Зловещей аркадой возвышалась над Парижем с Северо-Восточной его стороны Виселица де Монфокон. Потому казалось, что с каждым рассветом в город возвращается мрак. Мрак страха перед строгостью Королевского Закона. Но он и не думал никуда уходить. А вместе с запахом тлена оставался с горожанами.
В белой шапочке, грязной плиссированной рубахе, коричневых штанах и цветастой тунике ранним утром тридцатого числа весеннего месяца апреля бывший Коадъютор Франции Ангерран де Мариньи выходил на аркаду Виселицы Соколиной Горы.
Ах да, походка! Походка была и шаркающая, и кавалерийская. Все как положено. Вот только в этот раз ее не заслужили в бесчисленных длительных верховых переходах и стремительных конных атаках. А заполучили в нагрузку от пыток, длительного недоедания в подвалах Консьержери и кандалов на ногах осужденного.
В тот апрельский день 1315 года под свист и улюлюканье толпы в Париже казнили того, кто еще недавно считался самым могущественным человеком в Королевстве. Того, чье богатство могло поспорить с любым состоянием в Европе. Того, кому завидовали все. От рыцаря без лена и сеньора до Короля Франции. От городского попрошайки до столичного Прево.
Стремительный взлет, оглушительное обогащение и ослепительный успех стали причиной погубившей его зависти. Все это он сделал сам. От начала и до конца. От первого до последнего камня в дороге от нормандской глуши до Лувра, а затем к железному ошейнику на Монфоконе он выложил собственными руками.
Ясное дело, де Мариньи — не Монморанси и не Артуа. Не Блуа-Шампань и не Арманьяк тоже. Но знатности им все же не занимать. В отличие от денег. Фактически о появлении рода можно говорить только начиная с Гуго ле Портье, прадеда единственного в истории Франции Коадъютора.
Нет, к гостиничному бизнесу сей славный рыцарь отношения не имел. Как, собственно, и к ЧОПам тоже. Вместо владения феодом он был наделен своим сеньором потомственным правом охранять одни из четырех ворот герцогского замка в Лионе. По профессии род и поименовали.
Незадолго до наступления 1204 года сей безленный, но осеньеренный служака женился. Его избранницей стала некая Маго. Знали бы предки, какую роль в судьбе их потомка сыграет женщина с таким же именем. Но тогда было важно, что молодая оказалась единственной наследницей скромного феода. По его наименованию и сформировалось родовое имя. С тех пор ле Портье стали де Мариньи.
Восхождение бедного, но все же благородного рода продолжили наследники. Коих наплодилось немало. Особенно отметились двое. Старший, Жак, наследовал лен Мариньи. Его дети первые начали службу при дворе Королей Франции. Наиболее продвинулся по службе Жан Ловчий.
Второй сын Гуго Филипп, изрядно зарекомендовал себя на чиновничьей службе в Нормандии. В результате чего приобрел опыт бесценный. И стал сеньором Д’Экуи, где его сын Ангерран позже возведет свой Нотр-Дам. Но только после того, как воспользуется знаниями отцовыми, как руководить да администрировать. На местах и выше.
Ангерран родился примерно в 1275 году. Либо в замке Д’Экуи. Либо в городе Лион-Ла-Форе. Он был старшим сыном Филиппа Гуговича. Уж какое там образование дали ему в Нормандии, сказать сложно. Но позже, уже в Париже, находясь на различных государственных и дипломатических должностях, он являл подчиненным, врагам и Королю знания не всегда глубокие, но весьма разнообразные.
Отец скончался или в 1302 году, или на четыре года позже. Но точно в марте. Наследником феода стал его старший сын от второго брака. Зато Ангеррана за семь лет до этого, благодаря родственным рекомендациям архиепископа Руана, назначили хлебодаром в свиту Королевы Франции. Должность сытая. В столице. Тепло. Из арбалетов не стреляют. Платят по 18 ливров в год. На десять можно было купить двухэтажный дом в Париже. С мебелью.
