ОТ АВТОРА Когда дело касается нашего здоровья, мы особенно любим правду... Правда ли описанное здесь? Безусловно!!! Ведь прототипом доктора Бутенко является знаменитый сибирский ученый Константин Павлович Бутейко. Это фигура более чем реальная... Но жизнь его и судьба его величайшего открытия настолько сложны и трагичны, что писать про них следовало бы кровью. Все, что описано здесь, - правда. Однако роман - художественно-документальный. Поэтому к обиженным просьба не принимать особо досадное на свой собственный счет. Художественность всегда предполагает свой определенный стиль. Фамилии виновных в сокрытии от народа открытия и метода не названы. А мудрая народная пословица гласит: не пойман - еще не... С уважением, методист ВЛГД С. Алтухов
Дорогие друзья , я нашёл интереснейший материал который опубликован в документально художественном формате , тем кому важен вопрос своего здоровья прочтёт его с большим удовольствием . Буду публиковать по одной главе , если позволит размер страницы или придётся разбивать на несколько публикаций . Приятного чтения . традиционно Всем успеха и процветания !
ГЛАВА ПЕРВАЯ АВАРИЯ «На этом газике они меня и прикончат...» - доктор Бутенко в последний раз попробовал отклонить руку сопровождающего. - Садитесь, Константин Павлович, ну что вы ей-Богу! - ассистент Мутин неуклюже подталкивал его поближе к машине. Рыхйый и низкорослый, он едва доставал до плеча подтянутого и стройного, словно мальчик, в свои тридцать восемь доктора. - Да куда садиться?..- Бутенко кивнул на плохо различимого в полночной майской тишине вышедшего из автомобиля сутуловатого шофера.- Может, он вовсе не до горбольницы едет... - Я же сказал - довезу,- глуховато кашлянул шофер, отворачивая в сторону и без того почти невидимое в сгустившейся тьме лицо. Доктор беспомощно (может быть, в последний раз) окинул взглядом плохо освещенную в этот час привокзальную площадь. Газик будто намеренно остановился подальше от охваченного слабым фонарным пятном влажноватого после недавно прошедшего весеннего дождика куска асфальта. Внезапно Бутенко совершенно отчетливо вспомнил все. И то, что сегодня именно пятнадцатое мая текущего шестьдесят первого года - конец назначенного им самим срока его предполагаемого убийства. И то, что произойти это должно было скорее всего в столь нелюбимом им, так и не ставшем ему близким Новосибирске. Предчувствие сходилось один к одному. Без обмана. Как раз четырнадцатого апреля - утром на ежедневной планерке он объявил сотрудникам возглавляемой им лаборатории функциональной диагностики, что, по всей видимости, его скоро не станет. - ...Возможно, у меня нет в запасе даже месяца,- добавил тогда растерянным коллегам всклокоченный после бессонной ночи Бутенко...- Я знаю, официальная медицина не простит мне моего открытия. Вернее, «лучшие» ее представители...- он сказал тогда целую речь. И сотрудники лаборатории ее слушали. Да еще как! По существу, и перебивать-то по-настоящему никто не решался, если не считать двух-трех чисто формальных женских восклицаний в самом начале. Эти слушавшие его в то утро полсотни помощников в белых халатах хорошо знали, как расправляется медицинская мафия с первопроходцами. А расправиться с Бутенко было за что! Его открытие настолько сужало диапазон применения хирургического скальпеля и обрекало на долгое лежание в аптечных складах такое количество самых дефицитных лекарств, что любая расправа с виновником не показалась бы большой платой. Естественно, его речь не могла быть нигде обнародована. Такое вслух не говорят. Вслух борются за здоровье народа... Но о том, как порой летят при этом головы подлинных борцов, присутствовавшие на планерке были неплохо осведомлены. - ...Я прошу вас,- Бутенко высоко поднял тогда крепко сжатый кулак.