Что это за «неизвестный» такой, наделенный столь могучим литературным талантом? Если в наших родных палестинах даже простые «неизвестные» так талантливы, то, что говорить о самом г-не Достоевском? Не так ли? В общем какое-то литературное жеманство, на которое, впрочем, г-н Достоевский в качестве общепризнанного мирового гения имеет полное право.
Начнем с того, что в Степанчикове в полном составе присутствует весь причт излюбленных героев Федора Михайловича.
Есть здесь благородный и смелый, но при этом не только простодушный и наивный (что хорошо), но и бегущий от всякого рода неприятностей (что не слишком хорошо) и тем вернее на них нарывающийся, возмутительно беспомощный перед наглыми происками пошлых негодяев, полковник и гусар (!), дядюшка Егор Ильич Ростанев (фамилия эта как будто должна нам о чем-то сказать? Я, признаться, не понял, о чем, но уверен, что Э. Ростан, 1868 г.р., автор «Сирано де Бержерака», здесь не при чем);
– есть здесь записной мерзавец, Фома Фомич Опискин, цинично манипулирующий окружающими людьми, изощренно вымещающий на них собственную житейскую несостоятельность, бездарность и бесполезность, при сем страшно самолюбивый и претенциозный лицемер, и, как будто, поэт в душе, что подтверждается отсутствием порой каких-либо практических целей у его манипуляций, и даже поэт, жаждущий признания и поклонения в обществе, хотя бы им самим и ненавидимом;
– есть здесь престарелая слабонервная барыня, жеманная злая дура, мать Егора Ильича, артистически и с наслаждением третирующая своего любящего сына и всех прочих домочадцев, и за всем тем трепещущая от одного только взгляда Фомы Фомича;
– есть прекрасная девушка и одновременно очень хороший человек, гувернантка дядюшкиных детей, Анастасия, страдающая то ли от гордости, то ли от бедности, то ли от того и другого, влюбленная, между прочим, в дядюшку, и не без взаимности, и, в отличие от последнего, наделенная некоторым характером;
– есть добровольный шут и язва-насмешник, Евграф Ларионыч Ежевикин, нечувствительно пускающий во всех окружающих стрелы своего остроумия, не выключая и великого и ужасного Фому Фомича, родной отец прекрасной гувернантки, под напускным цинизмом скрывающий отчасти благородную сущность;
– есть немолодая, внезапно разбогатевшая девушка, Татьяна Ивановна, чистая душа, но свихнувшаяся слегка на известных романтических делах, которая «если даже и солжет что-нибудь, то единственно, так сказать, через излишнее благородство души», легкая добыча для любого молодого и не слишком молодого человека, лишенного средств, но при этом достаточно циничного (бедность и цинизм – родственники, не так ли?) и сообразительного;
– есть и молодой лакей Гриша Видоплясов, глупость и лакейскую «образованность» которого с наслаждением живописует автор (подобный персонаж мелькает на страницах и других произведений, как самого Ф.М., так и его собратьев по перу), не забывая сообщить читателю о «благополучном» окончании жизни этого персонажа в желтом доме (сумасшедшие – это такой же конек Достоевского, как и чахоточные – конек Чехова; ни на что не намекаю, просто констатирую явный избыток тех и других в произведениях уважаемых авторов);
– есть и старая сволочь, Анна Ниловна, престарелая девица Перепелицына, компаньонка и наперсница генеральши, комичная, в сущности, интриганка, но ее комичные интриги вкупе с непрерывными нравоучениями Опискина и истеричными сценами мамаши делают жизнь дядюшки, между прочим, владельца имения и благодетеля всего этого паноптикума, совсем уже невыносимой;
– есть множество других персонажей, второстепенных, мелких, но при этом нарисованных автором с трогательным вниманием к их вполне заурядным физиономиям.
Перечитал написанное и понял, что после таких характеристик и продолжать-то не имеет смысла: образованный человек и так уже все знает, а просто умный догадается.
Но, находясь под впечатлением от творчества г-на Достоевского, и не имея сил остановиться, буду все-таки продолжать.
Самое капитальное внимание уделено автором своим главным героям – дяде и Фоме; целые страницы первоклассной «достоевщины» посвящены их характерам и свойствам, их «внутреннему миру», их действиям в тех или иных ситуациях, в которые их изобретательно помещает автор и с искренним участием за ними наблюдает.
Весьма занимательное чтение, но кому-то может показаться однообразным и скучноватым. Впрочем, сдается мне, что г-н Достоевский в последнюю очередь заботился о том, чтобы сделать свою повесть занимательной для читателя. У него были другие приоритеты.