Там то в свите и начиналась отнюдь не мелкой поступью карьера государственного служащего. Там его и женили на Жанне де Сен-Мартен. Она была всем прекрасна. Но основное положительное качество девушки состояло в том, что ее крестной матерью стала Королева Франции Жанна Наваррская. Именно она и рекомендовала своего протеже мужу.
Филипп IV мог позволить себе многое. В том числе и жениться по любви. Этот трепет к Жанне он пронес на протяжении всей своей жизни. Потому ее кадровые рекомендации оказались скорее руководством к действию, чем просто просьбой жены. Ангерран де Мариньи перешел в свиту рангом повыше.
После гибели в битве при Куртре 11 июля 1302 года Канцлера Франции Пьера Флоте, Ангерран де Мариньи наряду с Гийомом де Ногаре становится самым влиятельным легистом или правоведом при Филиппе IV Красивом. Собственно, юридическими познаниями королевский выдвиженец похвастать не мог. Как и латынью. Но сообразительностью и особым чутьем отличался отменными.
В рыцари де Мариньи произвели примерно в 1302 или 1303 году. Важно то, что в битве при Монсан-Певе, состоявшейся 18 августа 1304 года, он проявил себя. Это было не первое и далеко не последнее сражение за контроль Франции над Фландрией. Сей проблеме будущий Королевский чиновник посвятит немало времени и сил. На этом поприще он заслужит и славу, и врагов. А пока на поле бранном Ангерран явился монарху и двору храбрецом отменным.
Вероятно, на королевской службе де Мариньи проявлял не только воинское рвение. В конце 1304 года его назначили на должность Камергера Короля. В двадцать девять лет занять высшую придворную должность многое значило. Еще больше стоило. Зависть уже тогда начала свой разрушительный процесс. Вчерашний оруженосец, нормандский выскочка, не мог не вызвать враждебности у более опытных коллег.
В 1305 году умирает Жанна Наваррская. Уж какие там распоряжения по отношению к своему протеже она оставила мужу, не известно. Но Ангеррану покойная завещала аж 500 ливров. Да еще его первой дочери на приданое столько же. Всем остальным придворным — от 50 до 200. Деньги огромные. Еще большее значение имел сам факт. Де Мариньи выделили. Для Филиппа это был особый знак. Практически Свыше.
С тех пор он по особому доверял своему временщику. Современники поговаривали, что он отдал молодому камергеру свое королевство. Даже придумали особую должность для него — Коадъютор. Ничего подобного не было до. Не будет и после.
Во второй половине 1305 года де Мариньи назначен Председателем Счетной палаты Нормандии. А со следующего года он осуществлял финансовые проверки других регионов. Какое-то время фактически руководил финансами Королевства. Считается, что решение о контролируемой девальвации ливра Филипп Красивый принимал совместно со своим выдвиженцем.
Возможность получать за службу монету, которая стоит меньше, но в том же, что и ранее, количестве, радовала далеко не всех. Гнев, направленный на Короля, вызывает немало бед. Большая часть из которых имеет вполне конкретные очертания. В виде Виселицы де Монфокон, например. Куда спокойнее не любить того, кто воздвиг этот “Храм Смерти”. То есть Ангеррана де Мариньи.
Ранее вешали в Париже, по традиции на Гревской площади. А чего? Удобно. На первый взгляд. Народу много. Выход на пристань. Что на Сене. Тут же рынок. Движение товаров, людей и исполнение приговоров. Выгодно и назидательно. Главное — наглядно. Для лучшего усвоения урока живущими. Как известно, мертвым обучение ни к чему.
К тому же место бойкое. Где, как водится, кишат нерадивые ученики. Упорные в своих грехах уголовных. Те самые, что нередко становятся клиентами палача. Еще вчера они сновали внизу на площади да по карманам своих сограждан. А уже завтра висят над ними. Смотрят свысока, но не видят. Зато намекают коллегам о возможных вариантах окончания жизни блатной.