- Запишите самым подробнейшим образом то, что вам придется сделать уже самим в случае моей гибели. Сотрудники записывали. Деловито, серьезно, с огромным внутренним напряжением. Можно было любить или не любить Бутенко как человека, но сомневаться в том, что его ОТКРЫТИЕ БОЛЕЗНЕЙ ГЛУБОКОГО ДЫХАНИЯ переворачивает до основания всю современную медицину, не приходилось. До сих пор никто в мире не смог по-настоящему вылечить больного от астмы. А Бутенко разом одолел и астму, и еще десятки не менее сложных, а зачастую гораздо более тяжелых заболеваний. В том числе, гипертонию, ишемическую болезнь сердца, туберкулез, сахарный диабет... Почему он тогда брякнул о месячном сроке до покушения - доктор и сам, вероятно, вряд ли смог бы понастоящему объяснить. Даром предвидения Бутенко обладал. Это точно. Многие его предсказания и прогнозы пугали окружающих - они весьма часто оправдывались на деле - но месячный срок вырвался как-то сам по себе. Хотя определенные причины для обоснования столь краткого отпущенного ему судьбой отрезка времени, безусловно, имелись. Взять хотя бы тот факт, что уже дважды его ужасно тошнило после совместных с ассистентом Мутиным столовских обедов в их больнице. Как врач Бутенко прекрасно понимал. что любого другого человека подобные обеды привели бы лишь к одному диагнозу: скоропостижная смерть в результате остроги пищевого отравления. Именно так бы и записали в их клинике. Только так! По-другому попросту не позволил бы шеф. Не позволил, хоть окажись в тарелке с борщом ампула из-под цианистого калия Но Бутенко, очевидно, подмешивали в еду что-то другое - не столь явно определяемое экспертизой. Хотя какая тут экспертиза, когда дело касалось его? Подписали бы что угодно! Но те, кто травил (в том числе и Мутин) не знали одного -'человека на методе не так-то вдруг отравишь. Организм, тренированный методом ВОЛЕВОЙ ЛИКВИДАЦИИ ГЛУБОКОГО ДЫХАНИЯ, имеет колоссально усиленную, по сравнению с обычным защиту к таким и всякого рода подобным штучкам. И шеф этого не знал. Но даже не зная, до отравлений, он попытался избавиться от Бутенко более мягким, но обычно столь безотказно действующим при решении медицинских междоусобиц способом - отправить непокорного в психушку. Сколько их там уже погорело - дерзких первооткрывателей!.. Взять хотя бы в пример Игнаца Зиммельвейса - печально известного акушера-гинеколога прошлого столетия, затравленного хирургами. Шеф, кстати, тоже хирург и про то, как расправились мастера скальпеля со своим недругом, знает отлично. Упрятали в психичку, а там уже без помех уничтожили «успокоительными» уколами. Тик-так, не придерешься. Жил-был на свете Игнац Зиммельвейс, да вот, «к сожалению», не стало его, бедного... А ведь и числилось-то за бедолагой не такое уж большое (по современным медицинским склокам) прегрешение. Всего лишь навсего попросил хирургов мыть руки перед операцией. Желательно, с хлоркой. Ну что вроде бы здесь такого зазорного - помыть руки перед тем, как лезть к пациенту в брюхо... ан, нет! Не захотели иезуиты со скальпелями внять гласу вопиющего в пустыне. Тринадцать лет мерзавцы, вроде академика Брауна, травили его за доброе предложение и решили, наконец, неравный спор, поместив любителя чистоты и опрятности в одну компанию с сумасшедшими. Правда, Зиммельвейс хирургов руки мыть не только из любви к опрятности просил. В клиниках всего мира тогда зачастую умирали роженицы от заражения крови (сепсиса). Толковалось по-разному: луна не так взошла во время родов, ксендз не вовремя помолился. И вдруг у Зиммельвейса погибает приятель, вскрывавший труп умершей после родов от сепсиса женщины. Но приятель-то не рожал!.. Правда, имел при вскрытии порез на правой руке. И Зиммельвейс объявил о существовании трупного яда. А чтобы вскрывавшие трупы не внесли возможную заразу, приступая потом к операции над живыми пациентами, - слезно попросил таковых мыть и дезинфицировать руки. Но академикам типа Брауна сие показалось кощунством. Как же - повсюду руки моют лишь по завершении резателького процесса, а тут требуется до!.. Через двадцать лет после заявления Зиммельвейса (и уже после его гибели) у него появился последователь - профессор Листер. Правда, в качестве дезинфектора он предложил уже не хлорку, а карболку. Но и за карболку его преследовали до самой смерти. В