Мастер афоризмов Франсуа де Ларошфуко сделал весьма остроумное наблюдение. Он писал, что истинная любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто её видел. Столь опосредованное знакомство, однако, не слишком нас беспокоит. Мы так часто слышим проникновенные истории об этом привидении, что уже успели им пресытиться и составить довольно чёткое преставление о том, каково оно из себя.
Согласно этим рассказам, первый признак истинной любви таков: любовь – это когда нам не оскудевающей рукой что-то дают, причём дают постоянно и на наших же условиях, не ожидая ничего взамен и желательно с сияющей улыбкой.
Любовь есть мягкость и нега. Это угождающая нам бескорыстность. Если человек нас подлинно любит, он будет всячески заботиться о наших удобствах и удовольствиях. Он охотно подыграет любой нашей эгоцентрической игре. Он не ранит нежных чувств любимого, не обманет ожиданий, не спутает его планов. И, разумеется, он ничего не попросит сам. Попросить что-либо для себя было бы крайне бестактным с его стороны – красноречивым свидетельством чёрствости и корысти.
Коль скоро он и правда любит, он постарается защитить наши интересы самым деликатным образом. В своём стремлении к нашему благу любящий преодолеет любые невзгоды и препятствия и свернет ради нас горы. Он стерпит от нас любые обиды и несправедливости и не отойдет ни на шаг. Сколько бы мы ни упрямились и ни показывали собственной неблагодарности, он не отвернётся, а его преданность останется непоколебимой.
Такие представления о любви родились в культуре в результате поверхностного и искажённого прочтения глубочайших духовных традиций в рамках индуизма, буддизма, христианства, ислама и некоторых философских школ.
Великих мыслителей и пророков некогда посетило живое присутствие любви – и они рассказали об увиденном широкой публике. Публика запечатлела рассказ в своей памяти, пропустила его через интеллект, отфильтровала и выпустила в мир в виде того самого призрака, который блуждает в головах и поныне.
Но как же выглядел оригинал? Если мы обратимся к дошедшим до нас учениям и жизнеописаниям тех самых людей, благодаря которым и возник миф об истинной любви, мы будем сильно удивлены. Та живая любовь, о которой они говорили, совершенно не похожа на её сентиментальное, бесхребетное и полупрозрачное подобие.
Если бы нам довелось столкнуться с великими учителями и практиками любви, вероятнее всего, эти люди бы нам крайне не понравились. Мы получили бы совсем не тот приём, на который рассчитывали. Их любовь ошарашила бы нас, оскорбила, перепахала. Мы тотчас захотели бы распять их на своём кресте.
То, что миф о любви называет истинной любовью, по понятиям этих мыслителей и пророков любовью не являлось. Они считали её невежеством, слепой страстью и губительным потаканием другим людям. А то, что они сами считали любовью, совсем не вяжется с нашими представлениями о ней.
Учителя любви не тратили своего времени на то, чтобы за кем бы то ни было бегать и не терпели смиренно чьего-либо упрямства и сопротивления. Как только кто-то проявлял строптивость и наглость, при всей своей любви они обходили его стороной и шли своей дорогой. Они не заботились об удовольствии и комфорте любимых, не боялись сообщать им болезненные истины и не подбирали слов, чтобы смягчить воздействие этих истин. Они принимали очень жёсткие решения. Из-за своего категорического отказа сотрудничать с нашими ожиданиями и планами на их счёт они показались бы нам довольно грубыми людьми.
Наиболее известными учителями любви в истории являются Будда Гаутама и Иисус Христос. В силу этого для иллюстрации сказанного мы обратимся именно к их воззрениям и их жизненной истории, но следует иметь в виду, что и другие в своём подавляющем большинстве руководствовались таким же подходом.
Итак, приступим. В одной из сутр Палийского канона Будда ведёт разговор с дрессировщиком лошадей по имени Кеси. Кеси обращается к Будде со следующими словами:
«– Если подлежащая обучению лошадь не поддаётся ни мягкой дрессировке, ни жёсткой дрессировке, ни сочетанию мягкой и жёсткой дрессировки, Учитель, тогда я убиваю её. Почему? Я думаю так: “Пусть она не станет позором для линии моих учителей”. Благословенный же является непревзойденным укротителем людей. Как же он обучает людей, подлежащих обучению?