Но много ли повесишь на одной виселице. Тем более, если труп провисеться должен. Созреть для назидания. Дойти для лучшего усвоения уроков. Видом опухшим да запахом тленным распространить страх перед Законом. Нет. Не много.
Ну, поставите еще несколько столбов с перекладиной. Ну раз, два. Площадь Гревская, да что там площадь? Столица французская, как и любая другая, не резиновая. Что известно многим на собственном опыте. Да к тому еще и пристань, торговля, бизнес. Короче, непрезентабельно и неудобно.
Вот и решили еще при Людовике IX Святом модернизировать методику повешения. Поставить это дело на поток. Недалеко от Гревской площади воздвигли на каменном фундаменте деревянную конструкцию. Она представляла собой одноэтажную аркаду в три стены. В арках, собственно, и исполняли осужденных. До пятнадцати за раз.
Но шли годы. Не только человек не молодеет. Изобретения тоже устаревают и требуют улучшений. Реализацию госпроекта Филипп IV поручил своему советнику, всесильному Ангеррану де Мариньи. Тот лично вникал во все тонкости “заплечного ремесла”. Сам составлял проект сооружения, сам выделял ливры из бюджета. И сам же их расходовал. Да и руководил возведением объекта тоже сам.
К 1305 году на горе, то есть Монт по-местному, появилась новая Виселица. Высотой в 12 метров и длинной каждой из четырех сторон 14 метров. Утвердилась она на землях графа де Фокон или Сокол, а это уже по нашему. Потому и известна она как Монфокон или Соколиная Гора. Монументальную Справедливость в камне парижане прозвали “Храмом Смерти”.
Торжеством человеческого разума и тремя этажами каменных арок-виселиц наладили, наконец, конвейер экзекуций. До сорока пяти человек и более одновременно. Оцените старания. Цивилизованная казнь пришла на смену древней, почти кустарной расправе. Улучшила, упростила и сделала кару массовой.
Безликой, неотвратимой и беспощадной. Сколько Виселица повидала? Сколько показала? История скорбно молчит. Пугать? Да, пугала. Но предотвращать? Похоже, что нет. Последнего на Монфоконе повесили в 1629 году. А простояло сооружение вплоть до 1760-го.
С каждым годом нелюбовь двора и Парижа к Коадъютору только возрастала. В то время как доверие со стороны Филиппа IV, наоборот, крепло. В 1307 году де Мариньи вошел в состав Совета короля Франции. Ему на ряду с другими легистами была доверена спецоперация по уничтожению Ордена Храма. А главное, по изъятию материальных активов монашествующих рыцарей.
Можно только предполагать, что именно из общего плана дискредитации, массовых арестов и следствия стало результатом политического творчества Ангеррана де Мариньи. Но можно с уверенностью сказать, что ни казнь, ни судебный процесс над высшим руководством Тамплиеров не смогли бы состояться без стараний Коадъютора Франции.
Дело в том, что долгое время не могли найти кандидата на пост председателя трибунала. Практически все епископы Франции отказывались от “оказанного им высокого доверия”. На помощь Королю пришли родственники его Камергера. В 1312 году брата Ангеррана Жана возвели в соответствующий сан и назначили Епископом в Бове.
Для этого тогда уже всесильный де Мариньи лично договаривался с Папой Климентом V. Он вообще нашел общий язык с Понтификом. Наместники Святого Петра бывали разными. Святыми и не очень. Грешными и совсем уж непотребными. Но их всех объединяло трепетное отношение к власти и деньгам.
Странное дело, но когда Климент V через своих легатов начал вести переговоры с Филиппом Красивым о формировании и снабжении Крестового похода, то рассчитывал на особое понимание. Ведь он поддержал его в уничтожении Ордена Храма. Потому ожидал взаимности. Вполне себе даже материальной. К примеру, выделение галер и общее финансирование флота.
