Шурка сидит на дощатом крылечке, добела отполированном временем и подошвами. Пахнет свежеструганной доской. Из мягкой, закрученной в спиральки стружки Шурка строит домик для божьей коровки и терпеливо пытается её там поселить. Она внимательно наблюдает, как отец из нового штакетника мастерит низкий заборчик для полисадника. Больше всего ей нравится длинный простой карандаш, который почему-то торчит у него за ухом.
- Па! А почему ты карандаш за ухо прячешь?
- Да я не прячу, Шурик! Просто здесь он всегда под рукой.
- Под руко-о-ой?
Шурка встаёт и заглядывает ему под руки, по очереди перебегая с одной стороны на другую и озадаченная, останавливается. По-хозяйски сложив пухлые ручонки на груди, цыкает:
- Да… непонятный ты, папка! Сам за ухом, а сам под рукой.
***
Шурка сидит на деревянных ступеньках, ещё не до конца просохших после короткого летнего дождя. Она держит в руках небольшой молоток, который потихоньку стащила у отца и внимательно смотрит на божью коровку, которая ползёт по доске. В детстве мы называли их солнышками. Шурка протяжно и громко кричит:
- Ма-а-ма-а!
Мама выглядывает из летней кухни, где готовит обед. Умопомрачительно пахнет жареной картошкой, салатом из помидоров и болгарского перца с петрушкой и зелёным лучком, заправленным пахучим маслом. Шурка вопрошает:
- Мама, правда же солнышков убивать нельзя?
- Конечно, Шурик! Разве можно?
- Да, мама! Они же жить хотят…
Задумывается, раскачивается из стороны в сторону, опять кричит:
- Ма-а-ма-а!
- Да, доча! – она снова выглядывает и улыбается, умилённо любуясь щекастой Шуркой. Та взахлёб тараторит:
- Конечно, мамочка, нельзя! Они же на небко улетают, а там ихние детки. Да же? А если их убивать, то кто деток накормит?
Мама, пряча улыбку:
- Да, Шурик, у них есть детки!
Шурка удовлетворена разбирательством вопроса. Она сажает божью коровку на ладошку и распевает обычную песенку:
Божья коровка, полети на небко,
Там твои детки кушают котлетки,
Всем собачкам раздают,
А тебе не дают…
На время наступает тишина. Потом раздаётся громкий стук молотка и крик Шурки. Испуганная мама выскакивает из кухни, на бегу вытирает руки о фартук и видит, как Шурка испуганно смотрит на мокрое пятно, которое осталось от божьей коровки. Она поднимает на мать глаза, полные слёз и ужаса. Губы её дрожат.
- Шура, это ты ударила солнышко?
- Даа-а-а! – срывается та на рёв.
- Зачем??? Ты же говорила, что их нельзя убивать!
- Нельзяя-я-я!
- Ты же говорила, что у них детки!
- Деткии-и-и!
- Так зачем ты её ударила?
- Я не хотее-елаа-а! А чё она не хотела к деткам? Они там голоо-одныее-е!
Сегодня Шурка познала, что не всё в жизни однозначно.
***
Шурка любила горох. Тот, что растёт летом в огороде. Она садилась на корточки и старательно подчищала все вызревшие стручки. Когда горох уже не влезал в неё, она набила им оба кармана платья. Когда и это занятие ей надоело, она сделала свистульку из луковой стрелки и залилась соловьём. Мама выглянуло в окошко и шикнула на неё:
- Тсс! Шура, дай папке отдохнуть, он с работы пришёл!
Шурка недовольна. Дело к вечеру. Ей мучительно скучно. Она берёт две горошины, суёт их в ноздри и потихоньку гундосо кривляется:
- Папка с работы пришёл!
Потом выдавливает горошину из одной ноздри, а другую нечаянно загоняет ещё глубже. Изо всех сил пытается от неё избавиться, но ничего не выходит. Она решает утаить неприятность. Подумаешь, она такая маленькая, никто и не заметит!
Как ей это удалось, до сих пор остаётся загадкой, но наутро горошина распухла вместе с носом. Страдания Шурки тронули всех, но смотреть на неё без смеха было очень сложно. Срочно доставленная к врачу, она забилась в угол кабинета и твердила:
- И не тронешь за нос! Никто не тронет за нос!
Весёлая тетя-врач не осталась в долгу и сказала:
- Фу! Подумаешь, горошина! Вот один мальчик вчера яблоко в нос засунул!
Шурка была в ужасе, взрослые тайно умирали со смеху.
Даже страшно представить, как это всё там прошло, но горошину из носа вынули.
Шурка узнала, что даже малюсенькую горошину совать в нос нельзя. Тем более, яблоко!
ШУРКА И ТРИГЛОДИТЫ
(ранее этот рассказ уже был опубликован, но повторюсь, чтобы собрать Шуркину тему в одно целое)
- Курв@, пропанешь! – истошно кричала бабуля, размахивая хворостиной.