– Кеси, иногда я обучаю человека, подлежащего обучению, мягкостью; иногда я обучаю его жёсткостью, а иногда – сочетанием мягкости и жёсткости.
<…>
– А если подлежащий обучению человек не поддаётся ни мягкому обучению, ни жёсткому обучению, ни сочетанию мягкости и жёсткости?
– Если подлежащий обучению человек не поддаётся ни мягкому обучению, ни жёсткому обучению, ни сочетанию мягкости и жёсткости, то я убиваю его, Кеси.
– Но ведь Благословенному не подобает отнимать жизнь! И всё же Благословенный только что сказал: “Я убиваю его, Кеси”.
– Это верно, Кеси, что Татхагате не подобает отнимать жизнь. Но если подлежащий обучению человек не поддаётся ни мягкому обучению, ни жёсткому обучению, ни сочетанию мягкости и жёсткости, то Татхагата не воспринимает его более как достойного разговора или наставления. И его товарищи, сведущие в святой жизни, не воспринимают его более как достойного разговора или наставления. Это и значит быть полностью уничтоженным в учении и в дисциплине…» [1]
Поистине, Будда не избегал жёстких решений и жёстких метафор. Когда следовавшие за ним монахи что-то всерьёз нарушали, их мгновенно выпроваживали и исключали из Сангхи. Великий учитель любви не тратил своего времени впустую, не боролся с чужим упрямством и не угождал ничьим капризам.
Обратимся ещё к одному примеру.
В Индии во времена Будды жила девушка из бедной семьи по имени Готами́. Она была настолько худосочной, болезненной и измождённой (пал. kisa), что все звали её Кисаготами́, то есть измождённая Готами. Из-за бедности и непривлекательности девушка долго не могла найти себе мужа, и это причиняло ей большие страдания. Однажды, однако, её терпение было вознаграждено. Богатый купец оценил внутренние достоинства Кисаготами, сокрытые от поверхностного взора, и взял её в жены.
Родственники купца, естественно, не поняли и не поддержали столь странного выбора. Они приняли Кисаготами с враждебностью и презрением и всячески старались сделать её и без того тяжёлую жизнь ещё тяжелее. Когда Кисаготами родила купцу сына, на некоторое время она испытала облегчение. Она почувствовала первые прикосновения счастья, так как семья сменила гнев на милость и понемногу начала её принимать. Из-за этого Кисаготами привязалась к младенцу с удвоенной силой. То было не только её дитя, но и основа её хрупкого супружеского счастья.
Радость Кисаготами, впрочем, оказалась скоротечной, поскольку вскоре младенец заболел и умер. Кисаготами впала в отчаяние, которое ещё более усугублялось страхом перед осуждением со стороны мужа и его родни. Они наверняка подумают, что смерть сына была созреванием мрачной кармы девушки. Должно быть, Кисаготами совершила в прошлом нечто поистине отвратительное, чтобы заслужить теперь такую участь. Смесь отчаяния, стыда и страха помутила рассудок девушки. Она отказалась принимать смерть своего ребёнка. Она начала верить, что он не мёртв, а всего лишь заболел и уснул.
С мёртвым младенцем на руках Кисаготами покинула свой дом и начала ходить от двери к двери в поисках лекарства для своего сына. Куда бы она ни обращалась, она сталкивалась лишь с недоумением, брезгливостью и едкими насмешками. Ей отвечали, что ребёнок мёртв и лекарства здесь бесполезны, а затем выпроваживали прочь. Один из домохозяев, однако, оказался добрее прочих. Он направил её к лучшему из всех известных ему врачевателей – к Будде. То, что Будда был врачевателем умов, а не тел, он в своей мудрости умолчал.
