Количество книг по интересующей нас теме (история космонавтики) очень велико. Одних только мемуаров космонавтов и астронавтов многие десятки. Есть еще и интервью, которые берут у людей, принимавших непосредственное участие в космических исследованиях. Еще больше книг, которые описывают тот или иной отрезок исследования космоса пилотируемыми и непилотируемыми аппаратами. Есть обобщающие истории космонавтики, много больше частных. Если прикинуть их общее количество, то это сотни и сотни томов. А еще книги по астрономии. Это уже тысячи. Как все это богатство освоить? Ведь просто поставить книгу на полку (деревянную или электронную) недостаточно. Ее надо прочитать, из нее надо сделать выписки, ее надо поместить в голову.
Небольшое отступление. Можно ли верить мемуарам? Такой вопрос часто задают люди, далекие от истории, и отвечают на него отрицательно. Нельзя. Все мемуары врут. Историк скажет, что вопрос поставлен некорректно. Для историка все мемуары (и любые другие исторические источники) равноценны. Просто историк ... знает как их готовить.
Естественно, любые воспоминания субъективны. Пишущий искажает события либо по причине слабости памяти, либо потому, что старается уделить некоторым событиям больше внимания в ущерб другим. Может обелить себя или некоторых близких ему лиц, описать других в черном свете. Все это естественно. Надо лишь предварительно ознакомиться с автором, оценить его позицию, точку зения на события, политическую платформу, с которой он может выступать. Следует знать положение в стране, в то время когда писались и издавались мемуары. Таких факторов много. Историк знает, что все они должны быть учтены. И учитывает.
То же самое относится и к литературе. В начале каждого исторического труда (не популярной книжки по истории) обязательно есть главы под название "источники" и "историография". Там описываются исторические источники и литература, которую использовал автор. А также их оценка. Но... никогда автор не говорит "эти мемуары неправдивые, я их не буду использовать", "эти книги врут, я их не возьму".
Возвращаясь к книгам. Прочитать все - невозможно. Но все ли в книге равноценно? Мне кажется, нет. Ведь не зря мы в ходе чтения делаем выписки, подчеркиваем интересные места. Именно они для нас представляют ценность. Можно, конечно, сказать, что то, что ценно для одного, не будет ценно для другого. Все верно. Но тем не менее... Лучше читать выписки, чем не читать ничего.
Итак - выписки из книг.
Владимиров Л.В. «Советский космический блеф» 1973
Об авторе
Родился в Черкасской области в семье преподавателя математики. В 1925 году семья переезжает в Ленинград. В 1935 году родители Финкельштейна развелись, и он переселяется с матерью в Москву. В 1941 году поступает в Московский авиационный институт. В августе 1947 года арестован по доносу и приговорён к семи годам лагерей по статье 58, пункт 10. Освобождён досрочно и полностью реабилитирован в 1953 году после смерти Сталина. После освобождения из лагеря доучивался в Московском автомеханическом институте.
В 1955 году после окончания МАМИ устраивается на работу на Московский завод малолитражных автомобилей мастером цеха моторов. Печатается, а затем переходит на работу в заводскую газету «За советскую малолитражку». Получает приглашение в отдел промышленности «Московской правды», после работает в журнале «Семья и школа». С 1960 по 1966 г. заведовал отделом в журнале «Знание — сила».
29 июня 1966 года во время поездки в Англию обратился к английскому правительству за политическим убежищем. Публиковался в «Sunday Telegraph», с 1966 по 1979 год работал на радио «Свобода».
С 1979 по 2006 год работал на Русской службе BBC. C 1987 года был соведущим радиопередачи Севы Новгородцева «Севаоборот».
Книги:
- Дороги к незримому кладу. — М.: Молодая гвардия, 1962.
- Отец машин. — М.: Знание, 1963 (в соавторстве с А. Б. Клячко).
- Золотой запас. — М.: Молодая гвардия, 1962; 2-е изд. — 1963.
- Путь к нулю. — М.: Молодая гвардия, 1963.
- Прикосновение мага. — М.: Знание, 1965.
- Россия без прикрас и умолчаний. — Франкфурт-на-Майне: Посев, 1969.
- Советский космический блеф. — Франкфурт-на-Майне: Посев, 1973.
- Двадцать девятое июня // Нева. 1994. № 10. С. 155—173.
- Жизнь номер два // Время и мы. 1999. № 144 С. 214—282; № 145. С. 233—268.