Королю Франции достались огромные сокровища уничтоженных им Храмовников. Но каково же было удивление, когда денег на Святое дело, да еще и по просьбе Папы, у Филиппа IV не нашлось. Более того, Понтифик вдруг осознал, что это он должен оплатить французские галеры для успехов в Крестовом походе. Так вел переговоры Ангерран де Мариньи.
Начиная с десятых годов XIV века в руках Ангеррана де Мариньи сконцентрировалась огромная власть. Посланник Арагона во Франции утверждал, что Камергер фактически стал Вторым Королем. Капеллан Филиппа Красивого не раз говорил, что всесильный временщик пользовался благорасположением Папы и французского монарха таким образом, что управлял не только Парижем, но и Троном Святого Петра.
Известная зависимость власти и денег друг от друга проявилась и в этот раз. Благородный, но захудалый финансово род де Мариньи вдруг приобрел не то чтобы второе дыхание. А просто таки взлетел на вершины материального успеха. Немного было в Европе аристократических и банковских домов, способных соревноваться в богатстве с потомками Гуго ле Портье.
Материальный успех не только основан на финансах. Но еще и имеет нечто общее с монетой. И то и другое обладает двумя сторонами. Так богатство радует своего хозяина, но печалит его окружение. По мере взлета де Мариньи росла и зависть к нему всего двора. Что только множило количество его врагов.
Дворец Коадъютора в Сен-Жермен Л’Оксерруа фактически находился в молчаливой осаде. Не было во Франции аристократа, что не мечтал взять его штурмом, пограбить от души и сжечь до тла. Но политическая власть затыкала рты. До поры до времени.
А власть была такова, что Камергер Короля мог сначала организовать войну, а затем в одиночку ее прекратить. В 1314 году все было готово для очередного раунда противостояния между Францией и Фландрией. Армия уже на марше. Средства потрачены огромные.
С трибуны Генеральных Штатов де Мариньи воззвал к сбору особого налога на войну. Деньги собрали. И не малые. Полководцы различного уровня готовились считать потери и приобретения. Погибшие солдаты должны компенсироваться трофеями. А тут, как гром среди ясного неба прозвучало слово “Мир”. К такой “подлости” никто не был готов.
Ангерран де Мариньи договорился с противником без единого выстрела из арбалета, но ко всеобщему удовлетворению. Исключая, конечно, тех военных, что кормятся победами и экспроприациями. Возник вопрос: где деньги, собранные ранее, и те, что должны были достаться участникам похода?
Этим вопросом мучилась большая часть Франции. Как-то задался им и сам монарх. Первая финансовая комиссия по расследованию детальности Камергера Короля была создана еще Филиппом Красивым.
Стоит ли удивляться тому, что, проработав несколько месяцев, аудиторы пришли к выводам удивившим всех: Клянусь Богом, Сир! Коадъютор — честнейший из честнейших. Ни одного су за все время.
Уже после смерти 29 ноября 1314 года Филиппа Красивого, во время королевствования Людовика X Сварливого была создана вторая комиссия. Стоит ли упоминать как оживились все враги уже бывшего Коадъютора Франции. Особенно окрылился дядя нового короля — Карл де Валуа.
Длительная, но безуспешная борьба за различные короны европейских монархий изрядно попортила и без того скверный характер рыцаря. Не раз упущенная выгода по вине камергера Филиппа Красивого, помноженная на зависть к его успехам, сделала Карла де Валуа непримиримым врагом де Мариньи.
Аудиторы подбирались как один. Все имели зуб на бывшего Камергера. Все терзаемы завистью к его успеху. В конце марта 1315 года вновь, словно солнце из-за туч: Клянусь Богом, Сир! Коадъютор — честнейший из честнейших. Ни одного су за все время.