Кисаготами преисполнилась надеждой. Она отыскала Будду, рассказала ему свою историю и попросила дать ей лекарство для сына. Будда принял девушку тепло и, ко всеобщему удивлению, ответил, что подобное лекарство ему и правда известно. Для изготовления снадобья потребуется горсть горчичных семян из дома, в котором никто и никогда не умирал.
Девушка воспряла духом и отправилась на поиски. В первом же доме на её пути ей сказали, что охотно поделятся с ней горстью горчичных семян. Когда она поинтересовалась, умирал ли кто-нибудь в этом доме, ей ответили: «Ну разумеется». Весь день она блуждала от дома к дому, но всё было напрасно. К вечеру в изнеможении она прекратила свои тщетные попытки. Кисаготами поняла, что болезнь и смерть царят повсюду. Потеря любимых, потеря желаемого, как и цепляние за них есть общечеловеческая судьба. Кисаготами стала ученицей Будды, со временем она достигла полного освобождения и вошла в число просветлённых архатов [2].
С позиций современного человека решение Будды было рациональным и эффективным, ибо принесло желаемый результат. Он не мог воскресить мёртвого сына, но в его власти было помочь девушке принять неизбежное и очистить ум от пустого шума из страдания и отторжения. Но вот назвать решение Будды самим воплощением бесконечной любви довольно сложно. И правда, Будда не предложил бедной девушке ни утешений, ни уверений, ни ободряющих слов. Он не вошёл в её положение, не утёр слёзы, не принёс горячего напитка, не смягчил её контакта с истиной.
Многие сказали бы, что Будда прибег ко лжи и манипуляции и ввёл бедную девушку в заблуждение по такому чувствительному для неё вопросу. Он даже не стал тратить лишнего времени, а лишь снабдил её парой кратких инструкций и отправил в свободное плавание.
Если бы нам довелось встретиться с бесконечной любовью Будды и мы захотели бы поплакать на его плече, пожаловаться на свои невзгоды, поделиться утратами и своими трогательными мечтами о счастье, то нас ждало бы горькое разочарование. Не каждый оправится после подобной встречи. Хорошей иллюстрацией того, как она могла бы пройти, является история женщины по имени Висакха. У неё умерла любимая внучка, так что Висакха была убита горем и обратилась к Будде за поддержкой. Будда ответил:
«У кого есть сотня любимых, того преследует сотня печалей… У кого нет любимых, у того нет и печалей» [3].
Как для современного уха, так и для неподготовленного древнеиндийского уха подобный ответ звучит как едкая насмешка. Это возмутительный и злой цинизм. Поведение Будды смягчает лишь то обстоятельство, что употреблённое здесь палийское слово для любви, piyā, Будда понимал именно как инстинктивную и ложную любовь, которую считал разрушительной. Он противопоставлял её mettā – той самой духовной и истинной любви без привязанности, к постижению которой мы медленно подбираемся.
Mettā может быть названа истинной любовью по праву. Это не пустой хвалебный эпитет, не дешевый поэтический приём, а предельно строгое указание на самую сущность такой любви, на её исток в истине в противовес любви невежественной. Mettā основана на ясном видении реальности, на ясном видении причин и следствий, счастья и страдания, творчества и регресса, на понимании вреда и бессмысленности цепляния, потому она и зовётся истинной любовью.
Будда учил, как учил и Иисус Христос, что хорошо знакомая нам всем инстинктивная любовь, связывающая любимых, родных и близких, есть в своей основе невежество, а в своём течении – страдание и причина для дальнейших страданий. Бедная женщина, впрочем, о таких тонкостях могла и не знать. Она ожидала совсем иного обращения, но Будда не стал подстраиваться под её предубеждения.
Другой великий проповедник любви, Христос, следовал тому же подходу, что и Будда. Он не избегал ни жёстких слов, ни жёстких решений. Он не тратил времени на уговоры и споры и не приспосабливался под ожидания людей, которым помогал. Он не боролся с чужим упрямством, не щадил нежных чувств и не угождал тем планам, целям и интересам, с которыми люди к нему приходили.
В Евангелии от Луки Христос говорит:
«Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» [4].
