Раздел всегда не вовремя

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
РАЗДЕЛ ЛАБОРАТОРИИ

Ровно год после защиты выдержал соседство с Бутенко профессор Помехин. На большее его не хватило. Да и
нельзя ему было ждать дольше. Интриган по натуре, он до того довел институт, что дело шло к полному краху.
Сплетни, всевозможные заговоры и козни охватили все подведомственное Николаю Сергеевичу учреждение.
Воевали уже не только с Бутенко. Воевали и между собой.
Враждующие стороны разделились в основном на три лагеря. Хирурги, во главе с Помехиным. Теоретики,
возглавляемые профессором Мильманом. Физиологи. Все три различные группировки бились не на живот, а на
смерть за одно и то же - за право держать в экспериментальном медицинском институте полную и
безраздельную власть. Во все вышестоящие инстанции вплоть до ЦК КПСС шли от них непрерывным потоком
подметные кляузные письма.
Теоретики заверяли руководство, что Помехин, ослепленный кровью и непосредственно самим резательным
процессом (в котором он безусловно превзошел многих других), чурается, затирает настоящую науку. Гонится
за мгновенным (тут же на столе получаемым) сиюминутным результатом, игнорируя фундаментальные
научные исследования.
Хирурги доносили по начальству, будто заумные (витающие в облаках) теоретики пускают на ветер народные
денежки, бесконечно копаясь в архивной библиотечной пыли и не принося непосредственно больным никакой
ощутимой пользы.

Физиологи охаивали и тех, и других. В институт одна за другой зачастили государственные комиссии. Воплям,
склокам и скандалам обиженных сторон, казалось, нет и не будет никакого предела. А поскольку институт
входил в состав Сибирского отделения Академии наук, то наведение в нем должного порядка, естественно, в
первую очередь возлагалась на его президента.
Академик Лаврентьев был далеко не глупым человеком. Неоднократно побывав вместе с членами президиума
СО АН в институте, он довольно быстро отметил тот факт, что в раздирающих научный коллектив
междоусобных дрязгах не участвует всего лишь одна-единственная лаборатория. Лаборатория кандидата
медицинских наук Бутенко. Причем, не то чтобы лаборатория функциональной диагностики стояла вообще
особняком. Отнюдь, она-то как раз испытывала давление со стороны враждующих группировок. Особенно
доставалось ее сотрудникам от помехинцев. Но обратная связь отсутствовала.
Волны кляуз ударялись о ее тонкие стенки, но на этом все и кончалось. Там, за стенами лаборатории, шла
ежедневная весьма напряженная работа. И даже малосведущим людям становилось понятно: здесь сотрудникам
попросту некогда конфликтовать! Они с утра до вечера (не в пример другим подразделениям) были заняты
своим, по всему видать, важным и ответственным делом. А разговоры с посещающими лабораторию больными
убедили в этом президента окончательно.
Лаврентьев не привык принимать безрассудных решений. Но, убедившись в чем-нибудь довольно твердо,
добивался намеченной цели. Вызвав Бутенко в обком партии, он в присутствии самого Петрова предложил
Константину Павловичу занять директорское кресло.
На миг. Только на какой-то единственный миг будто что-то дрогнуло в душе доктора. Директорство в
институте открывало невиданные возможности для успешного распространения метода. Никто больше не
посмел бы забивать листовым железом предназначенный для больных вход в лабораторию. Не валялись бы
больше на грязном полу их полушубки и дорогие меховые пальто.
Можно было бы значительно увеличить ассигнования на нужды лаборатории. Расширить штат. Получить
новые помещения. Можно было бы... Да разве перечислишь все, что стало бы возможным, займи он пост
директора института! Но в том и беда многих честных и умных людей, что они, как правило, не рвутся к
власти. Свое дело им гораздо дороже. И зачастую они делают выбор во вред этому делу.
- ...Нет. Я решительно отказываюсь! - категорически заявил взбудораженный внезапно нахлынувшими на него
мыслями Бутенко.
- Почему же? - с явным неудовольствием и плохо скрытой тревогой спросил председатель президиума, нервно
побарабанив пальцами левой руки по полированному столу.
- В институте между собой грызутся непримиримые враги,- слегка помедлив, негромко ответил Константин
Павлович.- У меня нет времени и возможности тратить силы на их примирение. По-моему, это вообще
бесполезное занятие...- он помолчал, выжидая ответной реакции собеседников. Чуть порозовевший Петров
сухо кашлянул в сжатый кулак.
Мне гораздо важнее продолжить без помех исследования на нашем комбайне. Чем я и занимаюсь в настоящий
момент.
- Вот вам и карты в руки! - встрепенулся при последнем замечании академик.- Станете директором, не будет
никаких помех.
- Будут,- упрямо склонив голову, произнес доктор.- Будут, да еще какие! Не то что комбайн - мать родную
позабудешь.
Так и не добившись от него положительного ответа, Лаврентьев вскоре предложил срочно собрать президиум
Сибирского отделения Академии наук для окончательного решения вопроса о положении дел в
экспериментальном медицинском институте. По существу, речь уже могла идти о закрытии и расформировании
помехинского учреждения.
Вездесущая разведка профессора доложила ему о крупном разговоре с Бутенко в обкоме партии. Николай
Сергеевич от волнения не находил себе места. Столько труда, столько сил и энергии потратить на выживание
Данилки-мастера, и, пожалуйста,- его в директоры!..