среднем пятьдесят лет ушло на то, чтобы доказать очевидную истину. И помогли, как ни странно, зонтики. Самые обычные зонтики от дождя... Ими родственники оперируемого стали бить по голове не мывших перед операцией руки хирургов!.. Да... Шеф, конечно, знал об участи многострадального Зиммельвейса. Поэтому на первых порах и решил не мудрствовать лукаво - отправить Бутенко по проторенной дорожке. Но времена несколько изменились. Вторая половина двадцатого столетия все же малость отличалась от первой девятнадцатого. Так что начальный вариант с психушкой обернулся для шефа неудачей. Бутенко знал, почему. Знал, да помалкивал. Пришла очередь Мутина. То, что ассистент специально приставлен к нему шефом, не составляло для доктора особого секрета. Их поселили в комнате на двоих. Усиленно сталкивали друг с другом по делу и не по делу. Однако большими друзьями они не стали. Белесоватые, навыкате, постоянно слезящиеся , глаза Андрея Ивановича почему-то постоянно вызывали у Бутенко какое-то непроизвольное внутреннее раздражение. И даже его услужливость в отношении приготовления утреннего завтрака (порой по-холостяцки, экономя время, питались одной картошкой с селедкой) и позднего ужина казалась доктору чрезмерно приторной и навязчивой. И потом Бутенко всегда помнил: Мутин - человек шефа. А хорошего человека «хирург от самого Господа Бога» (как за глаза с немалой долей иронии отзывался кое-кто из подчиненных об их общем начальнике) ему не пришлет. Доктор это понимал. Но вынужден был терпеть Мутина. В последнее время, когда их отношения с шефом обострились до предела, Бутенко просто физически ощущал, что ассистент становится для него крайне опасен. К тому же эти тошноты да рвоты после некоторых совместных с «коллегой» обедов... Хирург все точно рассчитал. Мутин либо противника уничтожит, либо (на самый крайний случай) гробанет его ценнейшую аппаратуру, поскольку наладкой аппаратуры в лаборатории занимался именно Андрей Иванович. В том, что шеф теперь пойдет на все, Бутенко не сомневался. Их последний крупный разговор просто-напросто отметал любые сомнения. Крепко поговорили. Что называется, по ушам. Ну, она ему и открылась своей самой потаенной стороной, душа шефа!.. Теперь, как там бишь у Лермонтова-то сказано... им действительно вдвоем на земле уже не было места. На такой, казалось бы, большой и доброй земле. Не хватало... И он настал, день расплаты. Бутенко видел, как взвинчивался сегодня практически по каждому пустяку Мутин. То клял негодные приборы, то строителей, затягивающих ввод в эксплуатацию здания, куда в скором будущем должна была переместиться их лаборатория. А скорее всего ему не давали покоя словно бы невзначай брошенные ранним утром в их тесной комнатушке слова только что пробудившегося доктора: «Андрей, мне кажется, я не переживу этот день...» Говоря это, Бутенко даже не брал в рассчет, что истекал им самим обозначенный месячный срок до его возможной кончины. Просто давали себя знать мучавшие его всю ночь кошмары. Но Андрей Иванович подскочил, будто ужаленный: «Что вы! Да с чего это вдруг! Бог с вами...» - и как-то жалко и виновато заморгал своими белесоватыми, словно выцветшими глазами. До Академгородка, где строилось для них новое помещение, добирались на служебном автобусе. С горем пополам проделали там, в уже отстроенной, связанной с ними клинике, намеченные на день эксперименты. Посмотрели, как идут работы по завершению предназначенного для них корпуса, и засобирались обратно. Постепенно Константин Павлович начал забывать о своей утренней реплике. Но среди дороги, как раз неподалеку от железнодорожного разъезда Иня, автобус неожиданно сломался. Конечно, это могла быть и вполне естественная поломка. Однако во время затянувшегося ремонта Бутенко успел заметить, как Мутин несколько раз вроде бы от нечего делать зачем-то подходил к возившемуся с мотором водителю и что-то наговаривал ему в самое ухо, после чего шофер снова надолго нырял в брюхо машины. К тому же ассистент неоднократно под благовидным предлогом отлучался