- Всем, привет! – Сказала она, по-хозяйски усаживаясь за наш стол. – Я Надя. Из Воронежа.
И улыбнулась так широко, что удивительно, как это еще осталось место для двух маленьких ямочек на ее щеках.
Забавный лягушоночек, - отметил я про себя, и на всякий случай перебрал в уме всех своих знакомых Надь, чтобы понимать, как себя вести с новенькой. Однако, мои знакомые в большинстве своем были страдалицами за идею, жертвовали собою ради карьеры мужа, детей или ухаживали за больными родственниками - несли крест, одним словом. А наша Наденька, похоже, получала от жизни удовольствие, и жертвовать ничем не собиралась. Аппетит у нее оказался отменным. Тарелочки очень быстро становились чистенькими.
Вела она себя естественно и непринужденно. Зевнула, чуть прикрыв свой большой ротик. Почесалась, потянулась, раскинула руки в стороны, отведя их назад так, что хрустнули косточки. - Два часа в автобусе сюда пилили, - пояснила она. - Сейчас под душ, и бай-бай --тихий час.
На плечо у Нади съехала бретелька от лифчика. Она машинально поправила ее, вернув на место.
Мужики за столом восприняв это как сигнал к действию, встрепенулись и завели «светскую» беседу.
Сосед справа, долговязый Серега, вспомнил, что он мастер спорта по легкой атлетике, что наши автобусы - полный мрак, а вот за рубежные… Он сообщил и о том, что его супруга недавно вернулась из Англии и привезла ему обалденные кроссовки, что он прямо сейчас в них и может показать, чем отечественные хуже.
Сосед справа - Юрий Иванович, большой и грузный дядька с благородной седой шевелюрой, басил про своих троих детей и инженерную деятельность.
Я же скромно сказал: работаю в газете, не женат, не привлекался, за границей не был, и сегодня вечером абсолютно свободен.
Надя захлопала в ладоши: «Я - тоже абсолютно свободна. Погуляем, Володь?!»
Сергей спохватился, заикнувшись, что и он свободен.
- Опоздал, спортсмен! Третий лишний. Я выиграл.
Надя опять засмеялась: «Да- да! Вова выиграл, я в свидетелях!»
Поначалу наши гуляния «курировал» Юрий Иванович. В нем взыграли отцовские чувства: «Наденька, вас надо страховать! Чует мое сердце, усатый не надежен».
Усатых он считал бабниками. Газетчиков - щелкоперами и брехунами, а инженеров, разумеется, созидателями. Говорил, все, вроде шутя, но как-то скабрезно. Мне становилось неловко, Наде тоже. Она, шептала мне на ухо: «Вова, не заводись, потерпим. Его надолго не хватит. Слышишь, пыхтит, как паровоз».
И оказалась права.
Мы уходили за территорию санатория - на Светлое озеро – это километров семь, если считать туда и обратно. Юрию Ивановичу надоело топать в такую даль, и на третий день он спекся: «Процедуры дороже свежего воздуха. Воздухом я и дома подышу, а ванн дома нет».
Наде ванны не прописывали. У нее ничего не болело. Путевка досталась ей на халяву – институту, где она училась, профсоюз выделил несколько штук «горящих». И студенты, сдавшие что-то там досрочно, с удовольствием разъехались «на воды».
«Все на картошку. А мы на воды», разве не класс, Вов?!»
Надя носилась по берегу озера и орала: «Свобода! Да здравствует, свобода! Руки прочь от Анжелы Девис!» Она сама чем -то смахивала на эту самую Анжелу - такая же кудрявая. Впрочем, нет, не похожа. Американка на плакатах и по телевизору была хмурая и озабоченная борьбой с империалистами. А Надя веселая и беззаботная потому, что до сессии было еще целых полгода. И до империалистов ли было воронежскому лягушоночку. А мне тоже не до ванн. С таким-то чертенком.
И местным рыбакам Надя понравилась. «Мы-то, думали, - шутили рыбаки - в санатории безногие и безрукие собираются, а там, значит, и такие резвые, как ваша барышня, водятся.
- А нас вылечили, руки ноги пришили, тренируемся, разрабатываем суставы - серьезным тоном говорила Надя и изображала из себя робота. Рыбаки смеялись, давали лодку, удочки, угощали ухой прямо с костерка. Денег не брали. От души. По дружбе.
Осень стояла золотая. Вечера тихие и теплые. Мы возвращались в санаторий много позже отбоя. За полночь. Сторожиха на воротах не ворчала, видимо, считая, что в молодости и погулять не грех. Ее лохматый пес на нас не лаял – мы скормили ему три пачки сахара (а он, гад, даже хвостом не вильнул, как будто, все его сахаром кормили, а может, все и кормили, я не знаю).
Главврач для проформы поговорил с нами, как со злостными нарушителями режима. И махнул рукой, подарив памятку о вреде венерических заболеваний.
Поэтому мы могли спать до обеда. Юрий Иванович встречая нас за столом, укоризненно качал головой: «Эх, Надя, Надя, а я вас предупреждал: с кем связались!»
Надя незаметно передразнивала его, когда он склонялся над тарелкой. Тоже качала головой, изображала: Ай - яй - яй! И грозила мне пальцем.
Настроение портил только спортсмен – Серега. Каждый день с жадным любопытством он спрашивал: ну как, вы еще нет, или уже?
Я прекрасно понимал, о чем он хотел знать, но делал вид, что не понимаю.
- Нормально у нас все. В кино ходим.
Он стервенел: «Не темни старик, вы две недели «в кино» ходите. Ты лучше скажи как она – жарит?
- Жарит! Сказал я, только чтобы он отстал.
И он отстал. Успокоился, удовлетворенно констатировав: «Такая и должна жарить!»
Его картина мира восстановилась. Иного Серега просто не допускал, санаторные смены коротки – надо успевать. Раз я успел – значит, все в порядке. Мир не рухнул, и можно снова отдаться легкой атлетике.
Когда я рассказывал Наде, про страдания соседа, она хохотала до слез. И дурашливо обещала еще тщательней выполнять Серегин завет – жарить, жарить и жарить!..
Мы переписывались с полгода. Она писала про институт, сессию, поздравляла с Новым годом. И ерунду всякую, про погоду и весну… Потом письма стали приходить реже. И к лету иссякли…
Я ей не докучал. Зачем? А если муж ревнивый?
Думаю, мои письма она не берегла – эка ценность. Тоже ведь ерунда: про работу, про погоду, про соскучился…. А вот фото, уверен, хоть одно, да сохранила – это действительно, память, весточка из юности, где ей 19, а мне чуть за двадцать пять. Мы такие счастливые на фото - ржем над чем-то. Рты у обоих до ушей. Чего ржем?..
Даже если муж фотку случайно увидит и спросит, а это, что, за усатый? Можно же честно ответить: сосед по столу из санатория, и немножко соврать - я даже имени его не помню! Муж не поверит. И я бы не поверил! Но ведь можно обнять мужа и сказать ласково: ну, что ты, милый. Это же было так давно, я с этим парнем даже не целовалась. Ни разу. Я тебя люблю, только тебя!
И поцеловать мужа крепко-крепко.
Я бы поверил.
Тем более, что это правда.
Владимир Лапырин.