Здание пронзает небо острыми пиками, и от его вида на душе неуютно, как от молчаливого укора. Муж задержался у касс. Торопливая Лита оказывается один на один с музеем: суровым, недружественным, как те, благодаря кому есть экспонаты.
— Смотри какие! — Гай появляется так неожиданно, что Лита вздрагивает.
В сиреневой ладони лежат билеты в форме папоротникового листа. Символ мира. Естественно, у сея́н.
— Интересный дизайн, — подмечает Лита. — В духе их культуры.
— Ага, — фыркает Гай, наклоняясь, чтобы завязать шнурок. — Всё равно не понимаю, почему в свой выходной должен смотреть на упрёки в наш адрес каких-то карликов…
— Гай!
Лита выхватывает билеты, потом глубоко вздыхает. Нет, она не продолжит домашний спор. Нет смысла.
— Если хочешь, можешь отдохнуть иначе, — произносит спокойно. — А я пойду туда. Решай, мой далá.
Оставляя в мягком тротуаре вмятины глубже обычного, Лита идёт к входу. На двери табличка с надписью аскетичным шрифтом: «Музей геноцида сеян».
Сзади слышится вздох — Гай всё-таки нагнал жену. Они обмениваются взглядами и вместе шагают за турникет…
— Временная экспозиция, — экскурсовод, задирает голову к паре на полметра выше него, — отличается от общей стилистики музея. Название «Мгновения любви» подчёркивает это очень точно: впервые речь идёт не об истреблении сеян, а о тех валийцах, кто был на стороне чужого им народа.
Гай хмуро наблюдает за сеяно, невольно задерживая взгляд на серебряной коже. Лита идёт за мужем по шелковистой, как трава, дорожке туда, где виднеется вход на экспозицию, и оглядывается. То там, то тут снуют сотрудники музея: серебристые и золотистые сеяне, лýны и солнца. Оттенок кожи — единственное, что внешне отличает один пол от другого в их расе.
— Просишь сюда, — приглашает сеяно, придерживая полог.
Гай растерянно поднимает брови, как любой валиец, впервые услышавший их манеру говорить. Не обращая на мужа внимания, Лита шагает вперёд. Внутри трепещет неведомая, необъяснимая радость, даже восторг, хотя с некоторых времён она не использует это слово просто так. Лита всегда считала МИГС важным местом, но лишь сейчас любила — потому что любовь появилась в музее.
— В экспозиции много картин, — рассказывает сеяно, приглаживая стриженые волосы изумрудного цвета. — Есть работы как сеянских художников, так и валийских. Например, на этом полотне авторства Кайлородо Су дети двух народов играют вместе. Картина написана столетие назад, в разгар гонений, что угадывается по испорченному местами холсту. Но даже порезы не мешают увидеть радость на юных лицах!
Лита бросает взгляд на картину и будто окунается в то солнце, что льёт свет на нарисованных людей. Даже хочется по-котёночьи жмуриться.
— Это из наших художник? — спрашивает Гай за спиной.
Лита неприязненно косится на рыжую голову.
— Нет, мой дала. Посуди по имени.
— А здесь, — продолжает сеяно, переходя к другой картине, — современный художник изобразил влюблённых из двух народов: сеяно и валийку. Полотно написано по реальным событиям двадцатипятилетней давности, случившимся с автором экспозиции. Как и многие, создатель выставки бежит в Валию с недружественной территории, но кроме всеобщего презрения находит свою первую любовь.
Ток по венам. Прижав ладонь к губам, Лита смотрит на обнявшиеся силуэты. Девушка с сиреневой кожей прижимает к себе сеяно чуть выше среднего роста и гладит по волосам. Нежность, спокойствие, прорисованные черты лица…
— Лита, она так на тебя похожа!
Лита в смятении отворачивается, и в тот же миг в грудь прилетает удар. Девушка вскрикивает, хватает ртом воздух.
— Ох, просишь прощения!
Лита опускает глаза.
Луна средних лет ростом выше других сотрудников, потирает ушибленную голову. Вместо формы МИГС деловой костюм, на груди бейдж с названием экспозиции.