Выписки будут из книги "Советский космический блеф"
Книгу можно скачать совершенно свободно в электронной библиотеке:
В аннотации написано:
"СССР втихомолку отказался от «лунной гонки» с Соединенными Штатами и американские астронавты, а не советские космонавты первыми высадились на Луну, хотя в лунной американской программе есть большие сомнения.Мы предлагаем вашему вниманию сенсационный текст, ставящий под сомнение успехи советской космонавтики, по крайней мере, после 1965 года. Зададимся вопросом, были ли мы всегда первыми в космосе или наш приоритет в его освоении закончился в 1965–1970 гг.? Сразу же предупредим всех насчет нашего антипатриотизма — мы публикуем этот текст, хотя сами в силу своих патриотических чувств не совсем с ним согласны, с минимальными купюрами, чтобы все-таки восторжествовала правда. Мы первыми летали в космос, но почему тогда не высадились первыми на Луне? Действительно не хватало только денег или как всегда победил советский непроходимый маразм? Или наша киноиндустрия не дотягивала до уровня Голливуда, чтобы организовать постановочную киносъемку такого уровня? Впрочем, если бы у Наполеона была советская газета «Правда», мир никогда бы не узнал о его поражении под Ватерлоо."
О Цандере
"От чего умер 46-летний (на самом деле 45-летний) Фридрих Цандер, я не знаю. Официально - от туберкулеза, менее официально - от недоедания (тогда в России был жестокий голод), а совсем неофициально - по глухим намекам нескольких выживших ветеранов ГИРДа - он был «ликвидирован» тайной полицией будто бы за связь с членами «промпартии» - то есть с группой ученых, незадолго до того осужденных за вредительство без малейшей вины. Во всяком случае, вышедшая в 1969 году советская энциклопедия «Космонавтика» никаких причин ранней смерти Цандера не называет, а в книге «Академик Королев» Цандер просто в какой-то момент исчезает из повествования - даже без упоминания о том, когда он умер."
О Королеве
"Скажем сразу: Сергею Королеву невероятно, фантастически повезло. Ведь буквально все сколько-нибудь значительные сотрудники ракетного научно-исследовательского института были в 1937-38 годах физически уничтожены. В кровавой пучине расстрелов погибли и люди, в то время несравненно более заслуженные и известные, чем Королев, - например, другой заместитель начальника того же института, автор советских реактивных снарядов, прозванных в годы войны «Катюшами», - Георгий Лангемак. Лангемака расстреляли вместе со всей его конструкторской группой, за исключением одного инженера А. Г. Костикова. Под руководством этого Костикова шло изготовление разработанных Лангемаком «Катюш». Когда в 1941 году вспыхнула война и «Катюши» оказались эффективным оружием, Костикова наградили самыми высшим наградами, а потом... расстреляли."
"Итак, подавляющее большинство сотрудников ракетного института во главе с его начальником Иваном Клейменовым и заместителем Георгием Лангемаком - расстреляны, а Сергей Королев «только» арестован. Как это объяснить?"
"В Москве я слышал много толков на эту тему. Люди, не любившие Королева, завидовавшие ему (среди них, как ни странно, один из бывших сотрудников того же института, по возрасту старше Королева и так же, как и Королев, спасшийся), бросали какие-то неясные обвинения. Они говорили, что Королев, дескать, должен был погибнуть одним из первых, потому что теснее всех был связан с Тухачевским, а после июля 1937 года, когда Тухачевский и другие высшие военачальники были внезапно расстреляны, слово «Тухачевский» стало синонимом слова «смерть». И если Королев не погиб в числе первых, - говорили эти люди, - если он отделался арестом и провел в сравнительно комфортабельном заключении «всего» шесть лет, то тут, мол, что-то нечисто; может быть, он сотрудничал с органами безопасности и предавал других."
"Чего Королев, однако, не получил - так это открытого признания. Хрущев твердо решил, что этому не бывать, и навсегда сделал Королева и его сотрудников «призраками». Эти люди, по адресу которых газеты упражнялись в похвальных и высокопарных выражениях, обозначались, как «ученые и инженеры, создавшие спутник», или «творцы спутника». Королева стало принято обозначать словами «Главный Конструктор», а академика Келдыша - словами «Теоретик Космонавтики». Примечательно, что ныне, даже в пропагандных воплях по случаю очередных космических стартов, эти определения отсутствуют. Первым, с избранием Келдыша президентом Академии наук, из пропаганды исчезло определение «Теоретик Космонавтики», вторым, со смертью Королева, сняли с употребления термин «Главный Конструктор». Так что теперь и «главных» как бы не существует - полная безликость и анонимность."
