"Мда, вот и октябрь. Лета словно и не было. Хорошее, однако, быстро заканчивается".
Олег, не торопясь, прошел через проходную. Дермантиновая дверь противно скрипнула. Завод солидный, а двери дрянь. Вот так и в жизни: мелочь способна отравить годы счастья, любви и доверия.
Поднял голову. Птицы клином летели на неведомые юга. А в родной Карелии уже снег. И небо тяжёлым свинцом давит на голову. И солнце низкое, почти зимнее.
Вот и у него, Олега, почти зима. За полтинник перевалило. Вроде не такой ещё серьезный возраст, но..
Тело утратило ловкость и гибкость. Нет, песок ещё не сыпется и младшую дочь, Любашу, барышню шестнадцати лет вполне ещё способен подхватить на руки, но ..не то. Ушла стремительность, лёгкость, та телесное удовольствие от физического труда, что происходит от сознания своего здоровья и силы.
Олег закурил, подумал, затушил сигарету и решил прогуляться. Только что выпавший лёгкий снег пах почему- то огурцами, на нем резвились солнечные зайчики. Чуть слышный морозец приятно бодрил. Повезло с погодой!
Олегу, признаться, часто везло. С отчимом, который не стал лезть в отцы, но принял мальчишку, как своего и подарил дружбу. Дружбу взрослого и подростка, которая продолжалась и по сей день, хоть Сергей Юрьевич и был в преклонных годах.
Повезло с работой: после армии хватило ума и какой- то чуйки сродни интуиции выбрать профессию по душе и на всю жизнь. Так что на завод свой ходил без унылого отвращения, возвращался домой с чувством спокойного удовлетворения от сделанной работы, да и зарплату получал вполне себе.
Повезло с семьёй: парни, сыновья, спокойные, умные, Илья и Николай знали, чего от жизни хотят и как этого добиться. Илья учился на айтишника, Николай работал и жил отдельно. Любаша, поздняя батькина радость, росла улыбчивый, веселой егозой. Но голову на плечах имела не по годам рассудительный.
И жена, Иринка.
Жену Олег до сих пор любил. Спокойно, вдумчиво, обстоятельно и безусловно. Не изменял, чем вызывал шуточки мужиков на заводе. Один, Андрей, всё любил рассказывать о своих похождениях и неизменно подкладывал Олега:
- Тебе жена, поди, это место на сигнализацию поставила?! Чуть влево, чуть вправо и всё, сирена завоет.
- Ты, Андрей, существо членистоногие, - беззлобно отшутился тогда Олег.
- Чего????
- Существо, говорю, членистоногие. Куда чл@н, туда и ноги.
Мужики грохнули, Андрей матюкнулся и отстал. Потом, спустя пару лет, уволился. Ходили слухи, что помер от инсульта в постели какой- то развесёлый барышни, а жена не стала его хоронить.
Жена... Подруга, советчица. Столько прожито, столько вместе пережито.
Только отдаляться Иринка стала. Замкнулась в себе, как жемчужина в раковине. Даже спать ушла в другую комнату. Раньше встречала с работы, прижималась крепко, целовала, не стесняясь детей. Да и чего стесняться, того, что у них всё хорошо? Пусть дети видят, как это бывает.
А сейчас...
Олег не заметил, как пришел. Пешком, без лифта, поднялся на четвертый этаж. Порадовался,что не запыхался.
Дома пахло пирогами. Любаша. Переняла у матери любовь к стряпне, баловала родителей и братьев:
- Папка, мыть руки, я сейчас всё согрею!
- Есть, командир ты мой. А мама пришла?
- Только что. В комнате.
Олег распахнул дверь. Иринка, оценка, прижала только что снятое платье к груди. И сама словно в комок сжалась. Маленькая, беспомощная, родная:
- Так, хватит! Что за черт! Что с тобой, рассказывай!
- Выйди, пожалуйста, мне неловко.
Олег вытаращил глаза. Неловко?! Что за хрень?! Тридцать лет прожить, троих детей нажить и неловко?!
- Ириш, что происходит? Ты устала? Заболела?! Может, у тебя кто- то появился?
Последние слова дались Олегу с трудом. Мысль, что его Иринка там с кем- то вызвала бешеный приступ ревности.
- Мне неприятно, Олежка. Неприятны эти морщинки на лице. Эта шея, эти руки с провисшими мышцами, эта грудь обвисшая! Я сама себе противна! И тебе тоже!
Ирина уже кричала, не сдерживаясь. Слезы катились по лицу, всё ещё красивому, всё ещё манкому.
" Болван!" - обругал себя Олег. Надо чаще хотя бы цветы дарить, комплименты говорить.
Волна нежности и вины захлестнула так, что занялось дыхание. Он вспоминал жену совсем молоденькой, веселой и проказливой, как Любаша сейчас. Вспоминал, как забирал из роддома. Это лицо, эти глаза мадонны. Вспоминал, как налилась спелым соком в свои тогда 35. У него тогда крышу от желания сносило..
Подошёл, обнял, губами собрал слезы со щек:
- Не плачь, девочка моя. Навсегда - моя девочка. Самая красивая, самая любимая!
Охнула, прижалась всем телом и замерла.
Из кухни раздался голос Любашки:
- Вы там что делаете? Марш ужинать!
Всем добра!
-