— Представляешь автора выставки, — радостно произносит экскурсовод, — Марокарог Ют!
— Это ты? — Сердце Литы бьётся как обезумевшее.
Марокарог улыбается и протягивает серебристую руку.
— Рада меня видеть, Лита.
Воспоминания мелькают в голове, как кадры из старого фильма…
***
На рынке непривычно шумно — голосят хуже обычного. Лита проходит мимо вытягивающих шеи прохожих, скользит взглядом по прилавкам. Сцены ссор и драк её не цепляют — пусть шоу смотрят те, у кого в жизни нет других радостей.
— Неча тебе здесь делать! Ещё украдёшь, ишь ты!
— Просишь уважения!
— Я прошу?! Валийский выучи, эфирозадое!
Лита морщится. Может, стоит заступиться? Там явно куча на одного, хоть как-то уравновесит.
— Беги, беги! — орёт за спиной торговка. — И не воруй, не то палкой отхожу!
Лита вздыхает и наклоняется к прилавку с маракуйей. Что же у людей не так в собственной жизни, раз они на других срываются?
Закупка на голодный желудок снова подводит, и Лита еле тащит домой пакет, набитый едой так, что, кажется, вот-вот порвётся. Если сначала руки болят, то потом немеют. Лита даже не сразу понимает, что предчувствие сбывается, — лишь хруст бумаги и шмяк томатов о тротуар заставляют опустить взгляд.
— Крагос отдери! — ругается Лита, почему-то шёпотом, хотя уже стала взрослой.
Самый крепкий помидор весело катится к дороге, оставляя за собой оранжевый след от пролитого молока. Людей почти никого — как и машин, к счастью, — и Лита лихорадочно сгребает продукты, гадая, как их теперь тащить.
— Ты поможешь? — звучит над ухом.
Лита поднимает взгляд от земли. Луна примерно её лет садится рядом и протягивает пустой пакет. В лице — напряжённое участие.
— Я? — переспрашивает Лита растерянно.
— Ты, — сеяно прижимает ладони к груди и твёрдо кивает. — Ты всё соберёшь.
Лита улыбается, немного смущаясь от чужого участия.
— Спасибо, — говорит искренне.
В четыре руки помидоры ловятся быстрее.
Они идут к дому вместе: сеяно в неловком молчании, Лита — в обычном. Прохожие поглядывают на пару с осуждением, сворачивают вслед шеи, показывают пальцем.
— Мам, а почему у мальчика кожа серая?
— Это не мальчик, пойдём быстрее, милый.
— Опять эфирозадые повылезали! Хрен ли им у себя не сидится?
— Вот отметелят их, тогда перестанут соваться!
Лита хмурится, слушая комментарии. Берёт луну за руку, ловит испуганный взгляд.
— Я должна тебя отблагодарить, — заявляет твёрдо. — Будешь лавандовый чай? Есть ещё мятный и лемонграсс.
— Не хочешь стеснять, — качает головой сеяно. — Ты просто помогла, пустяки.
Лита улыбается и отпирает дверь дома одним лёгким движением кисти.
— Это не пустяки, я привыкла отвечать на добро добром. Или ты по делам торопишься?
Сеяно с сомнением смотрит на Литу, потом, вздохнув, кивает с каким-то отчаянием.
— Не торопишься. Можно лаванду, пожалуйста?
— Конечно!
Дом встречает их кристаллическим сиянием и зеленью моховых столешниц. Гость восторженно распахивает глаза, и Лита внутренне усмехается — она всегда гордилась своим дизайном.
— Меня Лита зовут.
— Марокарог.
— Рада знакомству.
***
Поцелуи слаще сахара. Они лежат в гамаке в дальнем уголке парка — людей вокруг нет, и некому осуждать их единство. Лита трётся щекой о щёку Марокарог и, отстранившись, напевает:
— Лист папоротника учит нас добру, и коль любить всем сердцем, подарит по цветку…
Марокарог смеётся и наклоняет голову, любуясь. Сеяно выглядит гораздо спокойнее, чем при первой встрече. Потёртая одежда сменилась на опрятный костюм, изумрудные волосы уложены в аккуратную косу. Из взгляда исчезла затравленность — вместо неё поселилась нега.