О Челомее
"Любопытно, что за те же самые реактивные ускорители Королева был награжден и другой человек - причем награжден более высоким орденом. Более того, даже сами ускорители были известны тогда в авиации под именем этого человека. Доцент Чаломей - так его звали - был ведущим конструктором ускорителей, так сказать, на воле, тогда как Королев был конструктором в тюрьме. Чаломея, до того преподавателя Московского Авиационного института (я был студентом МАИ в годы войны), назначили «вольным» руководителем всей работы, ибо нужен был специалист для осуществления связи инженеров-узников с внешним миром. По указаниям Королева Чаломей ездил на различные предприятия, заказывал те или иные узлы, добывал нужные материалы и... присматривался к работе Королева и его товарищей. Присматривался, во-первых, по долгу службы - вольнонаемный специалист должен был наблюдать, чтобы заключенные «враги народа» не устроили какого вредительства, - а во-вторых, потому, что был отнюдь не глуп. Посвященный во всю секретную документацию, связанную с ракетами, Чаломей читал подробные донесения насчет немецких военных ракет и понимал, что будущего автора такой же советской ракеты ждут самые высшие награды."
"Подобно герою сказки Гофмана «Крошка Цахес по прозванию Циннобер», Чаломей получил награду и почет за работу, выполненную не им. Никаких угрызений совести по сему поводу он не чувствовал (не чувствовал их и гофмановский Цахес). Ведь он, Чаломей, был свободным советским гражданином, он был откомандирован партией и правительством для руководства группой заключенных, разрабатывавших ускорители. Все нормально, значит, ему, как руководителю, полагается наивысшая награда: он ведь «обеспечил» выполнение в срок всех запланированных работ. А что касается творческого участия - так какой же это уважающий себя руководитель в СССР вникает во все эти технические детали? Руководитель - он должен направлять и контролировать."
"У меня есть сведения частного порядка, что прежде, чем сказать свое «нет», Хрущев консультировался с Чаломеем, которого, как мы уже знаем, ценил и уважал. А Чаломей, ясное дело, высказался против: ведь корабль должен был запустить не он, а Королев. Чаломей и так помирал от зависти - тем более, что постановлением правительства его и Янгеля обязали помогать Королеву в разработке отдельных узлов проекта. А тут еще сознание того, что в случае успеха соперники, так сказать, выйдут на мировую арену. Конечно, нет! Разумеется, свое мнение Чаломей мотивировал «патриотическими» соображениями, а против таких соображений в Советском Союзе возражать крайне опасно. И Королев предпочел не возражать."
(обратите внимание - у автора Челомей - Чаломей. Кстати, у Г.А. Озерова в книге "Туполевская шарага" он тоже Чаломей. Объяснение такому странному написанию не нашел нигде)
О космической цензуре и товарище Крошкине
"Пятнадцатого апреля в Доме Ученых на Кропоткинской улице в Москве состоялась пресс-конференция Гагарина. Председательствовал на ней Президент Академии наук химик Несмеянов. О его скором преемнике Мстиславе Келдыше никто тогда не знал: ему, «Теоретику Космонавтики», так же, как и «Главному Конструктору» Королеву, чьи титулы без фамилий всячески склонялись в печати, запретили даже появляться в зале. А позади Гагарина и академика Несмеянова сидел за столом пресс-конференции рослый симпатичный человек, лицо которого можно даже увидеть на фотографиях, опубликованных 16 апреля 1961 года в советских газетах. Имя этого человека нигде не значилось, но мы-то, научные журналисты, узнали его сразу: то был главный цензор по космосу Михаил Галактионович Крошкин.
Этот человек появился на нашем горизонте в конце 1957 года, сразу после запуска первого спутника. Появился он таинственным, типично советским способом. Цензоры всех газет, журналов и радио получили инструкцию не пропускать в печать никаких сообщений, касающихся космоса, без предварительной визы «товарища Крошкина». А на вопрос «кто такой товарищ Крошкин?» цензоры уклончиво отвечали, что «он сидит на Молодежной улице, в Советском комитете по проведению Международного Геофизического года». И правда, он там сидел, только на его двери значилась не фамилия «Крошкин», а знаменитая надпись «посторонним вход воспрещен», украшающая дверь любого цензора.
