Древняя Рыба лежит в глубине рассвета, просто лежит в глубине, превращаясь в камень.
Рыба лежит, как бревно, и лежит, как вето. Рыба умеет пузырь выдувать щеками и сокрушаться: давно не была на суше. Двести? Четыреста? Сбилась уже со счёта. Древний мой Господи, сущий и вездесущий, что я, Мальчиш-Кибальчиш. Или кто ещё там.
Рыба устроена Богом хитро́ и тонко: хвост, серебро плавников, жемчуга-икринки. Вот же беда — удружила балда потомкам. Древнюю Рыбину в храм помещали инки, ей присягали усталые корабелы. В принципе, Рыба особо не виновата. Если б не тот Человек, то она бы спела. Только молчать обещала, и слово свято. Тихо качают ветра колыбель Вселенной. Древняя рыба лежит на краю заката. Рыбы молчат до седьмого, как есть, колена, правда, у рыбов с коленями небогато.
Тот Человек, приходивший на Древний берег, был Человеком любви и широкой кости, кроткого нрава — боялся чужих истерик.
Волны шумели, над морем висели гроздья кукольных звёзд, потому что — а как иначе, новорождённой планете нужны забавы.
Рыбы нужны, ибо жабры чего-то значат. Скоро начнутся шумеры, потом зуавы. Тот Человек — он рассказывал ей такое: как марсианские ангелы с ним связались, что у Веселого Племени нет изгоя. Видно, пока Главный Вождь не придумал зависть. Что его Древняя Женщина лучше многих, новую шкуру не требует, знай, рисует. Что у Великого Бога больные ноги, и он, конечно, не против невинных "всуе". А убивать это скверно, и грабить скверно, надо делиться, обжорство опять же боком. Тот Человек — улыбался, как Бог, наверно, только с одной оговоркой — он не был Богом: милая Рыба, ну нет для меня науки, кроме как жить. Остальное вообще детали. Рыба, хочу, чтобы дети твои, чтоб внуки все мои тайны случайно не разболтали. Радуга встанет, напишется Калевала, греки появятся, скроены безупречно.
Рыба — она соглашалась, плыла, кивала: буду молчать, сколько велено, то есть вечно. Тот Человек, мы совпали с тобой пазами, долго бы слушала, редко перебивая.
Бедная Ихтис вращает на дне глазами: Отче, мой Отче, спасибо, что я живая.
Рыба почти засыпает, глядит соло́во: древняя мама, мне к двадцать второму веку. Древняя Рыба не может нарушить слово, данное Рыбой хорошему Человеку.