Такого Помехин не мог перенести. Выходит, не напрасны были его опасения. Не какие-то там теоретики,
мильманы и прочие оказались на его пути. А Бутенко! Внешне чрезвычайно скромный и трудолюбивый,
казалось бы полностью поглощенный наукой Бутенко...
Шалишь! Помехина еще никому не удавалось водить за нос. Буквально за три часа до начала работы
назначенного Лаврентьевым президиума Николай Сергеевич- вызвал доктора к себе в кабинет. Неяркое
октябрьское солнце заливало директорские апартаменты холодным светом.
- ...Вам, с вашей дыхательной темой, нечего делать в хирургическом институте! - с карьера, в лоб, прищуривая
заслезившиеся глаза, ударил Помехин.- Разумртее всего написать заявление по собственному желанию...-
продолжил, ссутулившись.
Скромный в обиходе доктор тоже умел заводиться с полоборота.
- Еще не известно, кому из нас придется подавать заявление...- от подобного ответа профессор даже присел.- Я
буду работать там, где считаю нужным! - доктор чувствовал, как ему сводит скулы.
На мгновение в кабинете повисла мертвая тишина. Давний, нерешенный спор близился к своему апогею.
«Вон оно как! Точно в директоры метит!» - пронеслось у Помехина.
«Какая у него все же противная бабья рожа»,- невольно отметил про себя разгоряченный Бутенко.
- Пока еще я здесь начальник,- багровея, в запальчивости выкрикнул Николай Сергеевич уже в спину
неторопливо уходящему доктору.- Это мой и только мой институт!
Закрывая за собой двери, Константин Павлович неопределенно, будто в недоумении, пожал плечами.
Возможно (не пойди Помехин в столь яростную атаку), Бутенко и не стал бы выступать на президиуме. Пускай
бы теоретики и хирурги перегрызали в перепалке друг другу горло. Доктор не любил ввязываться в
замешанные на сплошных интригах скандалы. И хотя его-то лабораторию профессор третировал больше всего,
Константин Павлович вряд ли бы вышел на трибуну.
Но осатаневший от своих подозрений (смертельно боявшийся потерять престол) Помехин угрозой увольнения
вывел его из себя. «Выступлю! - решил Бутенко.- Но не в числе самых первых. Дам возможность бойцам
потешиться».
Однако бойцов-то на собрании, увы, и не оказалось. Миль-маны и шихманы оказались здоровы только доносы
в ЦК строчить. А когда нахмурившийся Лаврентьев объявил, что президиум готов заслушать всех недовольных
положением в институте и просит присутствующих сотрудников высказать свои претензии в адрес
администрации, в зале наступило неловкое молчание.
Вождь теоретиков с повышенным интересом уставился на висевший на сцене портрет Ленина. А руководитель
физиологов принялся сосредоточенно рассматривать носки свох давно не чищенных ботинок.
Высокий и сухощавый председатель президиума настороженно выжидал.
- Неужели никто ничего не желает сказать? - он поправил депутатский значок на лацкане своего тщательно
отутюженного темного костюма.- Столько писем было, столько жалоб,- Михаил Алексеевич взглянул в
сторону почему-то вдруг засмущавшегося гладко выбритого профессора Мильмана.- Странно, товарищи,
получается...- в некоторой растерянности констатировал академик.- Собрались для откровенного разговора...
- Разрешите мне! - Бутенко резко поднял кверху правую руку.
- Пожалуйста! - академик Лаврентьев с удовлетворением склонился поближе к микрофону.- Слово для
выступления имеет профессор Бутенко,- сгоряча он даже повысил доктора в звании.
Поднявшийся на сцену Константин Павлович заметил, как вытянулось, побелело женоподобное лицо
Помехина. «Эх, вы, закулисные дуэлянты! - мелькнуло при виде затаившегося зала.- Все бы кто-то за вас, да
где-то без вас». Он задержался взглядом на сразу приободрившемся лидере теоретиков.
- ...Когда, еще в Москве, профессор Помехин делился со мной перспективными планами развития нашего
института,- с ходу начал Бутенко,- он называл его не иначе как медико-биологическим. Предусматривался
целый комплекс самых серьезнейших научных исследований, охватывающих граничащие между собой
стороны современной медицины и биологии. Намеревались на должный уровень поставить изучение белых