И это несмотря на то, что Ангерран де Мариньи уже находился в подвалах Консьержери. Допросы как-то прекратились сами собой. За ненадобностью. Смысла в них не осталось. Чего не скажешь об истязаниях. Они имеют ценность сами по себе. Ведь: Цель пытки — пытка. Дело писали вне зависимости от доказанных версий и построенных на этом обвинений. А от требований Короля и его дяди Карла де Валуа.
Всего постановили двадцать восемь пунктов обвинений. Были там государственные преступления, хозяйственные и коррупционные. Но для верности основным сделали колдовство. Тут надежно. Проверено. Осечек такая квалификация не дает.
Нашли верного свидетеля, что лично наблюдал, как бывший Коадъютор Франции вызывал Дьявола прямо в свою камеру. То есть с доставкой в Консьержери. А еще, некто Жак Дюлло утверждал, что, будучи опытным колдуном, помогал в сим деле Ангеррану де Мариньи и его жене.
Когда весенним утром 30 апреля 1315 года Ангеррана де Мариньи вывели во двор тюрьмы, улюлюкать начали заключенные. Ибо они завидовали ему даже тогда, когда он шел на виселицу. Ведь никто из них не удостоился положения и чести построить самому себе эшафот.
Парижане радовались, будто им выдали по ливру каждому. Ведь на Монфокон должен взойти человек, что богаче всех их вместе взятых. И это несмотря на то, что к тому моменту у де Мариньи отняли все. Даже то, что было до начала карьеры оруженосца Короля.
Вся французская аристократия отметила этот день если не праздником, то бокалом старого и выдержанного точно. Ведь навсегда уходит тот, кто занимал посты, предназначенные им. Тот, кто имел то золото, что не имели они. Тот, о чьей власти они мечтали. И которой все они бесспорно достойны.
На радость толпе он кричал, что невиновен. Звеня цепями ручных и ножных кандалов, Ангеррана де Марини подняли на третий этаж аркады Монфокона. Что он думал о своем “детище” в тот момент? Вспоминал ли Великого магистра Ордена Тамплиеров Жака де Моле и его проклятие в день казни? Останется с ним.
Его повесили в углу самой высокой перекладины. Народ был счастлив. Порадовался еще какое-то время, покричал и разошелся. В июне вдруг обнаружили, что кто-то снял его труп. Но только для того, чтобы украсть одежду.
Граф Карл де Валуа настоял на том, чтобы его вернули на место вновь. Одели в так называемый “колокол” - кусок ткани с прорезью посередине для головы. А затем повесили на цепи. Ненависть и зависть часто не проходят вместе с жизнью.
Бывший Коадъютор Франции никогда не оставался одинок. Всегда кто-то висел рядом. В Париже вообще часто вешали. А потом ходили посмотреть. Как они там. Все ли в порядке. Камергер Короля оставался ценным экземпляром Монфокона еще два года.
Прошло немного времени, и Людовик X Сварливый сильно пожалел об отсутствии у него такого Камергера, как де Мариньи. Очень скоро Франция погрузилась в череду конфликтов. Первый из них с Фландрией, был проигран. Экономическое и финансовое положение страны быстро изменилось и стало катастрофическим.
И вообще. Через двадцать два года в Королевстве началась цепь войн, длившихся около ста лет. В 1317 году новый Король Филипп V распорядился снять тело бывшего Камергера с перекладины аркады “Храма Смерти”. Его реабилитировали и захоронили под хорами церкви Шартре де Вовер в Париже.
Карл де Валуа, находясь в декабре 1325 года на смертном одре повелел наследникам молиться за душу погубленного им раба Божьего Ангеррана. Поражения и победы, власть и опала, а главное, близкая смерть примирили его с тем, кому завидовал. И кого ненавидел. Почти чисто. Почти бескорыстно.
Еще в 1313 году по приказу Ангеррана де Мариньи в Д’Экуи возвели церковь. Проект всесильный тогда Коадъютор Франции утверждал сам. Деньги выделил немалые и из личных сбережений. Храм назвали Нотр-Дам. Там-то и упокоились в 1326 году его останки.