Система реабилитации нижних чинов, запятнавших воинский мундир различными прегрешениями, складывалась постепенно. Поначалу это было просто самобичевание и искреннее желание показать свою молодецкую удаль в бою. Для этого требовалось получить амнистию и Высочайшее разрешение умереть за Отчизну.
В начале XIX столетия смывать кровью позор приходилось декабристам-дворянам и причастным к этим событиям нижним чинам. Так, 14 декабря 1825 года на Сенатской площади в Санкт–Петербурге среди бунтарей было 3000 солдат (670 чел. преимущественно 2–го батальона Лейб–гвардии Московского полка , около 1250 чел. Лейб–гвардии Гренадерского полка и около 1100 матросов Гвардейского морского экипажа) .
После ареста и суда «прощенным» гвардейским солдатам была предоставлена возможность реабилитировать себя: из вторых батальонов Московского и Гренадерского полков сформировали Лейб–гвардии Сводный полк для участия в боевых действиях на Кавказе. Этот полк отличился при осаде крепости Эривань .
****
Спустя почти век вышеупомянутый порядок остался прежним. Единственное исключение – обоюдная заинтересованность сторон друг в друге. Начавшаяся в 1904 году русско-японская война позволила многим осужденным за различные преступления получить прощения за содеяное ценой собственной жизни. Этому способствовали, в частности, неудачный ход военных действий и большие потери, которые несли русские войска в Маньчжурии. Таким образом, и виновные в совершении различных преступлений хотели и могли, и верховная власть нуждалась.
Так, согласно донесению Главного военно-судного управления Военного Министерства в Главный Штаб от 31 декабря 1904 года за №8570, прикомандированные к Бобруйскому местному лазарету в качестве фельдшерских учеников, рядовой 157-го пехотного Имеретинского полка Яков Фоминых, осужденный к отдаче в дисциплинарный батальон, и Никанор Пыхтеев, осужденный к одиночному заключению в военной тюрьме, обратились с просьбой к Императору.
Первый просил «о смягчении ему наказания, дабы он успел искупить свой проступок в рядах войск на Дальнем Востоке», а второй - изъявлял «желание отправиться в действующую армию». В результате 27 декабря 1904 года Высочайше было повелено «даровать … помилование и перевести их на службу, по распоряжению Главного Штаба, в одну из частей войск, действующих на Дальнем Востоке» .
Оба они были отправлены в Мукден, в распоряжение Начальника Штаба Главнокомандующего на Дальнем Востоке.
Канонир 1-го осадного артиллерийского парка Иван Курников был осужден к лишению воинского звания и всех особенных прав и преимуществ и заключен в тюрьму гражданского ведомства, в которой он заявил о желании загладить свое преступление службой в действующей армии. По монаршей милости Курников был освобожден от заключения и восстановлен в утраченных по суду правах состояния; ему также возвращено воинское звание, он был переведен в разряд штрафованных и отправлен на службу канониром в 30-ю артиллерийскую бригаду, отправляемую на Дальний Восток .
Василий Афиногенов Финичев (он же Финогенов), «состоя на службе в Кронштадтской минной роте, произведенным формальным жандармским дознанием был изобличен в имении у себя нескольких, собственноручно переписанных, нелегальных стихотворений и выдержек из подпольных сочинений». Распоряжением Военного Министра Финогенов был переведен из Петербургского в Казанский военный округ, в Соликамскую местную команду, с учреждением за ним хотя негласного, но бдительного надзора ближайшего начальства.
16 июня 1904 года дело было рассмотрено в административном порядке: Финогенова подвергли одиночному заключению в военной тюрьме на один месяц, без перевода в разряд штрафованных и без ограничений в правах по службе.
В тюрьме рядовой раскаялся в содеянном им преступлении и пожелал «загладить прошлое поведение честным исполнением долга и верным служением Государю и Отечеству».
Докладная записка
Ряд. Соликамской местной команды
Василия Афиногенова Финичева
Января 20 дня 1905 года
Принося глубокое раскаяние во всех моих совершенных противозаконных преступлениях, и, желая загладить прошлое поведение честным исполнением долга, и верным служением Государю и Отечеству, я решился беспокоить Ваше Всокоблагородие всепокорнейшей просьбой о ходатайстве зачислить меня в ряды действующей армии на Дальнем Востоке.
Ряд. Василий Финогенов .
