Моя история началась давно. Настолько давно, что я уже и сам точно не помню, когда. Я появился на свет в средневековой Европе благодаря стараниям великого мастера. Тот, кому я был обязан самим фактом своего существования, был портным. Хотя нет, он был королем портных и портным королей. Венценосные особы заказывали ему наряды и неизменно оставались довольны. С самых первых дней я видел великолепные горностаевые мантии, сверкающие драгоценными камнями камзолы и роскошные шуршащие платья, за которые платили столько, что многим и не снилось. Сильные мира сего редко бывали скрягами, когда речь шла об их внешнем виде, хотя встречались и исключения, дрожавшие над каждой монеткой.
Меня, как и восьмерых моих братьев, сшили в течение одного промозглого осеннего месяца, когда не было крупных заказов и моему создателю захотелось сделать что-нибудь для души. Он взял отрез прекрасной кордовской кожи, шелковые нитки, лекало и ножницы – и на свет появились мы, девять прекраснейших кошелей, которые когда-либо видел мир.
Мой первый брат был подарен королю нашей страны, который был настолько восхищен, что пожаловал портному перстень со своей руки. Судьба второго была не менее замечательной – его купил великий путешественник, с которым мой брат объехал полмира. Третий попал к величайшему ученому, который к тому же был философом, скульптором и поэтом, и кошель долгие годы соседствовал с непревзойденными произведениями искусства. Четвертый был продан прекрасному архитектору, строившему величественные соборы, которые даже спустя много веков будут восхищать многочисленных посетителей. Пятый и шестой кошели были подарены двум родным братьям из знатного рода, ставшим впоследствии славными борцами за свободу своей маленькой республики. Моего седьмого брата купил потомственный Хранитель ключей Вечного города, а восьмой был приобретен гениальным музыкантом, который звуками своей скрипки мог заставить слушателей и плакать, и смеяться. Таким образом, все мои братья-кошели оказались у самых выдающихся людей того времени, каждый из которых оставил заметный след в памяти людей.
Меня создатель решил оставить себе, поскольку надо мной он трудился дольше и усерднее, чем над остальными, и частенько приговаривал, что если в восемь первых он вложил свое непревзойденное мастерство, то в меня он вложил еще и душу. В его умелых руках я с удовольствием провел несколько счастливых лет. Хозяин любил меня, и я платил ему той же монетой.
Но со временем его зрение стало ухудшаться – сказались долгие годы шитья при свече, и заказы постепенно перестали поступать. Вскоре моего хозяина – лучшего портного всех времен и народов – забыли. Такова уж человеческая память – она любит успех и тех, кто у всех на слуху. Стоит же оказаться не у дел – и приходит забвение. К счастью, хозяин воспитал хороших детей, которые не оставили его, когда он стал никому не нужен. Меня он вынужден был продать, чтобы купить дров на долгую холодную зиму. Скажу по секрету, я до сих пор скучаю по нему – человеку, творившему иголкой настоящие чудеса.
Следующим моим владельцем был богатый купец, полагавший, что за свои деньги он может купить все на свете. Он был жаден до невозможности и мог добрый час торговаться из-за головки чеснока на рынке. Я носил в себе самые разнообразные деньги – луидоры и флорины, гульдены и дублоны, цехины и динары, но чем больше их было, тем ненасытнее становился купец. Ему хотелось прибрать к рукам все золото мира, он стал издерганным и желтолицым, всюду ему мерещились обман и грабители. Родные не могли с ним разговаривать, поскольку он думал, что окружающие охотятся только за его деньгами. Жизнь иногда такая странная – бедняки мечтают о богатстве, а богатые хотят счастья и любви, но не могут их достичь, ведь не все на свете можно купить. Купец плохо кончил – он перестал доверять даже собственной охране, которая ушла от него, и одной темной ночью его зарезал разбойник, снявший с него сапоги, одежду и меня.