— Когда твой концерт? — спрашивает Марокарог.
— Через месяц. — Лита улыбается, задрав лицо к небу. — В этот раз посвящу тебе заглавную песню. Она о нас, дала.
Сеяно усмехается, но смех быстро тает на губах. Не мигая золотистые глаза следят за Литой, и вид у Марокарог серьёзный.
— Хочешь восторгаться со мной, — говорит медленно, отчётливо.
— А? — Лита смотрит на сеяно с удивлением. — Но наша жизнь и так полна восторгов, разве нет?
— Не в том значении, — мотает головой сеяно. Приподнимается на локтях, заставляя гамак качаться. — Ты хочешь доверять мне телом. У сеяно так называется…
— Я догадалась, — перебивает Лита. — Теперь поняла.
Их руки сцеплены в замок. Лита смотрит в ответ на лицо Марокарог.
— У вас так открыто говорят об этом? — спрашивает смущённо.
— Конечно! Это же чудо, часть единения. Тут нечего стыдиться.
— А… если откажут, обозлятся?
Марокарог со смехом качает головой.
— Сеяно не станут злиться. Восторгаться могут лишь те, кому есть что друг другу дать, кроме восторга. Такое предложение — свидетельство искренней близости двух сердец. Если же второй не готов, первый всегда дождётся.
— Всегда дождётся… — Лита задумчиво пробует слова на вкус, а потом наклоняется ближе. — Знаешь… тебе не надо ждать. Я тоже хочу восторгаться с тобой.
Марокарог счастливо улыбается. Мимо проходит одинокий гуляющий, и они слегка отстраняются друг от друга по привычке.
— Я люблю тебя, — говорит Лита.
— Любишь меня, — признаётся в ответ Марокарог.
Когда неприязненный взгляд прохожего прячется за парковой изгородью, пара снова целуется.
***
Туман путает мысли, приравнивает к сну реальность. Лита жмурится, пытаясь стряхнуть эти сети, и наклоняется ближе.
— Я благодарна тебе за всё, что было, — начинает неловко. — Понимаешь…
Марокарог молчит. Естественно, понимает уже всё, но договорить нужно. Лита вздыхает и водит взглядом по виднеющимся деревьям, скамейкам пустынного сквера, отпивает, чтобы взять паузу, из стаканчика лаванду.
— Все эти годы я была с тобой очень счастлива, — говорит, набравшись храбрости. — Я иначе взглянула на жизнь, научилась гармонии с миром и самой собой. У твоей философию есть что перенять... жаль, это начали понимать лишь сейчас.
— Но ты уходишь, — Марокарог держится спокойно.
— Я ухожу. — Лита тянется взять за ладони, но потом душит порыв внутри. — Я хочу быть честной с тобой до самого конца. Я встретила человека. Я работала вместе с ним, писала песни вместе с ним, отмечала успешные концерты вместе с ним, вместе… Я полюбила его.
Марокарог легонько вздыхает. Поднимает на возлюбленную ясные глаза.
— Всё в порядке, Лита. Ты понимаешь. Если надо идти дальше, иди — отпустишь.
Сеяно протягивает ладонь и ласково гладит Литу по щеке.
— Ты тоже благодаришь за всё наше время вместе, — продолжает с улыбкой. — Ты первая, кто отнеслась по-людски, непредвзято. Твоя любовь была светом. Будешь помнить это, — Марокарог запинается, но заканчивает: — помнить всю жизнь.
Неловкое молчание. Лита отворачивается, пытается скрыть свой стыд, внутреннее самобичевание — ну разве не предатель?! Внезапное прикосновение заставляет вздрогнуть: Марокарог обнимает её. Пара замирает на мгновения, и Лита, забывшись, прикрывает блаженно глаза.
— Прощай, любимая. Радуешься, что мы были вместе…
Невысокий силуэт удаляется по дорожке прочь и быстро пропадает в тумане. Лита сидит одна. Закусив губу, она размазывает слёзы по щекам и, встав, торопливо уходит в другую сторону…
***
Дом заряжен напряжением на все два этажа: Гай кричит с верха лестницы, Лита проминает собой диван внизу.
