Доброго времени суток, уважаемые читатели канала!
И снова с вами я и незабвенная, всем на канале известная, неповторимая Любовь. Порадовала в очередной раз, прислала просто чудо-историю. Которую я выделяю (традиционно) жирным шрифтом. Пост получился, как сейчас говорят, "атмосферным"... Читаем? Читаем, конечно:
Чёт меня в последнее время на детские воспоминания тянет. Эх, детство! Прекрасная, беззаботная пора…
Не помню точно, сколько лет мне было – восемь или девять, но помню, что у меня как раз два верхних зуба выпали. Так классно было в этих дырочках языком шуровать!))) В общем, увязалась я за мамой в город. Какой-то чёрт поднял меня с постели в шесть утра, а мама в это время в райцентр собиралась, чтоб утюг в починку сдать. Как я могла пропустить такое событие – поездку в город на катере?! Вернее, «поплывку».
Маме со мной таскаться не хотелось, она долго убеждала меня, что день-то будний, и ничего интересного ни в городе, ни на катере не будет. Но я дала ревака и убедила маму, что если она меня в город не возьмёт, то у меня что-нибудь непременно заболит! Ну, как у Тома Сойера – случится гангрена на правом мизинце левой ноги)
Пока до пристани дошли, немного поссорились. Мама говорила мне, что я слишком упряма и капризна; я уверяла маму, что ребёнков надо любить и баловать… День выдался серым и скучным, с холодным ветерком, что особенно ощутился на берегу. Я слегка захолодала и погрустнела. Хорошо, что катер быстро подошёл.
Всё получилось так, как и обещала мама: скучно, малолюдно, ветрено. Не желая признавать своё поражение, я упрямо поболталась по двум верхним палубам, под пронизывающим ветром и моросящим дождём. Потом проверила обе пассажирские каюты, посчитала людей. Посмотрела на холодную пенистую воду в кильватере судна, что убегала куда-то назад, поближе к родному дому, к тёплой постельке… Озябла вся, спустилась в каюту и уселась на скамью, возле окна, прижавшись к тёплому маминому боку.
В это время катер причалил к крутому берегу. Пристани в этом месте не было, а был простой деревянный настил на столбах. На этом импровизированном причале прощались две старушки. Та, что помоложе, в цветастом халате и белом переднике провожала совсем уж древнюю старушенцию в ветхой «плюшке» и тёплом полушалке, согбенную и сморщенную, с самодельной клюшечкой в тёмных узловатых руках. Обе горько плакали и крепко обнимались. И так мне жалко стало этих бабулечек, что меня аж на слезу пробило! Своим крохотным детским умишком я понимала, что в их возрасте каждая встреча может стать последней…
Катер отчалил от берега, а провожающая бабушка долго махала вслед ему рукой, обтирая платочком слёзы. Я тоже помахала ей, так как сильно прониклась печалью этих двух старушек… Ой, да спать я просто хотела))) Вскоре в нашу каюту спустилась бабулька с клюшечкой, уселась впереди нас, через две скамейки. Она громко сморкалась, хлюпала носом, а иногда даже подвывала. И беспрестанно махала рукой той, что осталась на берегу.
Едва сдерживая слёзы печали и всей душой ощущая вселенскую скорбь, я теснее прижалась к родному боку и закрыла глаза, собираясь подремать. Кажись, даже вздремнула чуток. Но тут послышались громкие голоса. Я открыла глаза. В каюту по крутой лесенке спускались двое: мужчина и женщина. Мужик, лет под тридцать, пьяненький и лохматый, в светлой рубахе, лениво отбрёхивался от своей спутницы, обводя каюту блудливым взором. Сама спутница, дама лет под пятьдесят, громко отчитывала пьянчужку, упрекая того в плохом поведении. Мужичонке, видать, надоело огрызаться, и он громко послал её на три буквы. Дама отвесила пьянчужке ощутимого леща и ушла в другой конец каюты.
А мужичок принялся искать жертву. Первыми под раздачу попали две женщины в ярких косынках, что сидели у входа (лица мне были не видны, так как пассажиры сидели ко мне задом, и я могла видеть лишь их головы и плечи над спинками скамеек). Пьянчужка, ухмыляясь и кривя лицо, сказал женщинам что-то неприятное, но за гулом мотора я не расслышала ни слова. Обе женщины переглянулись, разом встали и пошли в другой конец каюты, на свободные места. Ещё и обозвали нахала всякими обидными прозвищами.