У разбойника мое существование было довольно однообразным – я то наполнялся после удачных грабежей, то пустел в многочисленных трактирах. Мне такая жизнь совсем не нравилась, и частенько я с грустью вспоминал уютную мастерскую старого портного. Но за все в этой жизни надо платить – и разбойник убедился в этом в тот самый день, когда его поймали. Судья не стал долго думать о том, что ввергло стоящего перед ним человека в бездну порока, и приказал казнить его. На следующее утро городской палач так и сделал, и в результате я сменил владельца.
Палач вел одинокую размеренную жизнь, его сторонились и немного побаивались, но это уже были издержки профессии. По вечерам он нередко напивался в одиночестве и разговаривал со мной. Почему он выбрал в собеседники именно меня, остается загадкой, но спустя пару месяцев я уже в подробностях знал его биографию. Городской палач – должность, конечно, не самая достойная, но негоже кошелю судить людей за то, что они живут так, а не иначе. В конце концов, он был не худшим из моих владельцев. Он любил читать, а еще интересовался анатомией и основами медицины. Однажды это стало очередным поворотным моментом в моей переменчивой судьбе. Я как сейчас помню тот весенний вечер, когда за окном уже царил сумрак, но все еще можно было видеть. Мой владелец сидел за столом и правил тяжелый двуручный меч, орудие своего ремесла, когда в переулке послышался женский крик о помощи. Спустя мгновение мы уже были снаружи. Четверо мужчин в темных плащах пытались заколоть пятого, заслонявшего женщину, крик которой мы слышали. Увидав крепыша с мечом, они поспешили ретироваться, но перед этим угостили своего единственного противника добрым ударом шпаги. Я тоже яростно бренчал медяками, пытаясь в меру своих сил помочь правому делу. Впоследствии выяснилось, что женщина была служанкой, возвращавшейся домой, а тот парень – бедным дворянином и воякой, без раздумий кинувшимся защищать незнакомую женщину. Он жил в нашем доме, пока не поправился. А когда он поблагодарил палача и сказал, что чувствует себя уже вполне прилично, мой хозяин прослезился и подарил меня ему на прощанье. С тех самых пор я перестал относиться к людям с предубеждением, поняв, что на свете нет плохих профессий, а есть их никчемные представители.
Жизнь у небогатого, но честного рубаки мне нравилась, хотя я и звенел не так часто. Мы ходили в атаку, отступали, разбивали лагерь или располагались где-нибудь на ночлег. Лично мне была не очень по вкусу необходимость постоянно подчиняться старшим по званию, ведь многие из них были попросту глупцами. Но меня это не касалось, а мой новый хозяин относился ко всему философски, повторяя, что, кем бы ни был его командир, сам-то он все равно защищает свою страну, а это главное. Хороший он был человек, вот только погиб нелепо, поймав шальную одинокую пулю. Видимо, даже славным парням не всегда везет.
Следующим моим хозяином был безликий мародер, обиравший павших на поле брани солдат, – презреннейшая личность, но… нет, хватит об этом, ведь я, кажется, зарекался не судить людей. Он оставил меня вместе с парой монет крикливой женщине легкого поведения, с которой провел ночь. Она привела меня в нормальный вид и через три дня продала своему очередному клиенту. Этому я был только рад, потому что мне успели изрядно осточертеть скрипы, вздохи, ругательства и затрещины, круглые сутки раздававшиеся в этом злачном прибежище падших душ.
Так я оказался у художника. О, он был гением вне всяких сомнений! Его живое воображение рождало шедевры, равных которым не было во всем мире. Его работами восхищались, а сам он был желанным гостем везде. Он опережал свое время, проникая внутренним взором в такие глубины, что большинство людей не понимало сути его картин, но послушно твердило вслед за его высокопоставленными покровителями, что это – подлинное искусство. Впрочем, как я уже говорил, так оно и было. К сожалению, однажды художник решил, что искра его таланта начала тускнеть, и прибег к помощи не самого лучшего средства – арабского гашиша, входившего тогда в моду. Я прекрасно помню эти наркотические грезы, ведь нередко с лежавшими во мне деньгами соседствовали и пахучие зеленые комочки. Я помню необъяснимую ясность мысли и безмятежную расслабленность, когда мне хотелось говорить и смеяться от счастья одновременно, иногда это состояние сменялось непостижимым страхом. Наутро же я неизменно чувствовал себя разбитым и опустошенным. То же самое происходило и с художником. Первое время он продолжал творить свои бессмертные картины, но спустя несколько месяцев наркотик стал для него смыслом жизни и постепенно вытеснил все остальное. Он стал слышать несуществующие голоса и видеть странные вещи. В конце концов его родные со слезами на глазах поместили его в приют для душевнобольных, хотя он сам, по-моему, так этого и не понял. В кратковременные моменты озарения художник вновь становился собой прежним, но это происходило все реже и реже. В один из таких моментов он и подарил меня содержателю приюта, который отдавал многочисленным пациентам все свои время и силы.