— Ты мне ничего не рассказывала!
— А зачем тебе знать о моих бывших?
— О таких бывших я бы хотел знать!
Гай сбегает по ступеням и выхватывает книгу из рук жены. Лита, подавив вздох, поднимает взгляд.
— Нельзя его любить, вот этого…
— Почему?
Гай только фыркает.
— Но это же… — Он снова попёрхивается возмущением.
Лита поднимается, отвечает мужу твёрдым взглядом.
— Любить можно и нужно. Этому миру всего хватает, только любовь в дефиците.
Муж хмурится. Лита отходит к столу, наливает себе чай — в воздухе растекается запах лаванды. Задумчиво смотрит на билеты в форме папоротниковых листьев.
— Сеяно заслужили большего, чем набралось для этой экспозиции, — говорит тихо и снова садится за чтение…
Долговязый мальчишка шагает так широко, что Лита еле поспевает. Улыбается: как же вымахал!
— Я рада, что ты заинтересовался именно этим музеем. — Она треплет Ипа по волосам. — Папа второй раз не пошёл, а вот я — с удовольствием.
— Ясен Крагос, он же чумовой! — восклицает Ип. — Гуманизм — вот тема, мам, а не всякая стариковская грызня за рост или то, как люди болтают.
— Само собой, милый, — кивает Лита. — Проект получится чудный.
— Угу, тока бы препод до этого допёр.
Здание МИГС возвышается посреди улицы молчаливой громадой, и Лита, как обычно, ёжится — но предвкушение побеждает стыд перед пафосной архитектурой.
— Знаешь, почему сеяно говорят о себе во втором лице?
— Через «ты» типа? — Сын качает головой. — Расскажи.
— Сеяно ориентированы на собеседника и так улучшают взаимопонимание. У них каждый — это ещё и тот, с кем он общается, поэтому действия, эмоции, мысли одного принадлежат и другому.
— Крутяк. Говорю ж — тема!
Семья подходит к кассам. Лита протягивает кредит.
— Два билета на «Мгновения любви», пожалуйста.
— Уверены? — Женщина за витриной роняет неясный смешок.
— Да. Почему вы спрашиваете?
— Нет-нет, ничего. Приятного отдыха.
Лита растерянно переглядывается с Ипом, смотрит на два папоротниковых листочка, пожимает плечами.
— Идём, милый. Сейчас ты всё увидишь…
Зал пуст. Одиноко висит на стене картина с играющими детьми, ходит поникший экскурсовод. На месте полотен, писем, фотографий — только пустые стенды.
— Чё-т не то, ма.
— Сама не понимаю… — Лита бросается к экскурсоводу, слегка придерживает за плечо. — А-а-а что здесь случилось? Я была пару дней назад, и экспонатов висело больше.
В безлюдном зале вопрос звучит гулко. Сеяно оглядывается и беспомощно разводит руками.
— Полная экспозиция запрещена к показу постановлением Кабинета Искусств и Информации. Содержание выставки не отвечает государственным ценностям, — цитирует экскурсовод.
Ип растерянно смотрит на мать. Лита сжимает губы, в кои-то веки не сдерживая эмоции при сыне.
— Всё ясно. Идём отсюда.
На улице тихо; равнодушно ходят мимо музея люди, преимущественно валийцы. Лита хмуро смотрит на горожан и костерит себя на чём свет стоит, что решила: за эти десятилетия всё изменилось к лучшему!
— Я расскажу тебе об экспонатах, и ты закончишь проект, — обещает Лита, поглаживая сына по голове. — А потом сочиню новую песню. Не одну. Пусть люди послушают — и наконец прозреют!
Перед внутренним взглядом стоит растерянное лицо экскурсовода, печальные золотые глаза — и другие такие же глаза, обозлённые на мир, который имел привычку в них плевать.
— Думаю, мне надо будет кое с кем встретиться, — добавляет Лита, ускоряя шаг. — Тем, кто обрадуется помощи.
— С кем, ма?
— Это долгая история…
Они идут по мягкой мостовой домой, и сын задумчиво глядит то под ноги, то назад, на музей.
© Алёна Лайкова