Шурка не знала ни что такое курва, ни что такое пропанешь. От этого ей было ещё страшнее, но она, закусив нижнюю губу, на которой, как всегда, красовалась болячка с сорванной корочкой, самозабвенно раскручивала над головой белый эмалированный бидон с остатками свежего подсолнечного масла.
Прошло совсем немного времени с тех пор, как мама послала её к своей сестре, тётке Нине, за этим самым маслом. И вроде всё сначала было хорошо! Шурка брела, приволакивая, по обыкновению, ноги. Сандалии поднимали на дороге густую пыль. Это было красиво. Потом пыль на ногах превращается в тёмно-серые носочки, на которых пальцем можно рисовать любые узоры. В раздумьях не заметила, как сзади к ней подкрались триглодиты, и Юрка, старший, пнул её сзади так, что она чуть не клюнула носом землю.
В гневе Шурка страшна, но силы были неравные. Через пару минут, грязная и потрёпанная, она с криком влетела в калитку к тётке и захлопнула её перед самым носом мальчишек. Триглодитами их называла собственная бабушка. Мальчишки то обижались, то покатывались со смеху и объясняли неграмотной бабке, что древние пещерные люди – это троглодиты. Но та замахивалась и авансом раздавала подзатыльники, совершенно справедливо полагая, что раз этих, вечно голодных разбойников трое, значит, они - триглодиты.
В безопасности Шурка отдышалась, отряхнула платье и, подтянув резинки на тёмных коротких хвостиках, решительно шагнула в дом. Но тётю Нину обмануть было сложно. По красным щекам и содранному до крови колену всё было ясно, как божий день.
- Эх, Шурупчик! Тебе снова досталось! – она обняла племяшку, но все эти телячьи нежности были не про нас.
- Смотря кому ещё досталось! – ответила Шурка и прищурилась.
Тётя налила в бидон пахучее масло, вручила пострадавшей кусок белого хлеба, щедро намазанный вишнёвым вареньем, и вышла её проводить. Они прошли мимо опасного двора и Шурка, слизав с пальцев остатки варенья, решительно взяла из рук тёти бидон.
- Всё, тёть Нин, дальше я сама!
На всякий случай тётя ещё долго провожала Шурупчика взглядом. Убедившись, что на неё больше никто не покушается, отправилась домой.
Но коварство пещерных людей, привыкших добывать себе пищу грубой силой, не имело границ. Тройка дикарей подкараулила строптивую добычу там, где их уже никто не ожидал, в её собственном переулке. Издевательски похохатывая, они заходили на Шурку с трёх сторон, широко расставив свои хищные крючковатые пальцы. От страха она зажмурилась. Руки по старой бойцовской привычке непроизвольно сжались в кулачки и…
О, мамма миа! Она ощутила в левой руке (а левая рука Шурки всегда была её местом силы) своё единственное и последнее оружие – бидон с маслом.
Шурка наклонила шею вперёд, как разъярённый бычок. Её лицо исказилось от страха и злости, налилось красной краской. Мальчишки слегка занервничали. Продолжая хихикать, они опрометчиво замедлились. И тут Шурка закричала нечеловеческим голосом. Подняв перед собой бидон, она начала вращаться вместе с ним по кругу, как это делают метательницы молота на стальной проволочной тяге, расплёскивая масло на противника. Ощутив на себе жирные шлепки, мальчишки брезгливо отбежали в сторону, но Шурка уже ощутила сладковатый вкус победы и двинулась следом. От её сумасшедшего боевого вопля на улицу один за другим выбегали люди и скоро вся улица с хохотом наблюдала за странным кортежем. Впереди бежали трое мальчишек, а следом за ними орущая девочка, которая не переставала вращать над головой бидон без крышки. По её рукам и телу плыли потёки жидкости, а обляпанные мальчишки скакали рысью, оглядывались на бегу и обзывали Шурку чокнутой дурой.
На крики вышла и бабуля разбойной группировки. Увидев своих масляных внуков, она схватила с лавки хворостину, которой вечером подгоняла коров и закричала Шурке смешно, по-воронежски:
- Курва, пропанешь!
Дома, едва увидев дочь, мама всё поняла без слов. У порога стояло настоящее чудище, поверх масла густо припудренное пылью. Масло стекало по лицу и хвостикам на шею. Шурке было щекотно, она растирала потёки грязными руками и шмыгала носом, перекладывая пустой бидон из одной руки в другую.
Когда слегка отруганная, несколько раз выкупанная горячей водой и успокоенная Шурка наконец осмелилась спросить у мамы, что же такое "курва и пропанешь", та, с улыбкой качая головой сказала:
- Первое слово очень плохое, ругательное. Его никогда не повторяй. А вот насчёт второго…
Она немного подумала, погладила дочь по мокрым волосам и сказала:
- Нет, Шурик! Ты точно не пропадёшь!