пятен в физиологии человека. Совершенствовать до сих пор страдающую у нас примитивизмом
функциональную диагностику. Вести глубокие теоретические разработки. И что же мы с вами,- доктор кивнул в
сторону зала,- на сегодня имеем?..
Сидевший в третьем ряду осанистый Мильман расправил плечи и негодующе закатил кверху глаза.
- За несколько лет, прошедших с тех пор,- звонко произнес Константин Павлович,- профессор Помехин успел
начисто перезабыть им же самим намеченные планы. С удивительной легкостью, а точнее сказать, с присущим
только ему цинизмом и коварством,- доктор повернулся к вздрогнувшему от подобного выпада Николаю
Сергеевичу,- директор превратил ведущее научное учреждение в самую заштатную, серую, невысокого ранга
больничку.
Помехин попытался было встать, но председатель президиума жестом удержал его на месте.
- Вы скажете, что в заштатной больничке не делают операции на сердце? - продолжил распалявшийся все
больше Бутенко.- Но как, скажите на милость, можно еще назвать институт, в котором вместо обещанных
глубоких комплексных медикобиологических научных исследований, подкрепленных самой солидной
теоретико-практической базой, воцарилась только одна-единственная отрасль обширной медицинской науки -
практическая кардиохирургия?! Возглавляемая и упорно внедряемая в жизнь профессором Помехиным.
Спору нет - отрасль эта очень важная и нужная. Но зачем тогда было прикрываться куда более широкими
научными лозунгами и под их прикрытием входить в состав Сибирского отделения Академии наук?!
За спиной Помехина докладчику зааплодировали.
- Учреждение чисто хирургического профиля, пусть даже и «кардио», должно подчиняться Минздраву, а не
отхватывать лакомые кусочки из фондов Академии наук,- доктор поправил микрофон.- А то хирурги во главе с
директором процветают, а теоретики и физиологи хиреют день ото дня.
...Он много чего еще сказал на этом собрании. Его выступление длилось тридцать минут. Ободренный
поддержкой, Мильман ожесточенно потирал руки. На Помехина было просто страшно смотреть. Казалось, он
того и гляди лопнет от переполнявшей его злобы.
Математически точно, оперируя самыми неопровержимыми фактами, Бутенко доказал, что основной причиной
всех бед, постигших институт, является прежде всего его директор. В конце своего выступления Константин
Павлович предложил вывести всю группу хирургов во главе с Помехиным из состава Академии наук в
подчинение Минздраву, а остальных научных сотрудников оставить на своих местах.
Ох и позеленел же в этот момент Николай Сергеевич! Таких пинков он уже давненько не получал. И от кого -
от человека, которого профессор в течение нескольких лет старался буквально стереть в порошок!..
Любой другой на месте Бутенко уже наверняка бы либо спился, либо уволился (и ведь имелось немало
примеров!..) куда глаза глядят. А тут вышвыривают претендента на Нобелевскую премию, как напакостившую
собачонку. Вышвыривают по предложению Данилки, а ему приходится терпеть!..
Решение о выводе помехинцев из состава Академии наук было принято подавляющим большинством голосов.
Противники директора могли праздновать победу.