Как доносил Соликамский уездный воинский начальник начальнику Пермской местной бригады, «за время состояния его в команде, несмотря на негласный надзор … он, Финогенов, ни в чем предосудительном замечен не был, а из нескольких моих бесед с Финогеновым, я считаю возможным заключить, что выраженное Финогеновым в подаваемой им докладной записке, по-видимому, чистосердечно» .
В итоге «Военный Министр приказал перевести его в действующие на Дальнем Востоке войска, с освобождением за ним хотя негласного, но бдительного надзора ближайшего начальства» .
Однако, даже в такой непростой ситуации отправиться смывать грехи кровью, было дозволено далеко не всем.
Как сообщал в своем рапорте от 29 ноября 1904 года за №2236 начальник артиллерии 13-го армейского корпуса, дислоцированного в гор. Смоленске, призванный по частной мобилизации в г. Калуге вахмистр 3-го летучего артиллерийского парка Федор Тимофеев Каблин был обвинен в государственном преступлении по закону от 7 июня 1904 года . Противоправная деятельность его заключалась «в принадлежности к преступному сообществу, образовавшемуся в Богородицком уезде Тульской губернии, заведомо поставившему целью своей деятельности ниспровержение существующего в Государстве общественного строя и распространение преступных изданий, возбуждающих к ниспровержению существующего в Государстве общественного строя» .
Согласно надписи Тульского уездного воинского начальника от 12 июля 1904 года за №132, Каблин был поначалу выслан в 1-й летучий артиллерийский парк, а затем, согласно приказа по парку за №195 п. 5, до суда отдан под «ближайший надзор военного начальства».
Против него было возбуждено дознание. При этом, однако, Начальник Тульского Губернского Жандармского Управления полагал возможным в виду чистосердечного сознания и раскаяния Каблина дать ему возможность «загладить свою вину участием в делах против японцев на Дальнем Востоке»:
«…признавая пребывание в казарме лиц политически не благонадежных крайне нежелательным, как в отношении влияния таких лиц на остальную среду, так и в затруднительности надзора за таковыми, и принимая в соображение безукоризненное поведение вахмистра Коблева в течение 4-х месяцев и удрученное состояние как поднадзорного, желательно бы дать возможность ему обелить себя на поле брани, отправлением его в действующую армию, о чем он просит и сам…» .
К этой мысли склонялся и начальник артиллерии 13-го армейского корпуса, в рапорте которого говорилось, что Коблев был одержим великодержавными эмоциями - «при отправлении 1-м парком подарков на Дальний Восток, вахмистр написал стихотворение, «из которого видна его горячая любовь к своему отечеству и патриотическое направление его мыслей»:
Вам, товарищи и братья,
Изо всех концов страны
Шлем мы братские объятья,
Чувствам искренним полны.
Как и Вы, мы здесь страдаем,
Неуспех печалит нас,
Но зато мы твердо знаем,
Что придет желанный час:
Сломлен будет враг суровый,
Станет ниже вновь травы
И побед венок лавровый
Вам возложат на главы.
Ведь, не то переносила
Русь в истекшие века,
Но со славой все сломила
Сила Русского штыка
И теперь Вам Бог поможет
Честь России отстоять
И с мольбой пред Вами сложет
Ружья вражеская рать.
Дай же Бог на поле битвы
Вам победы над врагом
А мы здесь за Вас молитвы,
К Богу сердцем вознесем .
Как видно, держать в казарме подозрительные элементы не рекомендовалось, прежде всего, по политическим мотивам (влияния на остальную среду).
Тем не менее, против направления вахмистра на фронт выступил Департамент полиции, который своим донесением от 19 января 1905 года за №346 в Главный Штаб, сообщил, что «отправление названного лица в войска, расположенные на Дальнем Востоке не представляется удобным по тем соображениям, что пребывание лица, привлеченного к формальному дознанию, в месте производства расследования обусловливается необходимостью допросов его в качестве обвиняемого, а также вызывается предстоящей возможностью фигурирования Каблина на судебном заседании».
В общем, допросить и выявить возможным сообщников в данном случае оказалось важнее, чем предоставить человеку искупить свою вину - ни собственное желание, ни высокопарные вирши не помогли вахмистру.
Иногда война могла «списать» и самое тяжелое наказание. Так, хорный музыкант унтер-офицерского звания 99-го пехотного Ивангородского полка Ефим Ярополов был осужден к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы.