на станцию. Еще тогда у доктора мелькнула мысль - не звонит ли он кому-либо. А когда начало по-настоящему вечереть, Мутин потянул его на электричку. Сели на одну из самых последних, и в Новосибирск прибыли около полуночи. Полутемная привокзальная площадь оказалась практически пуста. Словно назло - ни одного такси. Только мрачноватый, показавшийся доктору не зеленым, а черным, газик будто специально поджидал кого-то. ВOT здесь вам будет удобнее,- Мутин оттер плечом доктора от задней дверцы автомобиля и распахнул переднюю. «Знает же подлец! Прекрасно знает, что я всегда сажусь на заднее сиденье,- Бутенко почувствовал, как легкие молоточки заколотили в висках.- Ну ничего, я им так просто не дамся _ доктор ожесточенно бухнулся на переднее кресло.- Американский вариант автокатастрофы проиграть собираются, мерзавцы. Ну-ну!..» Он слышал, как что-то сбивчиво приговаривая себе под нос, устраивался сзади Андрей Иванович, как неестественно громко чертыхнулся шофер, заводя мотор. «Плагиаторы дешевые! - у Бутенко начинало клокотать внутри._ Не только в науке что-то новое сделать - шлепнуть-то человека по-творчески не могут. Всюду голые, навсегда застывшие мертвые копии да подражательство. Мутин там сзади, наверное, ликует,- Бутенко слегка повернул голову к сопящему в салонной полутьме ассистенту.- Как же! Всунул-таки его против обыкновения не на заднее, а на переднее сиденье! Рано пташечка запела...- доктор, нахмурившись, принял прежнее положение. Новое тем и выигрывает, что про него никто не знает. А копии-то известны многим... Как пить дать учли, что я никогда не упираюсь в машине ни во что - ни руками, ни ногами. Держу их вольно, расслабленно. Руки - обычно скрестив на груди... Но это, братцы, обычно»,- Бутенко незаметно вытянул ноги и прочно оперся ими о покатое дно автомашины. Слегка покосившись на в который уже раз поворачивающего ключ зажигания, лохматого, в помятой кожаной кепке шофера, демонстративно сложил руки на груди: «Еще рано, не стоит их волновать. Вот наберет малость скорость - тогда...- мысль Бутенко работала очень отчетливо.- Переиграть их, стервецов, надо. Во что бы то ни стало переиграть». Американский вариант заранее подстроенной автокатастрофы он просчитал давно. Были причины... Садят жертву впереди, рядом с шофером. Разгоняют машину до скорости пятьдесят-шестьдесят километров в час. И бац! «Неожиданный» удар во «внезапно возникшее» на дороге препятствие. Неожиданный, естественно, для предназначенной на заклание жертвы. Все продумано до мелочей, чисто по-деловому. На такой скорости предупрежденный (и подкупленный к тому же...) водитель останется целым: во-первых, спасет служащий в данном-случае буфером руль, во-вторых, успеет вовремя собраться и напрячь мышцы. А вот жертва... Ничего не подозревающая (и, естественно, на такой не слишком большой скорости ни во что особенно не упирающаяся) жертва, как по заказу, сразу же после удара и резкого торможения силой инерции будет вырвана с кресла, пробьет лобовое стекло и благополучно размозжит голову об это самое «непредвиденное» препятствие... Ну, а после пышные похороны. Хватающие за сердце слезные речи организаторов катастрофы. Алые венки в изголовье могильного холмика. Авария. Что тут. братцы, поделаешь... Громко заурчал газик, рванул прямо с места. Сутуловатая фигура шофера буквально закаменела от сдерживаемого напряжения. Кожаная кепка непослушно скользнула набок, но хозяин, видимо, не собирался ее поправлять. «С богом, Константин Павлович!» - про себя перекрестился Буте?тко и тихо, стараясь не привлекать внимания, положил руки на выступающую перед ним металлическую ручку передней стенки. Автомобиль дал разгонный круг по привокзальной площади и вырвался на боковую улицу. Спиной Константин Павлович успел ощутить, как судорожно впились в спинку его кресла горячие пальцы Мутина. «Тоже дрейфит, скотина!» - успел подумать доктор, и тут резкий удар машины о что-то большое и очень твердое поднял его с сиденья и неумолимая сила инерции буквально швырнула его на лобовое стекло.