Жизнь в приюте показала мне, какими люди могут стать в результате своих страхов или беспутного образа жизни. Оказывается, в каждом человеке живет монстр, просто одни находят в себе силы бороться с темной стороной своего сознания, а другие, более слабые, потворствуют ей. В этом доме скорби я видел серийных убийц, тихих и буйных помешанных, людей, которым казалось, что их кто-то преследует, жертв полынной настойки и гашишистов, как мой бывший хозяин. Каждой своей складкой я чувствовал витающие в воздухе страдание, отчаяние, боль и ярость, это было место без надежды. Нечто похожее я ощущал только в темнице, куда попал вместе с разбойником. Довольно часто в приют приезжал один человек, который привозил продукты и одежду. Его называли благотворителем, и первое время я не понимал, что это значит, пока с удивлением не узнал, что он не брал денег за свой товар. Именно он и стал моим следующим и последним хозяином, пожалуй, самым любимым из всех.
Этот странный с точки зрения большинства окружающих человек жил тем, что помогал людям. День, проведенный без доброго дела, он считал прожитым напрасно, и я даже гордился тем, что помогал ему. У нас всегда находились деньги для людей, нуждавшихся в помощи. Мы строили больницы и школы, устраивали бесплатные обеды для неимущих, посещали тюрьмы и детские дома, и однажды я понял, что мое предназначение всегда заключалось в том, чтобы принадлежать именно этому человеку. Я был кошелем, сшитым для него давным-давно, но время не играло никакой роли, потому что по-настоящему принадлежать я мог только ему. Мой хозяин часто повторял, что ни богатство, ни титулы не имеют значения, важно лишь то, какой отклик ты вызываешь в человеческих сердцах и какой след сумеешь оставить в памяти людей после того, как тебя не станет. Он был добр и мудр, этот человек с проседью в волосах и немного лукавым взглядом, который одинаково разговаривал с нищим, протягивавшим к нему руку, и с промышленником, вручившим ему премию за дело всей его жизни. Конечно же, и эти деньги пошли людям, которым нужна была помощь. Те, кто нуждается в помощи, будь то деньги, добрый поступок или простое теплое слово, были, есть и всегда будут в любом, даже самом процветающем, государстве. Просто зачастую люди, погруженные в собственные заботы, не могут или же не хотят их увидеть. Но ведь от этого ничего не меняется. Даже всемирное равнодушие не может служить оправданием тому, что кто-то способен безучастно смотреть на страдающего ребенка или голодного старика, – сострадание и любовь к ближнему никогда не выйдут из моды, поверьте моему богатому опыту.
Я видел многих людей – низких и благородных, алчных и готовых поделиться последним, трусов и храбрецов. Таким же разным, как они сами, было их отношение к моему содержимому: кто-то набивал меня под завязку, считая деньги целью всех усилий, а кто-то считал их просто средством для достижения целей. Но все они, невзирая на различия, все равно оставались людьми с присущими им достоинствами и недостатками. Видимо, с годами я стал очень терпимым. Вот и весь мой сказ о том, как я провел свою жизнь, которую искренне полагаю осмысленной и полезной, хотя какое право так говорить имеет старый кошель?
Оригинал публикации находится на сайте журнала "Бельские просторы"
Автор: Андрей Кадынцев
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.