Командующий войсками Виленского военного округа доложил Императору «об облегчении его участи и замене каторжных работ исправительными арестантскими отделениями или дисциплинарным батальоном». В результате, 28 февраля 1905 года, Высочайше было повелено «заменить Ефиму Ярополову определенное судом наказание отдачей его в дисциплинарный батальон сроком на 2 года с законными последствиями сего наказания и с тем, чтобы он был назначен, по распоряжению Главного Штаба, в действующую на Дальнем Востоке армию, а отбытие этого последнего наказания, на основании приложения VIII к 1412 статье XXIV книги С.В.П. 1869 года издания 3-го, было отложено до окончания войны» .
Порой потребности действующей армии заставляли освобождать из заключения целые десятки штрафованных нижних чинов.
Так, по докладу временно Командующего войсками Финляндского военного округа генерала от инфантерии Турбина, содержащиеся в Бобруйском дисциплинарном батальоне нижние чины гарнизонов Свеаборга и Гельсингфорса (стрелок 1-го Финляндского стрелкового полка Федор Лебедев, рядовые Свеаборгского крепостного пехотного полка Иван Воробьев, Семен Якушкин, Порфирий Богданов, Василий Яковлев, Павел Дуркин, Василий Иванов и Иван Степанов и канониры Свеаборгской крепостной артиллерии Никандр Зуев и Карп Новиков) 2 марта 1905 года Высочайше были освобождены от дальнейшего заключения в вышеназванном батальоне и зачислены «по роду оружия и усмотрению начальства в строевые части действующих на Дальнем Востоке войск.
Это был не первый и не единственный подобный случай. Чуть раньше, по Высочайшему повелению от 31 мая 1904 года были перечислены в действующие на Дальнем Востоке войска 22 заключенных в Иркутской дисциплинарной роте, на следующих основаниях:
1) все возвращенные из дисциплинарного батальона нижние чины, во время нахождения в частях войск, должны числится в разряде штрафованных,
2) до окончания войны, перевод их в разряд беспорочнослужащих и прощение им штрафа может последовать только с разрешения Главнокомандующего войсками на Дальнем Востоке,
3) по окончании кампании, тем из штрафованных, которые, по удостоверению начальства, отличались безукоризненным поведением и не удостоились ранее прощения, таковое может последовать с разрешения начальников дивизий и лиц, пользующихся одинаковой с ними властью, и
4) все остальные нижние чины, не получившие одобрительного отзыва об их поведении, должны быть возвращаемы в дисциплинарные батальоны, но с сокращением им оставшегося со дня освобождения срока пребывания в последнем наполовину .
Некоторые лица, срок гласного надзора в гражданской жизни за коими еще не истек, и которые были призваны по мобилизации в русско-японскую войну, попадали в войсках под пристальное внимание армейского начальства.
Так, запасной нижний чин, мещанин гор. Невеля, Витебской губернии еврей Лейвик Гиршев Дерновский, проживавший в гор. Великих Луках, Новгородской губернии, «в ночь на 30 сентября 1902 года на квартире своей в г. Великих Луках читал рабочим противоправительственного содержания сочинение под заглавием «Рабочее дело в России», за что на основании Высочайшего повеления 12 февраля 1903 года «был подчинен гласному надзору полиции в месте его жительства на 3 года сроком по 12 февраля 1906 года».
Начальник Псковского Губернского Жандармского Управления уведомил, Дерновский 8 декабря 1904 года был призван на военную службу и отправлен в 95-й запасной батальон, расположенный в гор. Новгороде . Главный Штаб в письме Начальнику Штаба войск Гвардии и Петербургского военного округа от 11 февраля 1905 года за №126 просил «сделать распоряжение об учреждении ближайшего надзора начальства рядовым Дерсновским».
****
В общем, даже в трудную годину процесс реабилитации проштрафившихся был непростой.
Во-первых, попасть на место боевых действий нужно заслужить осознанием вины, глубоким раскаянием и, естественно, собственноручным прошением. Во-вторых, отправиться на фронт можно было только лишь с разрешения Департамента полиции, который мог привлекать военнослужащих к дознанию. Начинающийся суд мог также помешать патриотическому рвению. В-третьих, прощение получали лишь по окончании войны в зависимости от степени участия нарушителей в боевых действиях. Причем полное прощение могло быть дано лишь самым высоким армейским начальником. Ну, и, наконец, в-четвертых. Если по каким-то причинам не удавалось получить полного прощения, то все равно сам факт участия в войне штрафованным засчитывался – сроки наказания уполовинивались.