С развитием космических событий работы у Крошкина, естественно, все прибавлялось, и вскоре у него появился сотрудник, некто Хлупов. Потом еще один, еще... Скоро это уже было целое учреждение - только без названия. Часто туда приходилось писать письма: направлять на просмотр статьи, отвечать на запросы об авторах и источниках и так далее. В таких случаях письма адресовали так: «В Советский комитет МГГ (Международного Геофизического года). Тов. Крошкину».
Потом Международный Геофизический год кончился - а учреждение Крошкина осталось. Его надо было срочно как-нибудь назвать. И название придумали такое: «Междуведомственная Комиссия по исследованию и использованию космического пространства при Академии наук СССР». С Молодежной улицы «комиссия» перебралась в здание научно-исследовательских институтов Академии наук по улице Вавилова, 18. Теперь все статьи по космосу стали направляться на предварительную цензурную проверку по этому адресу.
В былые времена сотрудники редакций - не обязательно даже главные редакторы или ответственные секретари - довольно просто проникали к Крошкину. Ему звонили по телефону и говорили: «Михаил Галактионович» (а то и «Миша»), у меня срочный материал, я подъеду». И Крошкин, персонально человек неплохой и добродушный, обычно отвечал: «Занят я очень, да уж ничего не поделаешь - приезжайте». И нередко Крошкин быстро просматривал статью в вашем присутствии и ставил в верхнем уголке первой страницы свою подпись. Этого было совершенно достаточно для любого цензора Главлита (общей цензуры): мистическим образом подлинная подпись Крошкина была известна им всем и не требовала даже повсеместно необходимой в СССР печати.
С переездом «комиссии» Крошкина на улицу Вавилова все коренным образом изменилось. О просмотре статей в присутствии представителя редакции нельзя было уже и мечтать. В отличие от Советского комитета МГГ, вход в здание институтов Академии наук был строго по пропускам, и пропуска заказывались редакционным работникам лишь в исключительных случаях. Обычно вы просто сдавали пакет охране у дверей, а при особой срочности к вам спускалась секретарша из «комиссии», чтобы выслушать слезные мольбы о необходимости быстрой проверки и ответить, что «мы вам сообщим».
"Затем, статьи на проверку Крошкину должны были теперь подаваться с соблюдением множества формальностей. Текст следовало высылать в двух экземплярах, один из которых навечно оставался в анналах «комиссии». И прилагать письмо по особой форме, где обязательно указывать: подлинное имя автора (если статья подписана псевдонимом); место его работы и занимаемую должность; источники информации. Так оно ведется и по сей день.
И вот 15 апреля 1961 года «наш» Михаил Крошкин восседал в президиуме пресс-конференции. Его работа заключалась в том, что он шепотом диктовал Гагарину - и Президенту Академии наук тоже - ответы на вопросы корреспондентов, И они говорили именно то, что он им велел.
Это сразу же привело к абсурдным ситуациям. Например, Крошкин имел инструкцию не разглашать на пресс-конференции того факта, что Гагарин приземлился отдельно от корабля, с парашютом (мы помним, что это решение было вынужденным, неприятным для Королева, который знал, что американские астронавты не будут покидать своих капсул). И на прямой вопрос одного из корреспондентов «как же вы все-таки приземлились?» Гагарин под диктовку Крошкина стал давать какие-то сбивчивые пояснения насчет того, что, дескать, конструкция корабля допускала разные варианты приземления."
"Затем, статьи на проверку Крошкину должны были теперь подаваться с соблюдением множества формальностей. Текст следовало высылать в двух экземплярах, один из которых навечно оставался в анналах «комиссии». И прилагать письмо по особой форме, где обязательно указывать: подлинное имя автора (если статья подписана псевдонимом); место его работы и занимаемую должность; источники информации. Так оно ведется и по сей день.
И вот 15 апреля 1961 года «наш» Михаил Крошкин восседал в президиуме пресс-конференции. Его работа заключалась в том, что он шепотом диктовал Гагарину - и Президенту Академии наук тоже - ответы на вопросы корреспондентов, И они говорили именно то, что он им велел."