Мужичонка показал их спинам язык и перешёл к следующей скамье, на которой сидела одинокая дама в светлой панаме – видать, городская. Чёт он там пошлёпал губами, после чего «панама» вскочила и, с криками: «Это безобразие!», «Я буду жаловаться капитану!» и «Ходют здесь всякие!!!», рванула вон из каюты, предварительно огрев приставалу большим ридикюлем.
Следующим «по списку» сидел дюжий старик, косматый, с необъятными плечами, и мужичонка не решился к нему приставать. А вот бабку с клюшкой решил попрессовать по полной. Подошёл к её скамейке, навис над тщедушным старческим тельцем всем своим организмом, и громко спросил:
- А не боишься ли ты, старая фарья, в свои древние годы на катере кататься? А вдруг сдохнешь ненароком?
На что бабка, неожиданно громким и твёрдым голосом, произнесла:
- А эт, дундук ты этакий, не твоё собачье дело! А ты знай себе, сиди за печью, да гложи м...а...нду овечью!
Пьянчужка от такой наглости завис, беззвучно открывая рот, словно рыба, выброшенная на берег. Когда речь к нему вернулась, он стал осыпать старушенцию угрозами. Типа: вот я щас как дам тебе по кумполу кулаком, а потом как выброшу твоё дохлое тельце за борт! При этих словах отважная бабка ловко схватила свою клюшку, стоящую рядом, и ткнула мужика в живот. А клюшечка-то была не простая, а «всепогодная», с гвоздиком на конце!
Пьянчужка взвизгнул, а на его светлой рубахе, в районе солнечного сплетения, расплылось кровавое пятно. Мужик было взмахнул руками, намереваясь врезать упёртой старухе по маковке, но бабулька нацелилась своей боевой клюшкой прямо в глаз нахала! Тот чудом увернулся от «карающего меча» и быстро проскользнул мимо спятившей бабки, пропустив при этом сразу две «жертвы», остановившись возле нас с мамой.
Сначала он сказал в адрес старушенции несколько непечатных слов, потом обратился к маме:
- Куда едешь-то, бабонька? А мужик-то у тебя есть?
Но мама сделала вид, что не слышит обращённых к ней слов. Мужик повторил свой вопрос громче. А мама, оттопырив платок возле уха, прокричала:
- Чаво говоришь-то, мил человек? Говори громче!
Короче, мама решила прикинуться глухой)
Мужичок ухмыльнулся, обозвав маму глухой пиz...д...ой, и мне это не понравилось. Очень не понравилось! Наверное, все мои чувства отразились на моём лице, потому что пьяный хулиган спросил:
- И как же зовут эту сердитую пичугу?
Я погоняла мысли в голове и вспомнила одно знаменитое выражение, что любовь и голод правят миром. Немного перефразировав крылатые слова, я гордо заявила:
- Я – правительница мира!
Мама закрыла рот рукой, чтобы скрыть невольную улыбку. В каюте послышались смешки тех, кто расслышал мой ответ. Ну, а мужику этот ответ не понравился. Мало того, что он получил леща от своей спутницы, потом был огрет ридикюлем и уколот клюшкой, так ему ещё и какая-то мелкая букашка дерзит! Скривив лицо в сердитой пьяной гримасе, мужичок язвительно поинтересовался:
- И сколько же лет правительнице мира?
Я хотела сказать что-то типа: «Сколько ни есть – все мои!», но потом вдруг отчётливо поняла, что раз мама прикинулась глухой, то я смогу высказать ей все претензии, не опасаясь возражений. Ну, я и рубанула:
- Сама не знаю! Вот если в город меня взять, так я маленькая, мешаться буду. А вот если крёстной молока отнести на другой конец деревни – так я большая, справиться должна!
В каюте послышался откровенный ржач. Даже мама не смогла сдержать смеха. Мужичонка нахмурился, заподозрив обман, и обратился к маме:
- А ты-то чё смеёшься, глухая пиz...д...а?! Ты ж ни хе...ра не слышишь!