Но торжество оказалось неполным. Вывести-то Помехина из состава Академии наук вывели, но убрать его тут
же с институтских площадей не представлялось возможным. Для
этого требовалось время. А пока практически все оставалось по-прежнему. Разве что часть противников
профессора (в том числе и лаборатория Бутенко) формально была теперь приписана к институту генетики и
цитологии, размещавшемуся с ними в одном здании.

Но приписать их приписали, а полностью оградить обиженных от сатрапа разом не удалось. Ведь он находился
здесь же! Рядом. В своих привычных апартаментах. Со всеми своими амбициями и непомерными запросами.
Прежде всего при разделении Николай Сергеевич заявил, что ему тоже нужна лаборатория функциональной
диагностики (руководителя которой, доктора Бутенко, он на дух не терпел) и что ее придется, дескать,
поделить...
Делили весьма своеобразно. Из пятидесяти бутенковских штатных единиц доктору оставили только
двенадцать... С бесценными (в свое время добываемыми и собираемыми при личном участии Константина
Павловича) комбайновскими приборами профессор поступил еще хлеще. Большинство из них он попросту
приказал перетащить на свою половину!.. Причем проделал все это, как всегда, тайно, исподтишка, в
отсутствие доктора, отправившегося в тот момент в срочную командировку.
Пепел Клааса стучал в помехинском сердце. Отомстить. Во что бы то ни стало жестоко отомстить Данилке за
отделение! А какая месть может быть страшнее для новатора-ученого, чем лишение его опытных помощников
и жизненно необходимых для научных исследований приборов?
Пусть не удалось уничтожить Данилку физически (а уж чего только для этого не предпринималось...) - можно
ведь убить и нравственно. Что будет делать, вернувшись из командировки, свихнувшийся на дыхании выскочка
в почти пустой лаборатории? С вчетверо уменьшенным штатом! Помехин пнул ногой дорогой капнограф,
занесенный временно верным Мутиным для гарантии в его кабинет.
- ...Говоришь, содержание углекислого газа в организме с помощью этой хреновины бутенковцы замеряли? -
грубовато спросил'заискивающе на него посматривавшего Андрея Ивановича профессор.
- Через голландскую фирму за валюту его Бутенко доставал,- охотно отозвался Мутин.
- И много подобных приборов мы ему оставили? - с деланным интересом полюбопытствовал Николай
Сергеевич, лично руководивший опустошением лаборатории.
- Да почти ничего,- Мутин озабоченно потирал ладонью правой руки свое помятое после вчерашнего перепоя
(и от того казавшееся еще более рыхлым) лицо.- Все-то ведь подчистую тоже нельзя выгрести...- осторожно
заметил он.
- Все и не надо,- Помехин подошел к своему столу и принялся перебирать лежащие на нем деловые бумаги.-
Все и не надо. Мы по закону,- он достал расческу и старательно прилизал заметно облысевшую макушку.- Раз
отделение, значит, и разделение... Что-то им, что-то нам...
Капнограф (как и многое, конфискованное у Бутенко) ему был абсолютно не нужен. Он не собирался замерять
у больных содержание СО 2. Но Помехин знал, что значили эти аппараты для Данилки, и душа его ликовала.
Помехину и в голову не приходило, что Константин Павлович мог и предугадать направленные против него
действия и постараться принять защитные меры.
А доктор предугадал. В чем, в чем, а в низости и коварстве профессора он ни минуты не сомневался. И
поэтому, уезжая, оставил при комбайне в основном изрядно изработавшуюся, во многих случаях уже
державшуюся на честном слове, аппаратуру. Новейшие же запасные части, да и полностью новенькие
дубликаты были у него заблаговременно надежно припрятаны в небольшой, якобы предназначенной для
всякого хлама кладовочке.
Сверху они были завалены различными бумажными лентами и использующимися для хранения пакетов
записей осциллограмм картонными коробками. Так что даже Мутину (который, кстати, с некоторых пор уже не
работал в лаборатории) не пришло в голову ковыряться в этой свалке.
Ему казалось, будто то, что в данный момент на ходу, и есть лучшее из бутенковского хозяйства. Велико же
было огорчение профессора, когда многое из награбленного вскоре оказалось непригодным для использования.
Даже временнопоказного! А у Бутенко, как по мановению волшебной палочки, практически на все похищенное
нашлась замена...