не препятствовал сожжению Джордано Бруно? Или радовался дуэли Пушкина? Молчишь?! То-то и оно, что нет. Тогда что мы понимаем под словом «культура»?
У Дмитрия началась напряжённая работа ума, он даже начал шевелить ушами, но возразить жене не смог. Она добивала умными советами:
- Никогда не бойся спорить. Особенно, если знаешь, что именно жизнь рождает слово, но не наоборот. Не будешь спорить – мир остановится, ничего тогда не добьёшься. Именно в споре скрыта двигательная мощь прогресса. Правда, при этом всё-таки советую заглянуть в словарь Даля и посмотреть трактовку слова «упрямство». Эта грань между спорящими весьма важна.
Дмитрий вконец растерялся и на мгновение ослабил натяг лески. Рыбина не дремала. Почувствовав слабину, дёрнула так, что Романов от неожиданности упал в воду. Леска лопнула, издав тонкий звук. Ирина рассмеялась:
- Иди сюда, рыболов-спортсмен! Раздевайся, снимай мокрую одежду, вместе отогреваться будем...
Продолжение: https://m.dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/moment-prervannogo-dvijeniia-glava-3-4-64e320e1c036e94404e69fb7