Пока что всё звучит так, как будто нуждающиеся в помощи и заблудшие души окружались бесконечной заботой и большим личным вниманием. Но дела обстояли совсем не так. Да, согласно Христу, на небесах более всего рады кающимся грешникам. Здесь, однако, есть оговорка. Чтобы попасть на эти небеса, грешники должны сами найти в себе силы покаяться, внять словам истины, повернуться к Богу и последовать за ним. Никто не бегал за этими несчастными, не подбирал ключей к их сердцам и не упрашивал поступить правильно.
Мы не будем разбирать здесь примеры из жизни Христа, как мы поступили в случае Будды. Это ещё более затянет и без того затянувшееся введение. Но если открыть Новый Завет и заглянуть в труды ведущих христианских богословов, то сразу же становится понятно, что при всей огромной любви к врагам, грешникам и заблудшим с ними никто не церемонился.
Разговор с заблудшими и несчастными был коротким, причём вполне буквально. И по нашим меркам это был суровый разговор. Сперва им в крайне прямолинейной манере сообщалось, кто они вообще такие и что их ждёт, если они продолжат идти той скользкой дорожкой, на которой они сейчас находятся. Являются они падшими душами, погрязшими во грехе, а ждёт их, разумеется, неминуемая кара, адское пламя и бесконечное мучение. Затем этим людям предлагалась прекрасная альтернатива тому мраку, в котором они пребывают, после какового предложения великие учителя любви быстро уходили по своим делам.
Христос предлагал своё учение и свою любовь, но он не навязывал их и тем более никого не пытался утянуть в свой лагерь насильно. Как и Будда, Христос совершал несколько шагов навстречу и открывал свою дверь. После этого наступал их черёд сделать ответные шаги и зайти внутрь. Если люди проявляли упрямство и оказывали сопротивление или же просто топтались на пороге, то их оставляли и шли своей дорогой. При желании они могли в любой момент догнать уходящих и присоединиться, но все свои предубеждения им нужно было оставить у себя за спиной.
Основная стратегия великих учителей любви и практиков любви во все времена и во всех культурах была такой: сохранять чистоту ума и поступка, говорить правду и всегда держать свои двери открытыми. Не более и не менее. Так жил Будда, так жил Христос, так жили и многие другие. Они не бегали за людьми, которые уходили от них прочь. Они не стучались в чужие двери, подобно навязчивым рекламным агентам, и никого не упрашивали быть хорошими мальчиками и девочками. Они держали свои двери открытыми и работали практически исключительно с теми, кто приходили к ним сами и шли им навстречу.
Будда и Христос не заботились об угождении удовольствию, удобству и ожиданиям тех, кого они так сильно любили. И когда нужно было оставить, они без всяких колебаний оставляли. Их любовь была крайне разумной, дальновидной и зачастую весьма жёсткой. Они ясно видели ситуацию и то, что требуется в ней сделать, чтобы повернуть человека ко благу. Если человек был не готов и проявлял большое упрямство, если цена такого поворота оказывалась слишком высокой, они не платили эту цену. Вместо этого они выбирали более эффективный курс движения по ситуации и поворачивались к тем, кто готов. Их любовь являлась зрячей, а не слепой и именно потому была столь могущественной по своему воздействию на мир.
Любовь и сострадание
Изучение наследия великих пророков, философов и мистиков, говоривших о великой силе любви, наводит нас на неизбежные выводы. Либо Будда, Христос и их соратники в веках плохо понимали, что такое любовь, и пользуются своей славой незаслуженно, либо с нашими предубеждениями что-то всерьёз не так.
Чем же именно являлась для них любовь? Можно ли дать ей определение, охватить её полнее и тем самым отделить любовь от всего прочего, что любовью не является? Есть ли в нас всех интуитивная связь с этой силой и не оформившееся знание о ней? Подбираться к ответу на столь непростые вопросы нужно неспешно. Следует начать с вещей, с которыми так или иначе согласны практически все – как с позиций обыденной интуиции, так и на уровне глубочайших духовных прозрений.
Первой из таких основополагающих характеристик истинной любви...
<…>
Получить доступ к полной версии статьи и подкаста
Заказать новую книгу автора (2023 г.)