Тут уж я рассердилась не на шутку. За маму стало обидно. А маму надо защищать. Выхватив из сумки сломанный утюг (а утюги тогда были не пластмассовые, а тяжеленные, из железа), я вскочила на скамейку и крикнула:
- Ещё раз маму обзовёшь – я тебя утюгом оh...уярю!
Так как я стояла лицом к входу в каюту, мне (да и всем пассажирам тоже) было видно, что по лесенке спускается капитан в сопровождении «панамы». Но пьянчужка-то стоял спиной к входу! Побагровев от злости, мужик зашипел:
- Да я тя щас в узел завяжу, пиzд...а....рванка!
Взору капитана судна предстала следующая картина: сердитая девчонка замахнулась на хулигана утюгом, тот сжимает кулаки, намереваясь ударить девчушку, но при этом вся каюта прямо-таки киснет от смеха! Капитан, здоровенный красномордый мужик, как-то буднично схватил пьянчужку за загривок, отчего тот повис, словно тряпичная кукла, нелепо взмахивая руками, и поинтересовался, что здесь произошло. Сидящая позади нас женщина охотно поведала капитану всю историю нашего противостояния. Капитан, не выпуская дёргающегося хулигана из огромной лапищи, внимательно выслушал рассказ женщины, потом протянул мне руку:
- Держи пятак, правительница мира! Так держать!
И все стали кричать «Слава правительнице мира!». И хлопать в ладоши. Я, смущённая, но довольная, кланялась во все стороны. Мама сквозь смех ворчала: «Горюшко ты моё… правящее!». А капитан, под общий шум и смех, выволок пьянчужку на верхнюю палубу, с повелением сидеть на носу катера до конечного пункта, а иначе он поплывёт на берег не на катере, а на спасательном круге, ежели он, капитан, соизволит ему этот круг дать…
Получив свою порцию славы, я преспокойно уселась на скамью и мгновенно уснула, положив голову на колени мамы. Так и продрыхла до самого города…
Заснула я крепко, и мама еле добудилась меня по прибытии на место. Мы пошли на нос катера, к сходням. Я, ещё не окончательно проснувшаяся, крепко держала маму за руку, чтоб не потеряться. Так как у пристани стояла «Ракета», наш катер причалил прямо к берегу, выдвинув длинную лестницу, или сходни, как мы эту лесенку называли. Ввиду того, что я долго не просыпалась, мы оказались в самом конце толпы пассажиров.
И вот стою я, тру свободной рукой глаза, пытаюсь «влезть» в реальность, и вдруг чувствую сильный толчок! Если б я не держалась так крепко за руку мамы, и если б мама мгновенно не среагировала, ухватив меня за воротник кофты, я б улетела на палубу и, вероятно, сильно разбила бы голову! Естественно, тот самый пьянчужка ожидал другого эффекта, но и этой маленькой гадости ему хватило для счастья. Заржав, как невыложенный жеребец, он растолкал толпу, чтоб первым сойти на берег и не получить люлей от капитана.
Моя мама росла под присмотром брата, на пять лет старше её. С младых ногтей она постигала азы мальчишеского воспитания в мальчишеской же компании. Поэтому для неё не составляло труда отвесить оппоненту увесистую цибулю до звона в ушах, вломить хук под дых до судорожных конвульсий, хлопнуть по ушам обеими ладонями до потери ориентации, и т.д. А ещё она виртуозно делала подножки. Не успела я отойти от толчка, как мама мгновенно ринулась вслед за моим обидчиком и заложила ему правую ногу за левую, когда тот намеревался сбежать по сходням.
Пьяный хулиган, потеряв точку опоры, кубарем покатился по лесенке (весьма высокой) и плюхнулся в воду, чуток «не дотянув» до суши! Все опять заржали, а капитан, приподняв иллюминатор, кричал «Виват!» и громко хлопал в ладоши!
Мы прошли мимо барахтающегося в прибрежной тине мужика, и я хотела пнуть на прощанье этого самоуверенного доморощенного бандита, но мама сказала, что лежачего не бьют. А жаль…
На сегодня у меня комментов нет. А как вы оцениваете эту "сторис" от Любаньки?
Сбер 4276 5500 6318 4173. Гиппопошке на печеньки. Заранее глубокая признательность, от всей души
На этой позитивной нотке я на сегодня буду с вами прощаться. Всех обнимаю, от души! Всем здоровья и благоразумия, добра и тепла!