"После «парного» полета Николаева и Поповича я был участником телевизионного интервью с этими космонавтами. До начала интервью мы три часа просидели в московском телецентре в таком составе: двое космонавтов, заведующая отделом науки Центрального телевидения Тамара Чистякова, журналисты и... Михаил Крошкин. Командовал этой подготовкой, конечно, Крошкин и шла она так. Журналист предлагал какой-нибудь вопрос; Крошкин немедленно говорил: «Этот вопрос в передаче не задавать». Предлагался следующий вопрос, и опять Крошкин его отводил. Космонавты безмолвствовали, причем Николаев был убийственно серьезен, а Попович хитровато улыбался. Наконец, находился вопрос, достаточно невинный, чтобы Крошкин его пропустил. Тогда вопрос записывался, а Крошкин обращался к космонавтам: «Ну, товарищи, как будете отвечать?» Кто-нибудь из них начинал говорить, но и тут не обходилось без Крошкина:
Андриян Николаевич (или Павел Романович, если говорил Попович)! Это говорить не стоит. Скажите лучше так...
Никто ни разу Крошкину не возразил.
В самом начале я предложил вопрос о маневрировании. Крошкин отвел его тут же. Я задал вопрос, в какое окно Николаев видел Поповича и в какое - Попович Николаева, по отношению к Земле. Но и этот невиннейший из вопросов был отвергнут Крошкиным!"
О первом полете в космос трех космонавтов на одном корабле
"... Королев прекрасно понимал, что его заставляют идти на какую-то дикую авантюру, причем авантюру, заведомо бесполезную. Надо, чтобы раньше двух американцев взлетели три советских гражданина, вот и все!
Тупик в работе над отправкой в космос троих был преодолен так: втиснули троих в шарик «Востока» без скафандров, всецело положившись на герметичность корабля. Говорят, что это безумное по смелости и риску решение предложил ведущий конструктор по спускаемым аппаратам Константин Феоктистов. А на вопрос Королева: «Да кто же это полетит втроем и без скафандров?» Феоктистов ответил: «Первый - я». Так ведущий конструктор, человек далеко не безупречного здоровья, имевший в юности ранение, вдруг превратился в космонавта.
Но и в таком варианте - в курточках, без скафандров - три человека не вмещались в многострадальный «Восток», который для видимости позже переименовали в «Восход».
Начались самые дикие ухищрения. Феоктистов срочно согласовал с Королевым и со всеми начальственными инстанциями «состав команды» - молоденький, очень миниатюрный врач Егоров и лучший из всех летчиков-космонавтов Комаров - и все трое пошли... на сеанс к скульптору. Точно по фигуре каждого из них было вылеплено кресло. С быстротой молнии - сам Королев наблюдал за этим, проявляя «беспощадность» - изготовили три этих кресла-макета. Но нет, и они не «вписались» в шарик!
Тогда пошла в ход следующая идея. Кресла можно ведь поставить не в ряд, а как-нибудь похитрее - например, в два ряда, одно и за ним два. Если взглянуть сверху, получится вроде треугольника. И этот треугольник, возможно, «впишется».
Поначалу не удалось и это, но затем, когда переднее кресло приблизили к задним настолько, что один из космонавтов как бы помещался на коленях у двух других, «шарик» вместил комбинацию. Впереди посадили доктора Егорова - как самого маленького - и это дало возможность немного приподнять его кресло по отношению к двум другим. Так врач оказался на командирском месте, а космонавт сидел где-то сзади и под ним, но какое это имело значение, если никто из них все равно ни к чему не прикасался в полете!"
...
"Ракетные двигатели сработали нормально, «шарик» вышел на орбиту и через сутки, после семнадцати витков - по той же «собачьей» программе, по которой летал «Восток-2» - благополучно приземлился. Еще одно первенство было успешно перехвачено у американцев - первенство группового полета. Что с того, что в последующие два года американские астронавты сделали десять групповых полетов, что они маневрировали, соединялись на орбитах, выходили в открытый космос и оставались там до двух часов! Что с того, что ни один полет «Джемини» не был похож на предыдущий, что каждый раз давались и выполнялись новые, все более сложные задачи? Все равно и советская пропаганда, и определенная часть западной прессы не уставала твердить, что русские-то впереди - они ведь еще в 1964 году отправили в космос троих космонавтов, а в кабинах всех «Джемини» сидело только по два человека."