Тип никчемного, лицемерного и самолюбивого бездельника, да еще и насквозь пропитанного самым отвратительным ханжеством, по-своему весьма неглупого и умеющего не только извлекать материальную пользу из слабостей окружающих, но и буквально порабощать их, неплохо проработан в литературе (достаточно упомянуть Иудушку Головлева). Это я о Фоме Опискине.
Но дядя! Его простодушие и наивность просто возмутительны! Как можно до такой степени поддаться влиянию мелких и, в сущности, неумных людей, Фомы и своей мамаши, да еще и ничтожной «подполковницы» Перепелицыной в придачу? На этом фоне все рассуждения автора о дядюшкиной отваге и благородстве как-то не впечатляют. Совершив один действительно смелый и благородный поступок, вытолкав Фому, прилюдно оболгавшего и скомпрометировавшего его любимую и совершенно невинную Настеньку, взашей из своего дома, он тут же бросается за ним в погоню, в отчаянии от своего поступка, и возвращает его под свой кров. Признаться, я подобных перлов и уникумов в нашей литературе не встречал. Да и в зарубежной тоже. Тут первенство безоговорочно принадлежит знатному «инженеру человеческих душ», г-ну Достоевскому. Если кто-то из читателей разубедит меня, разумеется, на конкретном примере, буду признателен.
Все действие происходит на протяжении нескольких дней в имении дядюшки Егора Ильича. Повествование ведется от лица племянника дядюшки, прибывшего в Степанчиково по приглашению того же дядюшки прямо из Петербурга после окончания курса в университете. Благодаря ему мы и знакомимся с этим сумасшедшим домом, в который соединенными усилиями превратили некогда мирное жилище дядюшки его мамаша, Фома и Перепелицына.
Немногие сохранившие здравомыслие обитатели имения держатся подальше от этой троицы и предпочитают ни во что не вмешиваться. Попытки вновь прибывшего племянника поднять дядю на бунт ни к чему не приводят, дядя все больше и прочнее запутывается в липкой паутине лжи и лицемерия, которую заботливо и неутомимо плетет Фома при поддержке своих клевретов, и лишается последних остатков самостоятельности.
И тут Фома совершает грубую ошибку: поверив полностью в собственную безнаказанность и в дядюшкину покорность, он совершил тот единственный шаг, который один только и мог возмутить дядю до глубины души и подвигнуть его, наконец, к какому-то действию. А именно, в присутствии всех обитателей имения, нагло оболгал Настеньку, обвинив ее, а заодно и дядю, в безнравственном поведении, оскорбляющем даже его, Фомкину, стыдливость и скромность, кои он заботливо сберегал на протяжении всей своей жизни. Вышколенный дядя проглотил бы любую напраслину в свой адрес, да еще бы, пожалуй, себя во всем бы и обвинил. Но стерпеть оскорбления по отношению к невинной девушке, к которой к тому же был неравнодушен, он не смог и, как было сообщено выше, собственноручно вытолкал негодяя из дому.
Но то было Пиррова победа: весь Фомкин синклит во главе с дядюшкиной матушкой поднял такой гвалт, обвиняя дядюшку во всех мыслимых и немыслимых грехах, что бедный дядюшка, вскочив охлюпкой на первую попавшуюся лошадь, помчался в погоню за Фомой, который и сам уже, отведав дождя и ветра на большой дороге, повернул свои стопы назад, к дому.
Конечно, дядя своей погоней и уговорами вернуться домой все испортил: присмиревший Фома вернулся бы и сам, и тогда можно было бы построить отношения с ним совсем на другой основе. Но получилось, что получилось.
И каков же Фома, как вдохновенно и ловко он обыграл свое возвращение, как своевременно и удачно совершил тот совершенно неочевидный, но абсолютно безошибочный шаг, который позволил ему не только разом восстановить свое несколько пошатнувшееся положение в доме, но и прослыть поистине благодетелем дядюшки и Настеньки!
Что же он сделал?! Благословил дядюшку и Настеньку (к крайнему изумлению своих, не столь сообразительных, соратников) – только и всего. И тем самым безоговорочно заслужил пожизненный пенсион, кров и стол.
О всеобщем уважении, доходящем до благоговения, и безусловном праве долго и нудно разглагольствовать о своем месте и своей роли в этом испорченном мире, то есть нести самую наглую и вздорную дичь в любое время, хотя бы и за обеденным столом в присутствии голодных гостей и домочадцев, никто из которых не может отправить себе в рот ни крошки, пока не наговорится вдоволь Фома Фомич, я уже и не считаю уместным упоминать.