О лунной гонке
"Американская программа «Аполлон» и невиданный интерес советского населения к высадке человека на Луне серьезно взволновали московских диктаторов. «Вторжение» американцев на Луну, особенно через одиннадцать месяцев после вторжения советских танков в Чехословакию, имело крайне отрицательный для руководителей СССР пропагандный эффект. Нет сомнения, что еще до запуска «Аполлона-11» нынешние высшие советские космические специалисты получили задание любым путем ослабить эффект американского триумфа. И вот началась серия беспилотных запусков, которые трудно назвать иначе как постыдными."
...
"В те самые дни, когда к Луне отправилась экспедиция «Аполлон-11», Советский Союз вдруг запустил беспилотную лунную станцию «Луна-15». Она прибыла на лунную орбиту как раз тогда, когда Армстронг и Олдрин выполняли первое в истории человечества прилунение. Этот запуск вызвал определенную нервозность у американских исследователей. Строились самые невероятные гипотезы о назначении этого автомата - вплоть до того, что в нем находится секретное оружие для разрушения «Аполлона». Соединенные Штаты сделали даже официальный запрос в СССР через дипломатические каналы и получили ответ Президента Академии наук СССР М. Келдыша о том, что «Луна-15» никак не помешает работе экспедиции «Аполлон». Это оказалось чистой правдой: «Луна-15» упала на Луну далеко от места прилунения отсека «Аполлона» и разбилась о лунную поверхность. Но цель запуска «Луны-15» так и оставалась неясной. Коммюнике, выпущенное по этому поводу в СССР, было выдержано в обычных туманных выражениях и сообщало о том, что «Луна-15», дескать, «выполнила программу своей работы».
(это далеко не все, что я выписал. Но книга очень интересная, рекомендую. Взгляд автора с позиции 1973 года. Без советской цензуры)
Мнение читателя в Отзовике:
"Книга " Советский космический блеф", написанная Леонидом Владимировым, посвящена анализу космической гонки между США и СССР в 60-х годах 20 столетия. Многочисленные факты, анализируемые автором, получены из открытых советских источников, причём выводы Л. Владимирова оказываются настолько фантастическими, что просто захватывает дух!
Книга читается легко, на одном дыхании. Написана просто, увлекательно, в манере диалога с читателем.
Описанные в книге явления, имевшие место в СССР (например - чрезмерная секретность), могут быть непонятны молодым читателям, так же как они были непонятны читателям из западных стран во время написания и выходы книги в свет, но автор подробно и доступно объясняет их суть, при этом рассказывает о событиях и порядке вещей в СССР, повествует иногда иронично, чаще с печалью, но вывод всегда позволяет сделать читателю.
Смею рекомендовать читать данную книгу всем интересующимся историей двадцатого века, историей взаимоотношений СССР и США в сфере развития космонавтики, историей соперничества в освоении космоса.
Книга наполнена многочисленными фактами, многие из которых ранее были засекречены в СССР.
Книга ждёт своего благодарного читателя и точно не оставит никого равнодушным."
И комментарий на всем нами известном сайте "epizodsspace.airbase.ru/"
"В 1971 году — ценнейшая книга была б! Сейчас читать её просто занятно и она представляет интерес для истории. В оценках нашей тогдашней действительности я согласен во многом (но не во всём). Я и сам порой наблюдал поразительные картины отсталости. Скажем, в моём цехе №3 на Мотовилихе в Перми, где я работал мастером, был немецкий станок конца 19 века, который делал нарезы внутри орудийного ствола пушки. Почти за 100 лет жизни в станке сгнила вся переферия и возле него сидела пенсионерка, почитывая любовный роман. Когда ж резец выползал из дула, она, не глядя, поливала его из помятой консервной банки мазутом и изредка крутила колёсико с абсолютно стёртыми цифрами. Между прочим, эти пушки делались под атомные снаряды. А годом раньше я курсовой делал как раз по этому станку. Хотел этот процесс автоматизировать и отправить бабку нянчить внуков. Хотя... Что значит — хотел? Сдать я курсовой хотел, а бабушку никто не прогонит — это всем ясно — ибо она дешевле самой простой автоматики, да и работа непыльная.
Некрасиво, конечно, указывать автору из 21-го века на ошибки, которые он наделал 35 лет назад, поэтому я не буду пояснять, как было на самом деле — читайте Чертока, Каманина и "Новости космонавтики". Но в книге есть довольно дикие ошибки непростительные журналисту и инженеру. Например:
... (читайте по ссылке)
Словом, читать интересно, ибо книга наводит на интересные мысли. Но не надо принимать всё за чистую монету!"